– Я спрашиваю, вам есть что добавить, Озе? – жестко повторила Юля, и все за столом вздрогнули. Наташа испуганно взглянула на Шубина, Холодкова же с шумом открыла пачку «Честерфилда» и щелкнула зажигалкой… «Мразь», – прошипела она, прожигая взглядом съежившегося на стуле маленького, тщедушного Озе.
– Ведь именно профессором Озе вы представились, позвонив в редакцию газеты «Мир вокруг нас», когда узнали, что Рыскин в Москве… Следя за репортажами и статьями известного журналиста, работающего в Южной Америке, в частности, в Колумбии – стране кокаина, вы наконец решили для себя, кому и с чьей помощью вы сможете продать труды своего брата, а заодно и образец фузариуса. Вы бы могли, конечно, поехать в Москву, но для этой поездки нужны были деньги. Где было их взять? Нигде. Ваши огурцы пожелтели и сгнили в теплицах, ибо вместо того, чтобы ухаживать за ними, поливать и пропалывать, вы беспробудно пили все эти шесть месяцев, с тех самых пор, как похоронили вашего брата, «профессор»! Пили от тоски, безденежья и одиночества… Вам хотелось денег много и сразу. У вас и товар был. Оставалось найти покупателя. Из статьи от 25 июня этого года, автором которой являлся ставший для вас почти родным Вадим Рыскин (уверена, вы внимательно следили за всеми его перемещениями по Южной Америке, смотрели все телевизионные репортажи и пару раз в неделю посещали читальный зал библиотеки, чтобы только увидеть имя интересного вам журналиста), вы поняли, что наконец-то чудо свершилось и судьба подарила вам Ромироса Пара!
– Какого еще Ромироса? – заскулил Аристарх, ерзая на стуле. Никто не знал, как ему сейчас хотелось в туалет…
– Как какого? Главного полицейского инспектора управления по борьбе с наркотиками Колумбии! Кто, решили вы, как не он больше всего заинтересован в том, чтобы уничтожить на родной колумбийской земле огромные плантации коки? Вот вам и покупатель! И, рассуждали вы, кто-то из правительства Колумбии должен заинтересоваться новым открытием русского профессора Аркадия Озе. Вы выстроили в своей голове цепочку: вы – Вадим Рыскин – Ромирос Пара – правительство Колумбии – и стали мечтать о претворении своего грандиозного плана в жизнь. А что, все выглядело вполне реально. Вы звоните в Москву, связываетесь с Рыскиным, объясняете ему по телефону, кто вы (разумеется, представляетесь не Аристархом, а Аркадием Озе, ведь у вашего брата в научном мире было все же какое-никакое имя, и мало кто знал, жив он или нет!). Приглашаете его к себе, понимая, что такая информация, как появление грибка, способного уничтожить коку, не может не привлечь внимания настоящего журналиста, к тому же интересующегося вопросом распространения наркотиков. И, когда тот приезжает, встречаете его в аэропорту или на вокзале и везете в ресторан (причем не самый дорогой в городе) – «Европу». Я даже знаю, почему именно туда. Ведь там есть отдельные кабинки, в которых можно уединиться и побеседовать БЕЗ СВИДЕТЕЛЕЙ. Все, я больше не могу…
Юля встала и налила себе минеральной воды. Слезы душили ее. Ей не хотелось верить, что по вине этого шизофреника погибло столько людей: Зоя Пресецкая, Ира Званцева, ее соседка Абрамова и даже официант из «Европы», который пропал 10 октября, в день убийства Рыскина. Официант, которого никто не искал, потому что в тот же день поздно вечером он должен был улететь к матери в Сызрань… Но там он так и не появился – его труп только сегодня вечером, всего пару часов назад, нашли в канализационном люке неподалеку от ресторана. Он был удушен точно так же, как и остальные три жертвы. Трех подруг, которые были в тот же вечер в ресторане, обслуживал уже другой официант, он и обнаружил труп журналиста в одной из кабинок…
– За что вы убили Рыскина и как? – спросил Шубин, когда Юля села.
– Он оказался дерзким и заносчивым, как и все москвичи… Он привык к дармовщине! – фыркнул Озе. – Я заказал графин водки, даже пятьдесят граммов черной икры, которая стоит бешеных денег, а он повел себя, как последняя свинья!
– А именно?
– Я достал папки, разложил их на столе и стал объяснять, что и как. Разговор обещал быть длинным – мне надо было убедить его купить у меня разработки и образец фузариуса хотя бы за десять тысяч долларов. Для такого журналиста, как Рыскин, это были не деньги. Я же не дурак… я понимал, что мне никогда в жизни не добраться до Колумбии и до этого проклятого Ромироса, который поклялся отомстить за своего брата, погибшего от наркотиков… Но Рыскин мог бы поиметь на наших с Аркашей рукописях и расчетах большие, настоящие деньги!
– Ну и что, вам удалось убедить его?
