И тут же созданы лучшиехрамы Руси (я хорошо их знаю!) – наши деревянныешатровые, «кубоватые», «ярусные» храмы – предельного величия и предельной самобытности – с их иконописью, резьбой и т.д.
Еще больше подвиг русского народа по «переделке космоса», выразившийся в освоении в конце XVI – XVII вв. всейСибири, от Урала до Камчатки и Чукотки. Испанцы (да и другие романо-германцы) осваивали в эти столетия гораздоболее привлекательные, гораздо более мягкие страны. Но по существу дела, Сибирь, пожалуй, богаче их всех. А что касается выносливости, выдержки, умения преодолевать препятствия, которые были при этом нужны, то тут и сравнения быть не может. Для освоения Сибири и плаваний по «Студеному морю» на кочах их требовалось неизмеримо больше!
Одним словом, в вопросах «переделки космоса» уже и Древняя Русь есть пророчествоо Петре и послеоктябрьском периоде.
Приписка к «защите» – специально для Вас.
Видали ли Вы, дорогой друг, когда-либо альбом, изданный при участии моей любимой, ныне уже покойной кузины – Софии Яковлевны Забелло: «Русское деревянное зодчество» (Издательство Академии архитектуры СССР, Москва, 1942, – «героическое» издание, осуществленное в сверхтрудных условиях, но с большим совершенством!). В нем воспроизведено большое число русских деревянных сооружений сказочной красоты, дивных созданий русского плотничьего гения.
Не осознано еще и всемирно-историческоезначение несравненных творений русского деревянного зодчества! Нигде в мире нет ничего подобного по богатству зодческих силуэтов, простоте – и в то же время совершенству – конструкций. Здесь перед нами необъятная область единственной в своем роде и неповторимой в своем великолепии красоты!
8.VIII.1960
П. Савицкий
Прага, 23 марта 1963 г.
Милый и дорогой друг мой Лев Николаевич, с сердечной благодарностью подтверждаю получение письмеца Вашего от 18.11. и двух № «Вестника». В них углубляюсь со всем увлечением. Эти же строки носят, так сказать, «предварительный» характер: пишу их среди спешки весьма и весьма срочной работы (ради хлеба насущного). – Скажу так: дискуссия вокруг Ваших книг и статей принимает «мировые» размеры. Радоваться этому надо, а не огорчаться по поводу глупых или несправедливых высказываний оппонентов. «Пусть ругают, только бы не молчали» – таков закон научного успеха. В споре этом я целиком на Вашей стороне, разделяю и все Ваши соображения, выраженные в письме (очень остроумно, в частности, о востоковедках, которые, по логике оппонентов, являются русскими историками не хуже Соловьева, ибо русским языком владеют и активно, и пассивно!). На Вашей стороне и автор письма из Кембриджа – Николай Ефремович. «Брюзжание» же оппонентов, иногда очень ожесточенное, – во многих случаях внушается завистью, хотя бы сами завидующие в этом себе и не сознавались, – завистью тех, кто не способен выдвинуть общую историческую концепцию, к тому, кто на такое дело способен, – в данном случае, к Вам... Это «брюзжание» и даже злостные против Вас выпады – это лавры, а не тернии в Вашем венке. Разумом это понимаю, и всем сочувственным к Вам сердцем моим это чувствую. И вся история науки Вам в том порукой!..
Прага, 31 марта 1966 г.
Милый и дорогой друг мой Лев Николаевич, сердечно благодарю за присылки. Все Ваши творения читаю с большим вниманием и радостью. Свои замечания вношу (вкратце) в особую тетрадку, в надежде подробно обсудить их с Вами при личном свидании. Постараюсь, впрочем, ряд замечаний сообщить Вам и ранее того – в письмах. Очень остроумны Ваши замечания о «Ландшафте и этносе Евразии» (тезисы). Мне кажется, что Ваши положения еще и далеки от географического детерминизма, что при кочевом быте, более чем при каком бы то ни было ином, налицо элементы «выбора» месторазвития отдельными племенами или народами (или хотя бы даже группами родов). У этих этнообразований исторически складывались определенные, если так можно выразиться, «политические вкусы». Группа с тяготением к «сильной центральной ханской власти» оставалась в «монгольском регионе», или пробивалась в него, или, находясь вне этого региона, стремилась установить с ним связь. Наоборот, группа с «конфедеративными» вкусами уходила в «алтае-тянь-шаньский» регион и там держалась; и т.д. Подвижность, свойственная кочевому быту, очень всему этому способствовала. Можно и должно признавать и возможную изменчивостьплеменных и народных «вкусов» этого рода. Здесь требуется внимательнейшее изучение всех текстов и материалов, относящихся к каждому племени или народу в тот или другой момент его существования... Дорогой друг! Мечтаю о тех днях, когда мы сможем общаться лично. Уже думал, что приду встречать Вас на аэродром или на вокзал с книжкой «Хунну» в руках (или с «Тюрками», если они выйдут в свет к тому времени – очень хотелось бы, чтобы вышли!) – и буду держать их перед собой, как древние воины держали щит со своим родовым или племенным гербом (тамгой). Только не забудьте меня известить о точном сроке прибытия!.. Все предназначенное для Георгия Владимировича я сейчас же и без промедления ему посылаю – простой бандеролью, ибо на основе большого опыта я убедился, что при любом способе отправки – хотя бы и «авиа», с большой приплатой, – американская цензура менее недели-двух каждую из Ваших работ не изучает. От Георгия Вл-ча регулярно получаю подтверждения получки. После «изучения» цензурой – Ваши работы исправно ему вручаются. А в письме от 16 марта Георгий Вл-ч пишет: «О кончине Анны Андреевны мы (т.е. Г. Вл. с супругой Ниной Владимировной) сразу же узнали из газет. Скорбим о ней. Передайте, пожалуйста, наше соболезнование Льву Николаевичу. Мы оба с Ниной (Нина Вл. – прекрасная музыкантша и ценительница поэзии. Это мое примечание. – ПНС)высоко ценим и чтим поэтический дар Анны Ахматовой. И помним ее завет: «И мы сохраним тебя, русская речь, – Великое русское слово»...
