В заявлении Мари-Анжелин прозвучала нотка триумфа. Из этого Альдо заключил, что «верный церковный сторож» вынужден был долго спорить с «нашей маркизой», чтобы вырвать у нее это решение. Мадам де Соммьер отвернулась, красноречиво фыркнула и не преминула добавить:
— При условии, что мы остановимся в гостинице «Дворцовая» и поживем там, прежде чем отправиться к этой сумасшедшей. Большую часть времени она проводит в костюме крестьянки, пасет коров и уже приготовила для себя великолепный гроб из красного дерева с украшениями из позолоченной бронзы, в котором — пока она не займет его сама, хранится картофель!
Несмотря на свои тревоги и заботы, Альдо не удержался от смеха:
— С этой дамой я не знаком! И много у вас таких родственниц в запасе?
— Эта, по крайней мере, довольно необычна. Кроме всего прочего, она еще и лучший стрелок в округе.
— Мне этот план не нравится. Даже с подобной защитой эти места не вполне безопасны для вас…
Этого говорить не стоило.
— Если ты так боишься, почему бы тебе не поехать с нами? Пасхальная неделя в Биаррице достаточно космополитична. Туда съезжаются все: бельгийцы, австрийцы и прочие иностранцы. А вдруг тебе повезет? Но даже если ты съездишь туда впустую, у тебя будет еще два с половиной месяца…
— Я подумаю об этом и посоветуюсь с Адальбером. Но больше всего меня прельщает возможность присматривать за вами…
Маркиза вошла в свою спальню, Альдо последовал за ней. Она села на кушетку, обитую серым бархатом, на которой любила отдыхать днем, не желая нарушать гармонию на огромной кровати с оборками из атласа и муслина. Мари-Анжелин сразу же запротестовала:
— Мы не ложимся спать?
— Дальше будет видно, а пока я спать не хочу! Сядь рядом со мной, Альдо! — добавила маркиза, похлопав рукой по обивке.
— Что-то случилось?
— Случилось, но я не хотела говорить об этом при посторонних, хотя Адальбер уже почти член нашей семьи. Так вот… Не сердись на меня, но я разделяю чувства этого молодого человека, и мне и высшей степени неприятно знать, что несчастный Вобрен брошен в подвале своего разоренного дома и лежит там, словно отбросы, в мусорном ящике!
— Я согласен с вами, тетушка Амели. Если бы мы не нашли тело при его сыне, свалившемся на нас неизвестно откуда, я бы уже передал дело Ланглуа и попросил сохранить все в тайне. Дивизионный комиссар, я полагаю, нашел бы выход из сложившейся ситуации. Более того… Чем дольше пролежит тело, тем труднее будет провести вскрытие. Но нужно было любой ценой удержать от посещения полицейского участка этого юного безумца!
— А теперь он отправился на поиски тех, кого он считает убийцами своего отца! Мы не знаем, прославится ли он своими обвинительными речами, но он еще слишком молод и может ненароком что-то сболтнуть…
— Так что, по-вашему, я должен сделать?
— Ты — ничего. Просто разреши мне пригласить нашего дорогого комиссара на завтрак или на ужин… Или на бокал шампанского… Но тебя при этом дома быть не должно. В это время ты бы мог отправиться с Адальбером в какое-нибудь людное место, чтобы вас заметили…
— Что вы еще придумали?
— Ничего сверхъестественного!
— Я ничего не поняла! — возмутилась Мари-Анжелин. — Вы дама в возрасте, хрупкая, измученная делом, в котором наш любимый племянник погряз по самые уши. И мы хотим, чтобы этот симпатичный комиссар отправил своих людей тайно за ним следить…
— Я все ему рассказал о недавних событиях и не удивлюсь, что за мной уже «присматривают».
Мари-Анжелин сурово на него посмотрела:
— Альдо, друг мой, вы определенно устали. Это официальная версия. На самом деле, мы хотим сообщить ему о результате вашего визита на улицу Лиль и о появлении в деле нового игрока из прокуратуры Лиона. Я правильно перевела?
— Великолепно! Только одно «но»: вас никто об этом не просил. И пока меня еще не настигло старческое слабоумие, я бы сама сумела все объяснить!
— Не имеет значения, идея отличная, — сказал Морозини. — Остается только решить, куда я смогу повести Адальбера. В ресторан — вряд ли: он становится невыносимым, если пища приготовлена не Теобальдом или Евлалией!
С утренней почтой пришло письмо от мэтра Лэр-Дюбрея. Он сообщал адрес Марии Моро, последней горничной императрицы Шарлотты. На другой день князь отправился в Валансьен. Погода стояла совсем весенняя, и он решил ехать туда на автомобиле: вождение доставляло ему удовольствие. Редкая радость для жителей Венеции…
Госпожа Моро жила в самом центре старого города в старинном красивом доме неподалеку от церкви Святого Николая. Это была еще довольно молодая женщина, но ее тонкое лицо под шапкой седых волос, сурово стянутых в пучок, хранило следы перенесенных страданий. Она приняла Морозини с учтивостью, свойственной тем, кто долгое время жил при королевском дворе. Он представился антикваром, который ищет для своего друга коллекцию вееров, некогда принадлежавшую покойной императрице Мексики.
— Она очень любила веера, и, позволю себе заметить, их у нее было огромное количество. Это нормально для молодой женщины, которая долго жила в Милане, Венеции, Триесте и в Мексике. Она высоко ценила эти предметы роскоши, умелое владение которыми превратилось в своеобразный способ общения. Но полагаю, князь, что вам будет трудно выполнить просьбу вашего друга. Ему не следует ограничиваться только теми веерами, которые остались во дворце императрицы после ее смерти. Я была у нее в услужении семь лет и видела как часто она дарила их своим слугам. Когда пришел конец ее мучениям, у императрицы Шарлотты осталось только шесть вееров…
— Куда же исчезли остальные?
— Я уже говорила вам, что она их часто раздаривала, как тот, который я вам сейчас покажу. Но его я не продам. Надеюсь, об этом мы договорились?
— Я искренне сожалею, но мне бы очень хотелось хотя бы взглянуть на него. — Альдо удалось скрыть разочарование за улыбкой. — А что стало с другими веерами?
— Вы хотите поговорить обо всей коллекции или о последних шести?
— Давайте начнем с коллекции и закончим, как полагается, последними.
— Когда болезнь императрицы только начала проявляться и она жила почти как затворница у австрийцев в одной из пристроек замка Мирамаре, некоторые веера были украдены. Другие сгорели при пожаре, разрушившим замок Тервуерен, куда ее поселила королева Мария Генриетта после того, как императрицу привезли в Бельгию. И она сама сломала многие веера во время приступов болезни, которая изолировала ее от остального мира.
