Мэри скупо усмехнулась.
— Это верно, — произнесла она. — Укладывай вещи, Симона. Мы не можем влиять на свою судьбу: всё, что с нами произойдёт, во власти господа. Я не хочу беспокоиться о том, что я не в состоянии предотвратить.
Мисс Мэйд деловито затолкала свои в чемодан и взгромоздилась на крышку. При помощи неженских усилий и, несомненно, божьего покровительства мисс Мэйд удалось закрыть чемодан и даже его поднять. Чемодан заметно пополнел за время пребывания мисс Мэйд на борту «Титаника», он раздулся так, что, казалось, ткни в него пальцем — и он тотчас же лопнет.
— Это всё мои глупышки, — снисходительно улыбнулась мисс Мэйд, покачивая чемоданом с изяществом леди. Несомненно, она имела в виду исключительно добропорядочных женщин, с которыми свела знакомство на корабле. — Они отказывались отпустить меня, ничем не одарив.
Мэри потянулась к своей шее.
— И вот это, — сказала мисс Мэйд тем временем, надевая шляпку и кокетливо натягивая перчатки, — мне тоже подарили они. Они такие навязчивые, право слово! Я совсем… — тут она заметила предмет, что протягивала ей Мэри, и осеклась. Глаза мисс Мэйд полезли на лоб. — Это… что это?
Мэри уверенно сжимала в кулаке золотую цепочку, и с цепочки этой спускался ровный сияющий диск. В центре диска темнел небольшой камень, заполнявший полую часть большой буквы «D».
— Я поняла, — сказала Мэри, — что и мне негоже отпускать тебя без подарка. Ведь никто не знает, встретимся ли мы когда-либо снова.
Мисс Мэйд побледнела.
— Боже упаси, Мэри, ты неверно меня поняла! Прошу тебя, немедленно убери свой дар! Ты должна оставить его себе!..
— Я носила его с тех пор, как мне исполнилось десять, — Мэри пожала плечами. На её лице застыло спокойное, чуть отстранённое выражение. — Не беспокойся, это не фамильное украшение. Оно было подарено мне отцом на день рождения, и почти двенадцать лет я не расставалась с ним ни на минуту. Я никому другому не передала бы эту вещь, кроме человека, которому всецело доверяю. Такой человек для меня — ты, Симона.
Мисс Мэйд попятилась и усиленно замахала руками.
— Нет, — твердила она, — нет, Мэри, это неправильно. Прошу тебя, спрячь своё украшение и носи его с гордостью… мне достаточно того, что ты считаешь меня подругой, невзирая на все мои ошибки.
— Ты осталась со мной, — Мэри пожала плечами, — хотя ты знаешь о нас намного больше, чем положено рассказывать друзьям.
— Каждый сам определяет меру своего доверия к другу, Мэри, — произнесла мисс Мэйд, — и каждый решает сам, что именно он будет рассказывать.
Мэри снова протянула цепочку.
— Надень, — сказала она. — Я буду в Америке, а ты — в Ирландии. Я не уверена, что мои рабочие обязанности позволят мне часто совершать трансатлантические рейсы, Симона. Скорее всего, сегодня мы видимся лицом к лицу в последний раз, а в письмах очень сложно передать глубину и яркость чувств. Поэтому возьми.
— Я не могу…
— Возьми.
В голосе Мэри звучала такая настойчивая твёрдость, что Симона дрожащей рукой взялась за цепочку и поднесла ту к близоруким глазам. Мэри тут же отпустила свою сторону цепочки и отошла. На лице её проступила мягкая, спокойная улыбка.
— Так у тебя останется воспоминание о нас, — сказала Мэри, — какими мы были, прежде чем попали в Америку.
В глазах мисс Мэйд проступила озабоченная серьёзность.
— Так вот почему ты согласилась?
— Я хотела сбежать, — спокойно и торжественно подтвердила Мэри, — я очень трусливая, Симона. Я не слишком достойный пример для подражания.
— Неужели ты думаешь, что от такого тебе удастся скрыться? — прошептала Симона. — Может… может, тебе ещё не поздно отказаться? Отказаться от службы у Флэнаганов? Ты можешь сойти на берег со мной, взять Лиззи и остаться в Квинстауне. Да, в течение некоторого времени у тебя не будет работы, но мой брат всё устроит. У гувернантки с таким послужным списком, как у тебя, не возникнет сложностей: любая семья с радостью примет тебя. А пожить вы с Лиззи сможете у нас; брат не будет возражать. Потом, если вы захотите, вы можете уехать, но я была бы рада… — голос мисс Мэйд сорвался, и она упрятала лицо в ладони, — я была бы рада, если бы вы остались насовсем!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
С мгновение Мэри пристально смотрела на неё, словно бы всерьёз обдумывая это предложение. Но затем Мэри медленно покачала головой, улыбнулась и тихо сказала:
— Нет, Симона, я не могу принять твоё предложение. Оно очень лестно для меня, но… но у меня есть трудовой контракт. Я не могу подвести мистера Флэнагана.
