Пехота
… технически, ну, вот чисто технически — этим утром я стойко и мужественно переносил тяготы и лишения, находясь на переднем крае борьбы Добра со Злом, и за этот вот ежедневный подвиг, получая три тысячи зарплаты и три тысячи атошных. А вот на практике… я «перебував у режимі несення служби у Збройних Силах України» — то есть, валялся на койке в кунге и шарился в фейсбуке. Вообще-то, нужно было спать, после ночного дежурства на КСП еще и ноги толком не отогрелись, но в кунге было холодно, ботинки примерзали к фанерному полу, а идти колоть дрова и разжигать буржуйку было лень, вот со сном и не сложилось. Вокруг меня была замерзшая грязь, присыпанная серым снегом, три блиндажа с тем составом, который у нас гордо назывался «друга мотопіхотна рота за виключенням третього мотопіхотного взводу» в количестве примерно восемнадцати человек «в наявності», замотанный в клеенку СПГ, дашка под плащом, птур с шестью ракетами и бэха-копейка с неработающим прицелом.
Донбасс — это вечный ветер. Ветер ежедневный, постоянный и всегда в лицо, ну, в крайнем случае, сбоку. Не, бывает и в спину, но именно тогда, когда ты оделся слишком легко. Вообще в армии есть очень толковый подход к правильной зимней одежде: или «мля холодно капец», или «епт шо-то я переборщил, жааааркоооо». Мне было холодно, кунгу было холодно, мышам в поле было холодно, и командиру, втыкавшему свою утреннюю смену на КСП, тоже было холодно, хотя он топил буржуйку, чинил подсветку на ПАГ-е, слушал рацию и, вообще, — бодрствовал. Рация, кроме получасовых перекличек наряда, хранила гордое молчание. До сейчас.
— Пшшшччч… на в’їзд, до команди… пшшшч… — мяукнул баофенг и выжидательно смолк. Командир спокойно отложил ПАГ, взял в руку китайскую пластмассовую коробочку, с хрустом вдавил тангету.
— Трон, я — Спарта. Повтор. — В голосе командира явно читалось: «Кого там еще принесло с утра в субботу?» Ответа не было ни у мышей, ни у меня, слушающего радейку в кунге, ни у наряда.
— … пшшш… нцор — Трону. Ма… пшшш… на в’їзд до нас, до тебе. При … пшшш, — раздалось секунд через тридцать.
В трехстах метрах от КСП и в двухстах от «Трона» наряд густо заржал.
— Трон, это Танцор. Нажми на кнопку, подожди две секунды, сформируй в голове фразу, скажи ее вслух медленно и четко, еще подожди две секунды и отпусти кнопку, — командир был спокоен, как комбат перед нарадой, и фраза эта, навязшая на зубах, регулярно повторялась им уже на протяжении примерно тысячи лет, то есть, двух месяцев и шести дней командования мотопехотной ротой.
— Пшшш… Эээээ… Танцор, це Трон, — сказала рация и замолчала.
Стихло все, и даже мыши перестали, кажется, кублиться в ящике с продуктами, а наряд на пулемете перестал ржать и замер в предвкушении следующей серии «РадиоПехота», которая шла каждый раз, когда пересічному мобілізованому недоліку треба було щось доповісти по рації.
— Иии?.. — начал звереть ротный.
Я сполз с лежанки, откашлялся, сунул в рот сигарету и начал привязывать к ногам рыжие таланы. Таланы сопротивлялись. Было удивительно мерзко даже для восьми утра в донбасском декабре.
— Танцор, це Трон, — раздался другой голос в рации. — Приехала шишига, в ней шестеро, инженеры с бригады, хотят заехать. Прием.
— Трон, это Танцор. Документы у них есть? — командир встал с лавки, отпихнул кошку и вышел из КСП, забыв на столе сигареты.
— Танцор, це Трон. Они говорят «хуй вам, а не документы», — голос в рации был слегка озадачен.