– Я думаю, да. Он даже полистал, посмотрел, почитал. Вряд ли он что-то понял, но здесь сработало другое – авторитет моего брата. Ведь Рыскин был уверен, что перед ним Аркаша – настоящий профессор Озе. Он еще в аэропорту сказал мне, что нашел в Интернете несколько статей о моем брате… То есть он ехал подготовленным.
– Вы признались ему, что вы не Аркадий?
– Да, мне пришлось это сделать в конце разговора, потому что я боялся осложнений. Но я показал ему паспорт и объяснил, что я его родной брат и принимал деятельное участие в работе Аркадия.
– И что было потом?
– Он выпил, намазал на бутерброд всю – вы понимаете? – всю икру, словно меня за столом и не было вовсе, и сожрал его… – Озе захлопал глазами, его лицо приобрело свекольный оттенок. Вероятно, в эту минуту им овладело то же самое чувство, что и там, в кабинке, когда на его глазах наглый московский журналист съел всю икру и даже не поперхнулся. – А потом он, ухмыляясь и вытирая салфеткой жирные губы, сказал мне, что готов купить у меня весь имеющийся материал вместе с пробиркой, то есть непосредственно с фузариумом (он словно намеренно искажал название грибка!), за… 200 долларов.
Эту цифру он произнес тихо, как тяжелобольной человек. И медленно обвел взглядом всех присутствующих, словно ища понимание на лицах.
– 200 долларов? – переспросил Шубин. – Вас это, понятное дело, не устроило…
– А вас бы устроило? – засипел Озе, расстегивая пуговицу на почерневшем воротничке сорочки. («Вероятно, когда он приходил к Абрамовой, эта рубашка была еще белого цвета…» – подумала Юля).
– Что случилось после того, как он предложил вам 200 долларов?
– Я сказал, что не согласен, что я не шучу, что я не за тем пригласил его сюда, чтобы стать мишенью для издевательств! И тогда, – нервно хохотнул он, – Рыскин сгреб меня одним своим кулачищем и бросил обратно на стул, как мешок с костями… Он обложил меня настоящим русским матом, обозвал вором и мошенником, затем схватил папку, пробирку и хотел уже выйти из кабинки, как я… – он перевел дух. – Не знаю, как у меня это получилось, но я схватил пустой графин и стукнул им по его голове. С размаху. Рыскин застонал, но не громко и упал на пол, ударился, я думаю, головой о радиатор отопления… Я не хотел его убивать…
– И в эту минуту к вам в кабинку вошла женщина?
– Эти женщины-дуры, из соседней кабинки, вваливались к нам несколько раз, пока мы говорили. Они напились, хохотали, им все было до лампочки. Разве таким могло прийти в голову, что люди пришли в ресторан не для того, чтобы напиться, а по делу? Они постоянно нам мешали, отвлекали нас… Понятное дело, им понравился Рыскин, не я же… – хмыкнул он и потер нервно и без того красную шею. – У них сломалась, видите ли, зажигалка! Как будто нельзя было спросить прикурить у того же официанта…
– Кто вошел в кабинку в тот момент, когда вы убили Рыскина?
– Вы неправильно ставите вопрос. Я его НЕ убивал. Я его ударил, чтобы он не смог уйти с моими документами и пробиркой. Хотя пробирка… она треснула, часть содержимого высыпалась… А на столе вообще лежали настоящие листья коки, которые я вынул из кармана… Я же действовал как честный человек, все принес, что обещал… А мне предложили – 200 долларов! Разве это не обидно? Не смешно? Мне пришлось все быстро подбирать и складывать обратно в карман. Рукописи я сунул за пазуху. И в эту минуту край бархатной портьеры отодвинулся, и появилась голова Пресецкой. Черт бы побрал эти бархатные перегородки! Все остальные кабины были наверняка отделены друг от друга хотя бы картонными или фанерными, я не знаю, перегородками, а нас разделяла лишь двойная бархатная портьера!
Его возмущению не было предела. Он даже забыл, о чем говорил!
– Значит, к вам зашла Пресецкая?
– Да, – словно очнулся он. – Она улыбалась, показывая зубы. Как из рекламы зубной пасты. «А где ваш друг?» – спросила она, ничего не замечая, ведь Рыскин лежал на полу, и она его не видела… Я сказал, что он сейчас придет. Но тут показалась Званцева. Она так заразительно смеялась… Она тоже, возможно, ничего не заметила… Да…
– Вы тогда еще не знали, что он мертв?
– Нет… Конечно, нет. Но тут Ира неровной походкой шагнула мне навстречу, в руке ее была незажженная сигарета, которую она намеревалась снова прикурить от моей злосчастной зажигалки… Шагнула и увидела его. На полу. И издала вопль… Но ее никто не услышал, потому что в ресторане гремела музыка. И хотя сначала эта музыка меня сильно раздражала, потому что мешала разговаривать, но в тот момент, когда меня, по сути, застукали, я был рад, что этого вопля никто не слышит…
