— Да, все отлично, — резко отвечает Эбби.
До них доезжает тележка с едой. Он берет курицу. Последнюю. Она тоже хотела курицу. А придется есть рыбу. Некрасиво, что он ее не спросил.
— Вкусно? — интересуется он.
— Да. — Но через минуту она добавляет: — Я бы, конечно, предпочла курицу. Ну да ладно.
— Хотите поменяться?
— Нет, нет. Ничего страшного. — Эбби откладывает приборы, открывает папку и возвращается к работе. Точнее, сидит и пристально смотрит на одну и ту же страницу. Какой идиот. Кто же такое говорит: «да, кстати, а ты покраснела!» Ему что, пять лет? И откуда ей было знать, что он переезжает в Калифорнию? Говорит он так, будто это очевидно, словно весь мир в курсе его перемещений.
Дэйв снова открывает книгу, но лишь таращится на страницу, теребя заусенцы.
Отвратительно. Он хотя бы читает? Или это все какая-то показуха? Если быть откровенной, это не самый умный мужчина на свете. Простой парень из какого-то захолустья в Джорджии. В газете он не справлялся, его уделали даже сидящие на аминазине[3] кретины-корректоры. Когда ей понадобилось урезать редакторский штат, Дэйв Беллинг оказался нужен меньше других — что можно считать настоящим достижением в компании таких никчемных неудачников. (Честно говоря, сначала выбор Эбби пал на Руби Загу, но за нее вступилась Кэтлин.)
— Простите, — говорит Эбби, вставая без какого-либо объяснения. Она прогуливается по их проходу, потом — по другому, возвращается обратно. Она смотрит на макушку Дэйва. Намечается лысина. Что же творится с этими мужиками? Кто вылинял, кто еще не оперился. Интересно, между облысением и идиотизмом есть какая-то связь? Или между волосатостью и тупостью? Не случайно она уволила Дэйва. Кэтлин хотела, чтобы сократили только технический персонал. Но Эбби настояла, что надо уволить хотя бы одного человека из редакции — пора показать им, что к чему. По ее сведениям, оценочные показатели Дэйва были безупречно посредственными, и у него не имелось непобедимых союзников — то есть Кэтлин или Германа, — и тогда она подготовила все документы для увольнения. И слава богу. А то пришлось бы этого урода каждый день на работе видеть.
До самого прилета в Атланту она сидит, уткнувшись в бумаги. Самолет подъезжает к шлюзу, индикатор сигнализирует, что можно расстегнуть ремни, арестанты из эконом-класса вскакивают с мест и лезут за вещами. Дэйв, в отличие от остальных, зевает и потягивается.
— Достать вам сумку?
— Нет, пусть лежит. У меня там кое-что хрупкое.
Открывается передняя дверь, и толпа постепенно продвигается к выходу, покидая самолет под ритмичные и неустанные «до свидания» стюардесс.
Дэйв ждет, когда Эбби соберется.
— Идите, не хочу вас задерживать, — сообщает она.
— Ничего страшного.
Она копается как можно дольше.
— Не обязательно меня ждать. Правда.
— Все нормально.
Когда они выходят из самолета, он сворачивает к ленте, на которую подают багаж.
— Ну, всего хорошего.
— А у вас больше ничего с собой нет?
— Я всегда путешествую налегке.
— Кстати, а где вы остановились?
— Точно не помню. В каком-то отеле.
— Как он называется?
— Я забыла. Кажется, «Интерконтиненталь».
— Может, возьмем одно такси на двоих?
— Вы разве не спешите куда вы там едете? В свой город? Но в любом случае мне такси оплачивают, так что я поеду одна. Иначе будет путаница с чеками.
— А, ну ладно, тогда пока.
— Ага. Всего хорошего.
Он наклоняется, чтобы поцеловать ее в щеку.
Эбби отстраняется.
— Не хотелось бы вас простудой заразить. — И она пожимает ему руку.
Добравшись до «Интерконтиненталя», она раскладывает рабочие документы на столе. Слишком много времени потрачено на треп с этим кретином. Эбби постоянно зевает. Но ей надо лечь как можно позже — это единственный способ скорее приспособиться к разнице во времени. Она смотрит на часы. Детям звонить уже поздно. Как можно было не сказать, что эта новая работа в Сан-Хосе? Да не важно. В котором часу у нее завтра первая встреча? Завтрак. С возвращением в страну ужасного кофе и пончиков размером с сиденье от унитаза. И чего он тогда флиртовал всю дорогу, если живет в другом городе? Над столом висит зеркало. Она замечает свое отражение. Ей сейчас до смерти хотелось бы поболтать с Генри. Из-за этого перелетного коматоза она норовит заплакать.
Звонок. Эбби открывает глаза, она ничего не понимает. Темно. Который час? Мигают часы будильника. Она что, проспала встречу? Блядь! Этот звон. Но оказывается, что это не будильник. Она протягивает руку к телефону.
