ощутила удар о песок, и теперь лежала на боку и молча, неподвижно смотрела, как мечутся яркие огни, отражается от неведомой преграды пламя Рю, вновь принявшего свой драконий исполинский облик, как во вспышках взрывов исчезают женщины с горящими багровыми глазами, ослепительно прекрасные, и настолько же смертоносные. Я ничего не слышала, практически ничего не понимала, и могла лишь лежать с широко распахнутыми глазами и видеть то, во что я больше не могла вмешаться.
Духовая трубка Ирины делала своё дело: патроны вспарывали кожу ведьм, а затем смесь трав принималась пожирать тела отступниц. Повсюду слышались крики умирающих ведьм. Закатилась луна, и песок начал окрашиваться розовыми лепестками. Ведьмы закричали так, что у меня чуть не лопнули перепонки, и, спустя несколько мгновений, куда-то испарились. Последней с поля боя ускользнула тень: чёрный плащ, тьма под ним, и витиеватые рога, вспарывающие толстую ткань. У меня мурашки по коже побежали, когда я представила, кто может скрываться под этой одеждой.
Голова упыря, лежащая прямо передо мной на песке, зашипела, задымилась, загорелась, и, в смрадном чёрном облаке, сгорела дотла. Ветер разнёс пепел, и вскоре поле боя опустело. Остались только наши следы, которые уже сглаживал прилив. Русалки уплыли прочь, и взошло солнце. Я всё так же неподвижно лежала на земле, и в моих глазах всё ещё отражалась та тень.
— Ника! — словно сквозь пуховую подушку, слышался голос. — Очнись, любовь моя! Ника! Посмотри на меня! Ты должна очнуться! Вернись ко мне! Прошу тебя, вернись!
Я почувствовала, как Огнеяр подхватил меня на руки и куда-то понес. Я ощутила, что моё тело свисает безжизненной тряпкой. Я не могла пошевелиться, дыхание спёрло, я никак не могла вдохнуть. Ощутила, что задыхаюсь. Лёгкие жгло огнём. Тело покрылось ледяным потом. Из глаз текли слёзы, затекающие мне в нос, в уши, в приоткрытый рот, но моё тело всё равно сковывала мгла. Я начала биться в конвульсиях, мне было очень больно и страшно. Я больна чем-то смертельно опасным?
— Ника, нееееет! — последнее, что я услышала, был отчаянный голос моего любимого.
Наконец, когда я задохнулась, моё сердце перестало биться.
* * *
Что это за яркий свет? Он так обжигает мои глаза!
— Больно, больно, жжется, уберите! — закричала я.
— Ника, это всего лишь свеча…
— Убери её! Она режет мне глаза!
Огнеяр задул свечу, и я вновь смогла видеть. Спасительный мрак укрыл меня от жара свечи. На всякий случай я отползла в самый темный угол. Отсутствие света казалось настолько приятным, что я не обратила внимание на то, на что следовало бы обратить его в первую очередь.
— И вот так каждый раз. Я же говорила, что вам не стоит соваться в это дело. Юные ведьмы особенно им по душе.
— И что нам теперь делать?
— Ничего. Ждать, когда она услышит зов.
— Вы это обо мне говорите? Вообще-то, я здесь.
Огнеяр подошёл ко мне, неся нечто овальное, в деревянной раме.
— Посмотри на себя, — он протянул мне зеркало.
Я увидела комнату, просвечивающую сквозь раму: пыль, паутина, ряды книг, стеклянная утварь, бревенчатая стена дома.
— Да ты шутишь. Зачем ты мне подсунул пустую раму от картины?
Огнеяр покачал головой.
— Ты не понимаешь.
В этот момент я догадалась оглянуться на стену за спиной, увидев те же самые предметы, отражающиеся в зеркале, только повернутые слева направо. Закричав, я уронила зеркало на пол, и оно разбилось.
— Не к добру этот знак, — сказала Ирина, собирая стекла в подол. — Твоя ведьма обречена, ты, кем бы ты ни был.
Огнеяр метался по комнате, как пойманный зверь. В его глазах стояли слёзы. Наконец, он подошёл ко мне и крепко обнял, и тут же разрыдался. Потом отпустил меня и начал метаться, как раненый зверь.
— Шшш, — успокаивала его я, — всё не так плохо, как ты думаешь.
— Да, просто ты стала ходячим трупом, а так-то всё хорошо, ты права! — с горьким сарказмом сказал Огнеяр. — Я тебя не смог уберечь.
Вдруг я испугалась.
— И что же, я стану такой же серой и лысой, как тот клыкастый?
Ирина хмыкнула.
— Чувство юмора у тебя осталось, это хорошо. Нет, ты станешь такой же, как те несчастные ведьмы: прекрасной, неживой марионеткой Тьмы.
— Так тот чёрный человек…
— Мы не знаем, кто это. И, боюсь, если и узнаем, то слишком поздно.
— Отчего они нападают именно на вашу деревню?
— Идёт кровопролитная война между морем и пустыней. А мы, как посланники моря, обречены погибнуть в неравном бою. То же самое и с другими рыбацкими деревнями. Вскоре пустыня поглотит прибрежные воды. Море будет вынуждено отступить.
— Но разве вы не можете попросить помощи у моря?
— Всё не так просто. Время моря — день, а время пустыни — ночь. Они сильный в разные часы.
— Нет никакого выхода?
Ирина покачала головой и тяжело вздохнула.
— Выход есть. Кто-то должен пробраться в их логово и сжечь его дотла при помощи моего зелья. Проблема состоит в том, что войти внутрь может только один из них.
— Значит, теоретически, я могу попытаться уничтожить этих упырей?
— Есть два препятствия.
— И какие же? — спросил Огнеяр, представляя самое худшее.
— Промежуток межде первым укусом и временем полного обращения составляет всего две ночи.
— То есть у нас практически не осталось времени, ясно. А какое второе?
— Обращенный сам подвержен воздействию зелья. И просто не сможет выжить во время своей миссии.
Огнеяр тут же обнял меня сзади.
— Я не пущу тебя.
— Я и сама не хочу туда идти. Мне страшно.
— Но тебе придётся, — прошептала Ирина. — С первыми лучами следующего рассвета ты потеряешь себя. Перестанешь быть самостоятельной личностью и станешь всего лишь тенью тени.
— То есть, у меня нет выхода?
— Почему же, ты можешь выбрать. Смерть тела или смерть души.
Я хотела заплакать, но слёзы больше не могли течь из этих неживых, стеклянных глаз.
Сердце Огнеяра разбилось. Мне показалось, что я слышу это физически.
— Нет… я не могу потерять тебя. Только не снова… нет…
— Мне так страшно, Огнеяр, спаси меня!
— Вы больше не сможете быть вместе, — голос боевой знахарки звучал как приговор, — пламя и лёд не смогут ужиться друг с другом. Отойди от неё, или она растает в твоих объятиях, как восковая свеча, как снежинка.
Огнеяр отпрянул от меня. Я увидела, что в тех местах, где он меня обнимал, появились чёрные ожоги. Спустя полчаса нашего молчания, я заметила, что моё тело начало восстанавливаться. Так вот оно какое, бессмертие. Холодное, как смерть, страшное, как ночной кошмар. Не может быть,