Прага, 23 июня 1966 г.
Закончено 25-го. Частью писалось в трамвае. Отсюда – «дрожь».
Милый и дорогой, и неоценимый друг мой Лев Николаевич, буквально сию минуту почтальонша вручила мне драгоценное для моего сердца письмецо Ваше от 19–20 июня. Очень огорчила меня Ваша синтетическая «сводка» о состоянии Вашего здоровья. Но я твердо верю, что с помощью отдыха и хорошего врача, в условиях осторожности с Вашей стороны, Ваше здоровье восстановится быстро. Если позволите, о характере «режима» Вашей жизни и задачах сохранения здоровья мы также подробно поговорим в бытность Вашу здесь. От другого известия я возликовал: Вы будете читать по-русски! Конечно, это вполне естественная вещь. К тому же, на съезде русский язык, поскольку я знаю, будет широко представлен. Но дело в том, что за последнее время в отечественной науке, к глубочайшему моему огорчению, развилась уйма плюнь-кисляев, совершенно лишенных чувства национального достоинства и понимания сущности современной эпохи, – глубочайших провинциалов, прежде всего и в подлинном смысле этого слова... Прямо не понимаю, как это могло случиться. Вместо того, чтобы отстаивать и укреплять совершенно бесспорные (и всеми признаваемые!) международные права и позиции русского языка, они пускаются заискивать перед «высокопородными» западниками (а заискивающих всегда презирают!) – и, отказываясь от своего языка, пытаются доказать этим последним (т.е. «высокородным»), что и они (провинциалы) знают немецкий или французский не ниже, чем на «три», по оценке средней школы! Какой позор, какой стыд, какое полное отсутствие горизонтов! Сравнительно недавний «всемирный» конгресс историков в Вене (и место же выбрали!) был прямо-таки «парадом» отечественных плюнь-кисляев этого рода... Мне лично даже как-то неловко вспоминать, что при моей «особе» немецкие гувернантки состояли от моего возраста в три года до возраста в 18 лет; в течение десяти лет была при моей «высокой» особе и французская гувернантка. Еще и сейчас я мог бы читать публичные лекции и по-немецки и по-французски. Но тем неустранимей и стихийней, тем повелительней и сильней я чувствую, что на любой международной арене в настоящее время доклад можно читать и дискутировать только по-русски! На таком же «всемирном» съезде в Варшаве, в начале 1930-х годов, Ваш покорный слуга, действуя, по существу дела, в одиночку (при довольно пассивной поддержке со стороны покойного Николая Севастьяновича Державина) добился от съездовского комитета признания всех прав русского языка: доклады читались по-русски и прения по ним велись тоже только по-русски. И это были наиболее посещаемые доклады съезда. А ведь я представлял только русскую культуру, и Государства за мной не было! А эти плюнь-кисляи, через 30 с лишком лет после «Варшавы», после всего, что на любом поприще произошло за эти 30 с лишним лет, представляя не только русскую культуру, но и величайшее Государство нашей планеты, капитулировали при первом же наглом немецком окрике – не говорить по-русски! И кто осмелился на этот окрик! Я до сих пор не могу прийти в себя от нелепости всего происходившего в Вене... Я радуюсь, радуюсь от всей души, что свой доклад Вы будете читать по-русски. Конечно же, я приду на него, и мои (а тем самым и Ваши) друзья тоже, я надеюсь, придут. Тема Вашего доклада глубоко и широко меня интересует по существу. – Дорогой друг! И моя сестра, живущая в Москве, вот уже более 20 лет только «летает» по лицу всего Советского Союза. Так что эта сторона «советского образа жизни» мне хорошо известна. Прошу и умоляю: прилетайте в Прагу дня на 3–4 до начала съезда. Отдохнете перед ним, наберетесь сил, а мы, не утомляясь, успеем переговорить о многом. Пойдите навстречу моей просьбе! Эти дни не будут Вам ничего стоить: и скромное помещение, и питание я Вам обеспечу. Надеюсь, не пожалеете, что прилетели несколько раньше! Откликнетесь же поскорее. И главное – будьте здоровы!
