для публики в битком набитом зале.
Конец печален был… Зато не первый год
В Париже восхищен игрою их народ.
Они не бедствуют, и роскошь одеянья
(Что не оставили вы сразу без вниманья)
Клиндору вашему сопутствует… Но он
На сцене только был в ту роскошь облачен.
Придаман.
Хотя притворною смерть сына оказалась,
Для радости моей все ж места не осталось.
Так вот те почести и славы торжество,
Которыми судьба венчает путь его!
Алькандр.
Вы не должны роптать. Театр в наше время
Достиг таких высот, что обожаем всеми.
С презреньем на него смотрели в ваши дни,
Теперь же слышатся лишь похвалы одни.
Париж им покорен, в глуши о нем мечтают,
Все образованные люди почитают,
Народу в радость он, утеха для господ,
Всем удовольствие и ото всех почет.
А те, чей дух высок, чья мудрость постоянна
И кто заботится о благе всех так рьяно,
Находят в зрелище, достойном мудрецов,
Отдохновение от тягостных трудов.
И даже сам король, великий наш властитель,
Гроза враждебных царств, сражений повелитель,
Порой одаривал вниманием своим
Театр французский — он и королями чтим.
Парнас там в наши дни сверкает чудесами,
И лучшие умы туда приносят сами
Трудов своих плоды, в которых отражен
Их созревания виновник: Аполлон.
Но если деньгами удачу надо мерить —
Театр их дает, и можете поверить,
Что сын ваш не бедняк: имеет он сейчас
Гораздо больше благ, чем мог иметь у вас.
Пора вам общее отвергнуть заблужденье:
Клиндор находится в завидном положенье.
Придаман.
Теперь понятно мне, не должен я роптать:
Его занятие с моим нельзя равнять.
Меня расстроило, что сын попал на сцену:
Театр я судил, ему не зная цену,
И осуждал его, не ведая о том,
Как много блеска в нем, какая польза в нем.
Однако ваша речь своей достигла цели,
Мое неведенье рассеять вы сумели.
Сын верный путь избрал.
Алькандр.
Легко проверить вам.
Придаман.
Поэтому себе я отдыха не дам
И завтра же — в Париж! Но как, скажите сами,
Мне вас благодарить? Не выразить словами.
Мою признательность.
Алькандр.
Я должен вам сказать,
Что радость для меня — услугу оказать.
Счастливым вижу вас, и в том моя награда.
Придаман.
Вам, о великий маг, других наград не надо.
Но знайте, что всегда, во всякий день и час,
За вашу доброту я буду помнить вас.
РАЗБОР «ИЛЛЮЗИИ»
Я скажу об этой пьесе немногое: это причудливая любовная история, в которой столько неправильностей, что не стоит труда ее разбирать, хотя новизна подобного каприза принесла ей успех, вполне достаточный для того, чтобы я не сожалел о потраченном на нее времени. Действие первое всего лишь пролог; три последующих составляют пьесу, которую я не знаю как назвать: исход ее трагичен — Адраст убит, а Клиндор подвергается смертельной опасности, — но слог и действующие лица всецело принадлежат комедии. Есть среди них даже персонаж, который существует только в воображении и чей оригинал нельзя встретить среди людей: он нарочно придуман, чтобы вызывать смех. Это вояка, который вполне последовательно проявляет свой хвастливый характер, позволяя мне думать, что мало найдется подобных ему, столь удачно справившихся со своей ролью, на каком бы языке она ни была написана.
Действие здесь не завершено: в конце четвертого действия неизвестно, что станет с главными действующими лицами, и они скорее бегут от опасности, чем побеждают ее. Единство места выдержано в достаточной мере, но время не укладывается в один день. Действие пятое — трагедия, однако слишком короткая, чтобы обладать истинным величием, которого требует Аристотель. Это я и пытался объяснить. Клиндор и Изабелла, став актерами, о чем еще неизвестно, представляют на сцене историю, имеющую отношение к их собственной и как бы являющуюся ее продолжением. Кое-кто приписал подобное совпадение отсутствию изобретательности, но это только художественный прием — чтобы с помощью мнимой смерти вернее ввести в заблуждение отца Клиндора, который видит происходящее, и чтобы сделать переход от горя к радости более неожиданным и приятным.
Все это, вместе взятое, составляет комедию, действие которой длится столько же, сколько и само представление, но вряд ли сама пьеса может служить образцом. Капризы подобного рода удаются только раз, и если оригинал был прекрасен, то копия ничего не стоит. Слог, видимо, вполне соответствует предмету, кроме случая с Лизой в шестом явлении действия третьего, когда она кажется несколько выше своего положения служанки.
Следующие два стиха из Горация{29} послужат ей оправданием, так же как и отцу Лжеца, когда он гневается на своего сына в действии пятом:
Interdum tamen et vocem comoedia tollit,
Iratusque Chremes tumido delitigat ore[1].
Я не стану больше распространяться по поводу этой поэмы, как бы она ни была неправильна, все же в ней есть определенные достоинства, если она преодолела разрушительное действие времени и появляется еще на нашей сцене, хотя прошло уже больше тридцати лет с тех пор, как она увидела свет; за столь длительный срок многое оказалось погребенным под слоем праха, несмотря на то, что имело, казалось бы, больше прав, чем она, претендовать на такое долгое и удачное существование.
СИД
ТРАГЕДИЯ
{30}
Перевод Ю. Корнеева
ГОСПОЖЕ ГЕРЦОГИНЕ Д’ЭГИЙОН{31}
Ваша светлость!
Я преподношу Вам живой портрет героя, коего легко узнать по венчающим его лаврам. Жизнь его была непрерывной чредой побед; даже по смерти, когда тело его везли перед войском, он выигрывал битвы; а имя его и сейчас, шесть столетий спустя, с новым блеском сияет во Франции. У него нет оснований раскаиваться в том, что он покинул родину и заговорил на чужом языке: ему оказан у нас в высшей степени радушный прием. Успех