— Алло?
— Наконец-то!
— Алло? — повторяет она.
— Это Дэйв Беллинг. Я внизу. Я, конечно, поступаю некрасиво. Но я решил не упускать свой шанс. Знаете, я подумал, что мои могут и подождать несколько часов. Мне не хотелось бы, чтобы это была наша последняя встреча. Я уже почти добрался до автобусной станции. А потом я, такой, думаю: как это глупо! И приехал сюда. Надеюсь, вы еще не уснули. Послушайте, если я навязываюсь, так и скажите, и меня как ветром сдует, без проблем. Но если нет, я думал пригласить вас выпить. Или, может, на ужед. Или даже лужин.
Эбби со смехом протирает глаза. Включив настольную лампу, она начинает моргать.
— А который час?
— Самое время лужинать.
— Я, кажется, отрубилась. Подумала, что уже завтра настало.
— Если вам мое предложение не нравится, я пойду. Ничего страшного.
— Погодите, погодите. Подождете минуту? Я скоро спущусь. Не поднимайтесь. Вы где?
Душ Эбби принять не успела, так что она наводит марафет в ванной на скорую руку, увлажняет кожу кремом, словно раскатывая тесто. Вообще-то ей надо готовиться к собранию совета директоров. Лечь спать пораньше.
— Привет, — она подходит к Дэйву сзади и похлопывает его по плечу.
Он стоит возле стола консьержа, листает журнал.
— Привет, — отвечает он, сияя. — Точно я не навязываюсь?
— Нет, конечно.
— Ну, как настроение? Выпить? Поесть?
— После этой загадочной самолетной конфеты я есть не буду до октября.
— Понял. Значит, выпить.
Они устраиваются в баре при отеле. Висящий на стене телевизор транслирует канал «Си-эн-би-си», заголовок гласит: «Обвал на рынке, вызванный опасением снижения темпов роста в Китае».
— Все завтра пройдет хорошо, — убеждает ее Дэйв. — Я уверен, что среди собравшихся никого умнее вас не будет, так что не паникуйте.
Они все болтают и болтают, он о своем разводе, она — о своем. После третьего Бакарди Бризера она ему говорит:
— Как это ты в самолете сказал? Моя проблема в том, что я слишком романтична. Ну ладно, бывает, схлопочешь от жизни подзатыльник. Но я, честно говоря, предпочитаю настоящие чувства. А не… Понимаешь? Понимаешь, о чем я?
— Вполне.
— Ну, так вот, — говорит она.
— Так вот, — повторяет он.
Оба смеются.
И тут он нежно зовет ее:
— Иди сюда, — он наклоняется к ней через стол. И целует ее. Потом медленно выпрямляет спину, словно сам от себя этого не ожидал.
— М-да, — тянет она.
— Вот так, — добавляет он.
— Да уж.
Они поднимаются в ее номер. Эбби кидается в ванную, шепча своему отражению в зеркале: «Ты сошла с ума».
Когда она выходит, он протягивает к ней руки. Она льнет к нему, ожидая поцелуя, но он лишь крепко обнимает ее, потом блаженно выдыхает, и его объятия ослабевают. Он чуть отстраняется и смотрит ей в глаза.
— М-м-м, — тянет она, — как мне это было нужно.
— А мне как! — отвечает он.
Эбби целует Дэйва, сначала нежно, потом страстно. Слившись в поцелуе, они неуклюже движутся к кровати, спотыкаясь и хихикая. Она падает на матрас и, плюхнувшись на пульт, включает телевизор.
— Господи, прости! — восклицает она, внезапно посерьезнев.
Дэйв выключает телевизор и швыряет пульт куда подальше. Потом он расстегивает и снимает с нее рубашку. Расстегнув молнию на ее брюках, он стягивает и их. На ней остается лишь похоронный черный лифчик и голубые бабушкины трусы. Она прикрывает руками грудь и скрещивает ноги.
— Выключишь свет?
— Давай оставим ненадолго, — возражает он.
— Ты разве не будешь раздеваться?
— Не прикрывайся.
— Свет слишком яркий.
— Я хочу на тебя посмотреть, — говорит Дэйв.
— Но ты-то все еще в одежде. А я, я в этом лифчике и… — Ее смех выдает ее неуверенность в себе.
— Погоди, погоди. Не лезь пока под одеяло.
— Что это значит? Нельзя, что ли?
— Сначала у меня будет процедурный вопрос. — Тон его голоса меняется, становится холоднее. — По мелочи. — Он окидывает взглядом ее тело. И продолжает: — Скажи мне вот что, Бухгалтерия.
Услышав эту кличку, она застывает.
— Почему, — вопрошает он, — почему из всей нашей тусовки ты, Бухгалтерия, уволила именно меня? — Он ставит ногу на кровать и пристально смотрит на нее. — Ну? — требует он. — Объясняй.