Симона отдёрнула руки от лица. Её глаза снова покраснели.
— Да разве же дело только в этом?! — сердито воскликнула она.
— Не только, — согласилась Мэри, — будет лучше, если держать Лиззи как можно дальше… чтобы она не смогла своими глазами всё это увидеть.
Лицо мисс Мэйд опять побледнело и вытянулось.
— Неужели ты до сих пор ничего не рассказала ей? — прошептала она.
Мэри лишь покачала головой и тяжело вздохнула.
— Но… почему?
— Ты ведь её видела, — тяжело уронила Мэри и бессильно повесила голову, — разве можно показывать это девочке возраста Лиззи? Даже тем, кто там работает, страшно глядеть на неё. Они говорят, в ней не осталось ничего человеческого. Где ни была бы сейчас её душа, она не соединена с телом. То, что мы видим — пустая оболочка, и эта оболочка одержима всеми страстями человеческими, над которыми она не властна. Это… это ужасное зрелище, — Мэри обречённо помотала головой, — я не могу позволить Лиззи это увидеть. Однажды, вероятно, очень скоро, она узнает правду, но тогда она уже будет в Америке. Она не сможет столкнуться с этим лицом к лицу. Даже если они и встретятся, Лиззи уже будет достаточно взрослой и сильной девушкой, чтобы выдержать это потрясение.
Мисс Мэйд промолчала. Она долго глядела себе под ноги, будто с усилием обдумывая что-то, а затем выпрямилась и испытующе поглядела на Мэри.
— Мы давно дружим, — сказала она, — пожалуйста, дай мне ответ ещё на один вопрос, и я успокоюсь. Я успокоюсь и взойду на этот трап без вас, только если… если ты будешь честна со мной.
Лицо Мэри не изменилось.
— Да? — официальным тоном поинтересовалась она. — О чём ты хотела меня спросить?
— Хм… — мисс Мэйд пожевала нижнюю губу, тяжело вздохнула и поинтересовалась: — Мэри… ты и мистер Хаксли… ведь другая причина, по которой ты бежишь в Америку, связана с ним?
Взгляд Мэри остекленел. Опустошённая и вместе с тем — взволнованная, она смотрела сквозь мисс Мэйд и опять воскрешала в сознании недавние события: свою подругу, любезного мистера Хаксли, признание, не принёсшее счастья, и многое другое, что последовало за этим, о чём не хотелось вспоминать, но что не получалось забыть.
— Если бы ты спросила меня два или три месяца назад, — сказала Мэри, — я ответила бы «да».
Мисс Мэйд выдохнула. На её вытянутом лице, слегка припухшем от слёз, снова заиграли живые краски.
— Что ж, я рада, что ты забываешь о нём, — сказала она, — Оливер Хаксли никогда не стоил твоих слёз, дорогая. Между нами говоря, — она доверительно хихикнула, — мистер Хаксли — франт и пижон. И подкаблучник, к слову: выполняет все прихоти своей жены, а сам о своём счастье давно уже позабыл. Верь мне, Мэри, я общаюсь с ними даже после того, как они сыграли свадьбу, хотя я не раз говорила им, что меня их союз не вдохновляет.
— Как ни обстояли бы их личные дела, — пожала плечами Мэри, — я желаю им счастья. И тебе я тоже желаю всевозможных успехов, Симона. Береги себя.
— И ты, и ты, — прошептала та в ответ.
Вдвоём они поднялись из каюты на палубу. «Титаник» уже гордо стоял на якоре, застопорив машины. К бортам гигантского лайнера прилепились мелкие пароходики; а кругом него рассыпались, отважно покачиваясь на воде, мелкие лодчонки, над которыми был поднят английский флаг.
Палуба была запружена людьми. Пароходы соединяли широкие длинные трапы, по которым с «Титаника» на ждущий пароход перебирались люди. Их было совсем немного: три или четыре человека. Все прочие, столпившись у бортов, радостно гомонили, размахивали шапками и посвистывали. Мужчины громко обсуждали скорость подошедших пароходов; один из них, бывший яхтсмен, гордо рассказывал о своём судне, которое, увы, сгорело в прошлом году. Мужчины кругом рассказчика с пониманием покачивали головами и изредка бормотали что-то наподобие:
