Василиса Михайловна закрыла руками лицо и заплакала навзрыд. Мы не мешали. Наверное, за прошедшие годы еще не все покаянные слезы пролила. Карл Иванович, незаметно отсевший от жены подальше, немного поколебался, но все-таки вернулся на старое место, обнял жену и принялся потихоньку утешать. Наталья, не долго думая, подняла с пола носок и, понюхав его, протянула Карлу Ивановичу, выразительно кивнув в сторону заливающейся слезами Васеньки. Он растерянно помял его в руке и сунул в карман. Подруга закатила глаза к потолку и вздохнула, негласно призывая Всевышнего в свидетели мужской тупости и женской дурости.
– Вот уже не в первый раз говорю, проживи она с Алексеем пару-тройку лет, вся любовь бы из головы выветрилась, – Наташка еще раз кивнула в сторону Василисы Михайловны. – На первое место выдвинулись бы житейские мелочи – брызги зубной пасты на зеркале в ванной, немытые тарелки, пакеты с мусором и прочая лабуда, от которой так и тянет «забить стрелку». У нас с Иришкой есть одна знакомая… Ир, я про Светку Качалину. Так вот она твердо уверена, что женщины выходят замуж в наказание за грехи – свои собственные и родительские. Эта Светка родила от гражданского мужа двоих детей, турнула его за дальнейшей ненадобностью и живет себе припеваючи в гармонии с окружающей ее обстановкой. А она у нее – не слабая. Вся мебель из экологически чистого материала. Зарабатывает столько, что уже не может потратить. Постоянная няня, приходящая домработница, три-четыре раза в год зарубежные круизы… Ох, меня сейчас кондрашка хватит! – Наталья перевела дыхание, уставилась в одну точку на лестнице и неожиданно добавила: – А с другой стороны, Иришка, лично тебе всего этого не надо… Верно говорю?
– Ну почему же? – раздался сверху мужской голос, и я, увлеченная монологом подруги, не сразу опознала в нем Димкин, честно говоря, в какой-то момент подумала, что Всевышний и на самом деле осчастливил Наташку ответом. Уж очень она на него нарывалась.
– Ирина, возьми трубку! С каких это пор принято задействовать для твоих переговоров мой телефон? Ну никакой возможности отдохнуть по-человечески!
– Для этого прежде всего надо быть человеком, – очень тихо заметила Наташка. Так, что никто, кроме меня, не слышал.
– Не надрывайся, Марию разбудишь, уже лечу! – сообщила я мужу и полетела к подножию лестницы, по ходу дела довольно удачно перейдя на огромные скачки. Наташкина собака постоянно выбирает для залегания очень неподходящие места. В результате перила лестницы серьезно покосились. Эдак постепенно весь дом разнесем по кусочкам.
Дмитрий Николаевич и не подумал сойти вниз. Даже спросонья понимал, что на нем только трусы. Лизнув свежезаработанную царапину на руке и снизив стремительный темп, я поднялась наверх, пообещав мужу возместить все затраты на переговоры. Надеялась на его благородство. Но, в отличие от раздражения, оно у него еще не проснулось.
Выхватив из рук разгневанного супруга телефон, мышкой проскользнула мимо него в коридор. Так и есть! Звонил Ренат. Я знала, что он не вытерпит. Димка, наплевавший на чувство собственного достоинства, последовал за мной и, скрестив на груди руки, изо всех проснувшихся сил корчил из себя ревнивого мавра. Уморительное зрелище – Отелло в одних трусах! Причем такой же глуповатый. Это ж какая жена будет изменять своему мужу по его же мобильнику?!
Разговор был недолгим и почти односторонним. Единственное слово, которое я произнесла в ответ на монолог Рената – «пожалуйста». Его же, только с другой интонацией, выдала и родному мужу, заявившему, что я опять вношу смуту в нашу расчудесную семейную жизнь, а если это так, то не пора ли разводиться? После этого мы разошлись хоть и в разные стороны, но одинаково обиженные друг на друга. Ненавижу ревнивцев.
3
Моего возвращения в холл ждали с любопытством. Я моментально его погасила, заявив, что звонивший перепутал номер и по этому поводу намечается очередное праздничное мероприятие, причина которого – мой развод с мужем. Все несколько оживились. Василиса Михайловна окончательно перестала вздрагивать от рыданий и пыталась правильно понять мое заявление.
– Не будем отвлекаться, – быстро вмешалась Наташка. – Праздничное мероприятие будет завтра. Сегодня Ирина с Дмитрием разводятся, утром начнется процесс примирения, вот его и отпразднуем. Не впервой. Что дальше-то было, Василиса Михайловна?
– Дальше у Васеньки был нервный срыв, – накрыв руку жены ладонью, сказал Карл Иванович. – Целый год она не могла выйти из этого состояния. Трижды лежала в больнице. Потом у нас родилась Машенька. Ей исполнилось пять лет, когда погиб Алексей…
– И у Василисы Михайловны начался новый виток нервных срывов, – мрачно подсказала я. – Бабушка Варвара была не права. Василиса Михайловна не желала его гибели.
