— Я слышал, тебя спасли христиане. Мне сказал об этом Афраний. Полагаю, императору это тоже известно.
— Сенатор пугает меня?
— Да, сенатор пугает тебя, Никий,— зло усмехнулся Сенека.— Или ты уже ничего не боишься?!
Никий сделал шаг в сторону дома Агриппины, показывая, что разговор окончен. Сенека остановил его, схватив за рукав:
— Постой, я еще не закончил. Ты должен убить это чудовище, или мы убьем тебя.
— Я люблю императора,— неожиданно проговорил Никий. Сказал это спокойно и холодно. И добавил, высвобождая рукав от старческих пальцев Сенеки: — Это вы чудовища, а не он. Вы сделали из Рима чудовище для всего мира. Вы, доблестные воины и великие философы. Чего стоит ваша философия, если сын убивает мать, а философ наживается на откупах, как последний мошенник! Не надо пугать меня, Анней, уходи, я боюсь смерти не больше, чем ты. Но ты по крайней мере теряешь все свои богатства, а мне нечего терять.
— Значит, ты любишь императора! — воскликнул Сенека громче, чем того требовала осторожность (несколько слуг Агриппины, стоявшие у парадного входа, разом оглянулись на них).
— Тебя это удивляет? — спросил Никий, вплотную приблизившись к сенатору (он был значительно выше ростом и смотрел на Сенеку сверху вниз).— Вы все любите блага, которые дает император, а я люблю его самого.
— Значит, ты уже не христианин,— дрогнув щекой, сказал Сенека.— Он убивает твоих братьев, а ты не хочешь убить его.
— Я не хочу убивать того, кого люблю.
— Не верю, что ты любишь! Не верю!
— Во всяком случае я хочу любить! — воскликнул Никий и быстрым шагом пошел в сторону дома, ни разу не оглянувшись.
Слуги у парадного крыльца низко ему поклонились. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, он выглянул в круглое окошко на площадке пролета — носилок Сенеки уже не было на прежнем месте.
Агриппина встретила его, лишь только он закончил подъем. Лицо ее было бледным и осунувшимся.
— Что? — отрывисто и тревожно бросила она; ее пальцы, вцепившиеся в перила, побелели.
— О чем ты? — улыбнулся он, шагнув к ней.
Она попятилась, с трудом разжав руки:
— Не подходи!
— Да что с тобой, Агриппина? Я не причиню тебе никакого зла!
— Ты разговаривал с Аннеем, я видела,— произнесла она, казалось, без всякой связи.
— Да, я разговаривал с ним.— Никий пожал плечами.— Но почему это так тебя беспокоит?
— Ты пришел убить меня,— сказала она, закрываясь от него обеими руками.
Никий ответил самым серьезным тоном:
— Я мог это сделать, когда ты проплывала мимо лодки, а я держал в руках весло. Но я опустил его на голову несчастного Кальпурния, а не на твою.
— Не верю тебе,— выдохнула Агриппина.
— А я не узнаю тебя,— с досадой проговорил Никий,— Мне казалось, что такую женщину, как ты, ничто запугать не может.
Некоторое время Агриппина молчала, со страхом смотря на Никия. Потом, не отрывая взгляда от его глаз, медленно подошла, с опаской дотронулась до руки. Он стоял не шевелясь, будто давая ей возможность ощутить, что он человек, а не дикий зверь.
— Знаешь,— едва слышно и как-то очень болезненно выговорила она,— почему-то ты напоминаешь мне моего брата Гая.
— Гая?
— Да, того, которого называли Калигулой, когда он стал императором.
— Я не знал твоего брата Гая,— осторожно ответил Никий, все еще оставаясь неподвижным (Агриппина дотронулась до повязки на его руке и вздрогнула).— Чем же я похож на него?
— Чем похож? — отстраненно выговорила Агриппина, словно потеряв нить разговора и с трудом отрываясь от собственных мыслей.— А-а, да, брат Гай,— наконец вспомнила она,— не знаю, он был очень красивый... и он... он был страшный. Это ножом? — спросила она, снова дотронувшись до повязки.— Тебя хотели убить из-за меня?
— Из-за тебя? — улыбнулся он.— Нет, не знаю, не думаю.
— Я боюсь, Никий,— вдруг прошептала она, прильнув к его груди.— Никогда не боялась, а теперь боюсь. Знаю, они убьют меня. Скажи, что мне делать?!
— Разве Сенека не сказал тебе, что делать?
Агриппина вздрогнула.
— Он сказал... Он сказал другое.
— Что это я? Это он сказал тебе?
— Откуда... откуда ты знаешь?!
Он грустно улыбнулся, осторожно обнял ее здоровой рукой за плечи:
— Об этом нетрудно было догадаться.
— Но почему, почему, скажи? Ты тоже думаешь...
— Я знаю,— не дав ей договорить, произнес Никий.
Глаза Агриппины округлились:
— Знаешь? Говори, говори!
— Твой сын хочет убить тебя,— без всякого выражения произнес Никий.