– Мне хотелось, чтобы он был счастлив. И уж если не со мной, так с другой. Сами понимаете, всю жизнь я прожила с камнем на душе. Можно без конца себя убеждать, что Рената погибла не по моей вине, что это страшная случайность, но я-то знаю, что это не так. Если бы не мои бредовые желания! А вот Алексею… Нет, Алексею я просто не могла желать смерти…
Карл Иванович занервничал и вскочил:
– Идем, Василиса. Не надо больше ничего говорить. Ты устала. У тебя никудышное здоровье…
– Оставьте ее, Карл Иванович, пусть выговорится. Сразу полегчает. Лично я знаю, о чем она собирается рассказать. И вам, кстати, это тоже известно. – �Мне была хорошо понятна его попытка увести жену. – Думаете, я не знаю, почему вы приобрели этот дом? Причем исключительно по настоянию жены, которой с ее нервными стрессами вообще следовало держаться подальше от этих мест. Да учитывая то, что случилось с Ренатой, его покупка выглядит, по меньшей мере, странно. Хотя ничего странного в этом нет. Именно здесь все и случилось, правда, Василиса Михайловна?
– Сядь на место, Карл! Правду ты уже знаешь. Во второй раз она такой боли не принесет. Они, – женщина кивнула на нас, – каким-то образом тоже до нее додумались. Позволь хоть оправдаться, а не ограничиваться тем сухим признанием, что я тебе сделала. Тогда, накануне, ты улетел в Южно-Сахалинск. Планировал на две недели, а пришлось прихватить и третью.
– Да уж… – протянула Наташка не хуже Кисы Воробьянинова, решив не утруждать себя догадками.
– Мы с Алешей не сговаривались о встрече. В то время он уже жил в Ленинграде, простите, Санкт-Петербурге. После смерти Ренаты сошелся с женой погибшего вместе с Ренатой приятеля-альпиниста. Как потом объяснил, они просто помогли друг другу выжить в такой ситуации. Я не знала, что он приедет сюда. Так получилось. Просто меня, наверное, как преступницу, потянуло к этому месту. Мучили воспоминания, и я решила с ними покончить. Походить по старому дому, покаяться, переступив через страх, зайти к бабке Варваре и упросить помочь…
Дом был закрыт. Я обошла его со всех сторон и обнаружила у торцевой стены старую лестницу. По ней и забралась на чердак. Крышка потолочного люка была откинута, и я через него спустилась в дом. Хорошо помню, что никакого страха не испытывала. Казалось, какая-то невидимая сила толкает меня вперед. Очевидно, всему виной было мое не совсем здоровое состояние. Временами мне слышался ласковый голос Ренаты…
– Мама дорогая! – отчетливо прозвенел Наташкин голос, в нем явственно прозвучал ужас. Только, можно сказать, успокоились…
Подруга рванула ко мне. Так боком мы обе и шлепнулись в кресло. А сверху угнездилась непонявшая нашу случайную усидчивость Денька. Выяснять отношения не стали – боялись помешать усилиям Василисы Михайловны выговориться. Но она, казалось, ничего не заметила, полностью находилась в объятиях прошлого.
– Я зашла в комнатку, в которой мы с Ренаткой ночевали в девичестве. Впоследствии она стала спальней супругов Сапрыкиных – дочери и зятя. Самая солнечная комната в доме. Везде лежал толстый слой пыли. Я открыла шкаф в надежде найти какую-нибудь тряпку, чтобы смахнуть ее хотя бы с фотографий. В том числе и наших с Ренаткой. И сразу вернулись старые воспоминания. Нет, не те, о которых вы подумали. О нашей с ней юности – танцульках в деревенском клубе, шумных посиделках на улице до утра…
В шкафу висела старая одежда Ренаты. Не знаю, что меня толкнуло напялить на себя ее сарафан с большими подсолнухами по подолу – такими желтыми-желтыми, ни одна стирка не убавила яркости. Раньше мы всегда менялись одеждой. Сарафан был мне велик, в то время я очень похудела. Так и не удосужившись стереть пыль со старого зеркала, смотрелась в него и вместо своего лица видела свою любимую, единственную по жизни подругу. Мне казалось, что она неслышно шепчет мне слова утешения.
Я не заметила, как в дом вошел Алексей. Зато от его дикого крика «Рената!!!» чуть не лопнули барабанные перепонки. Поняв свою ошибку, он сначала рассердился, а потом остыл. Мы проговорили с ним весь день и вечер. Я так и не решилась сказать ему всю правду о висевшей на мне вине, зато поревела от души. Наверное, он меня просто пожалел. А может, всему виной был сарафан Ренаты. Эти желтые подсолнухи… И именно ее имя он повторял… ну, вы понимаете, в какой момент. Я старомодна и не могу говорить на современном сленге… А потом Алексей просил прощения. Мямлил, что у него второй брак, жена и сын. Он не может их предать… – Она покосилась на мужа: – Сиди, Карл! Я никогда не любила тебя, но спустя несколько лет после этого поняла, что не променяла бы ни на кого на свете.