Агриппина отстранилась, упершись кулаками в его грудь:
— Мой сын! — вскричала она.— Ты говоришь о Нероне?
— Я говорю о Нероне,— спокойно ответил Никий и, оглядевшись вокруг, добавил: — Не надо кричать так громко, в твоем доме, я думаю, полно его шпионов. Или ты делаешь это нарочно, чтобы уничтожить меня?
Агриппина отрицательно замотала головой:
— Нет... но я...
— Тебе прекрасно все известно,— продолжил он так же спокойно.— Другое дело, ты не хочешь поверить в это. Трудно поверить, я понимаю, но это так. Но разве наш разговор ночью на корабле не убедил тебя? Он послал меня сделать это, но я...
Он не договорил и с неожиданной нежностью посмотрел в постаревшее лицо Агриппины. Сейчас она уже не казалась ему красивой, и он не чувствовал в себе ни тени плотского желания, но жалость к ней стала настоящей.
— Ты пожалел меня? — едва слышно, глядя на него с надеждой, спросила она.
— Нет.
— Тогда почему же?
— Я полюбил тебя.
— Полюбил меня? Ты?
Она придвинулась к нему совсем близко, вгляделась в его лицо, прищурив глаза, и сделалась тем самым похожей на сына.
— Разве я еще могу возбуждать любовь? — спросила она без всякой страсти или кокетства.
— Да, Агриппина,— кивнул он.— Почему ты спрашиваешь, ведь ты знаешь это.
— Значит, ты пришел не для того, чтобы убить меня? Не для того — скажи!
— Я пришел, чтобы спасти тебя.— Никий снова обнял Агриппину, преодолевая ее сопротивление.
— Как, как ты спасешь меня? — Она всхлипнула, задрожав всем телом.— Что ты можешь против... против всей силы Рима. Этого проклятого Рима!
— Ты веришь мне? — шепнул он ей в самое ухо с удивившей его самого страстью.
— Да,— выдохнула она,— да.— И, медленно подняв голову, потянулась к его губам.
Поцелуй был долгим, у Никия перехватило дыхание. Обвив руками его шею, Агриппина почти повисла на нем, увлекая вниз. Уже падая, он успел выставить вперед здоровую руку, чтобы не придавить Агриппину тяжестью своего тела.
Агриппина стонала, извиваясь под ним, и, казалось, одними этими телодвижениями, без помощи рук, избавлялась от одежды. В первые минуты Никий чувствовал себя скованно, ему все чудились подозрительные шорохи в доме. Но скоро страсть заполнила его сознание, и он уже ничего не видел и не слышал вокруг, вдали и вблизи, даже стонов вздрагивающей под ним женщины.
Когда он наконец поднялся, в голове звенело, а ноги дрожали. Неловко опершись о перила, он смотрел на ту, что лежала перед ним на полу,— бесстыдно раскинувшуюся, обнаженную, с раскрасневшимся лицом и блестящими глазами. «Что же я делаю! — подумал он.— Господи, что же я творю!»
— Иди ко мне,— позвала Агриппина, поманив его вялым движением руки.— Иди, прошу тебя.
В ее голосе слышалось нечто такое, чему невозможно было противиться. Он пригнулся было к ней, потянув дрогнувшими ноздрями волнующий запах страсти, исходивший от ее тела. Но, с трудом пересилив себя, резко распрямился:
— Нет, не сейчас, после.
— Я хочу сейчас, я хочу-у...— протянула она и, чуть привстав, попыталась поймать его рукой за ногу.
— Нет,— сдавленно выговорил он и повторил решительно (не для нее, для себя): — Нет! Нет, Агриппина!
— Но почему? — капризно спросила она.
— Потому что тебе угрожает смерть, а я пришел, чтобы спасти тебя.
— Смерть? — она поморщилась, словно не понимая, о чем он говорит и при чем здесь «смерть».
— Да, Агриппина, вставай.
Он быстро огляделся по сторонам, нагнулся, поймал ее руку и, с силой потянув, заставил подняться на ноги. Она покачнулась, схватившись за голову, он поддержал ее.
— Послушай, Агриппина...— начал было он, но она перебила, выговорив вяло, словно со сна:
— Ты похож на Гая, Никий, на моего брата Гая.
— Подожди, сейчас не до того!..— вскричал он, но она продолжала, словно ничего не слыша:
— Когда он в первый раз... Он взял меня силой, я была совсем девочкой. Было больно, но так сладко, как... как с тобой, Никий. Не могу объяснить, но когда я видела его, мне хотелось этой боли. Когда Гай брал меня, мне всегда казалось, что он убьет меня. Не за-душит в объятиях, но убьет с кровью — или вспорет живот, или перережет горло. Я всегда боялась, но так хорошо, как с ним, мне никогда ни с кем не было. Только с тобой.— Она внимательно посмотрела в глаза Никию.— Ты ведь тоже можешь убить? Можешь? Скажи, что можешь, прошу тебя!