— Значит так. Зброю до бою! Расчетам арты — расчехлить орудия и приготовиться открыть огонь бронебойными! Танковая рота — на выход! Вертушки — на взлет! Крейсер — отдать швартовы! Бойовий наказ! Ворожу техніку та диверсантів наказую — знищити! Вогонь! — голос командира звенел, и в звоне этом было все — клубы порохового дыма, грохот барабанов, развернутые знамена, лязг траков, стук ботинок по броне и флаг Украины, гордо дрожащий на клотике авианосца. Я аж заслушался, пытаясь попасть ногой в ботинок. Рота затаила дыхание, наряд сноровисто развернул дашку в направлении въезда. Командир пытался не подавиться смехом.
— Ээээ… Танцор. Вони у машині нервують, але ржуть… — раздалось растерянно в рации.
Мимо промчался Ваханыч в сторону бэхи, за ним — Прапор и Козачок. Козачок зачем-то волок ПКМ Ярика и радостно лыбился.
— Отставить войнушку! — крикнул вдогонку Козачку Танцор, поднял рацию, нажал на кнопку, помотал головой и выдавил: — Отставить убийство. Трон, запускай, пусть сразу до КСП едут.
— Пшшш… Я Трон, прийняв, запускаю… — тембр голоса выдал громадное облегчение старшего солдата.
— От мля… Инженеры хреновы… — Танцор взбежал по земляным ступенькам к кунгу и распахнул дверь, выдувая остатки тепла из железного ящика. — О, ты не спишь уже… Хорошо. Одевайся по красоте, какие-то разведосы приехали, ща будут понты гонять, туману напускать, таинственно пиздеть про «ааааатдельные задачи», а потом окажется, что позицией ошиблись…
Странно, что не на джипе. Честно, странно, что не одиндва волонтерских корча, а цельная шишига на дефицитном бензине, пыхтя и взревывая раненым аватаром, переваливала через смерзшуюся грязь, подгребая к поленнице возле КСП. Мы лениво выползли на пригорок «в силах тяжких», то есть, в разгрузках, с обвешанными автиками и с суровым выражением лиц «я їбав — я воював». Эффект от нашей тяжелой, усталой, но уверенной поступи суперпехоты слегка смазал Кирпич, прошоркавший мимо в дутиках и в синей олимпийке в сторону бани, с пакетиком грязных шмоток в одной руке и с закипевшим чайником — в другой. Шишига, как-то очень уж натужно взвизгнув, остановилась, распахнулась пассажирская дверка, и над мерзлой донецкой землей «пронесся ветер понтов, тактикульности и бесстрашия».
— Спорим, по-любому скажет: «у нас отдельные задачи…»? — негромко сказал я Танцору.
Он кивнул, чуть не поскользнулся на ступеньках и начал искать в карманах забытые сигареты.
Разведос, прикидывающийся инженером, легко спрыгнул с подножки. Интересно, почему они всегда типа шифруются под инженерку? Думают, что его плейт-керриер и остальная дорогая снаряга не палится? Тоже мне, шпиен, мля, Мата Хари. Наши глаза обежали его фигуру, отмечая абсолютную нестатутность формы и снаряги, его глаза — нас, он сделал шаг вперед, мы два — и поздоровались. Чернявый хлопчик, примерно моего роста, только худее раза в два, АКМС с ПБС-ом и «вот это вот тактическое все», с пистолетом на бедре и противноватым прищуром узких глаз.
«Форт четырнадцатый с глушманом, почти новый. Понты гоняет», — автоматически подумал я, разглядывая пистолет.
«Нормальных пистолетов нет, но фабовская ручка на пээме. Понты гоняет», — читалось в глазах разведоса.
Из кузова посыпались остальные.
— Сайгон, — представился чернявый.
— Танцор, — сказал командир.
Я тоже представился, но разведос меня не услышал, сосредоточившись на командире. Офигенно, мля.
— Пацаны, не мерзнем, пошли на КСП, кофе выпьем.
О да, нам было безумно интересно, какого хера они приперлись, но нельзя так, прямо на пороге. Гости приехали, значит, надо пригласить, кофием напоить, а лучше — покормить, а там по теплу они и расскажут. Армейский этикет. Вот будет ржака, если они реально позицией ошиблись…
В шишиге зачем-то остался водила, а вся четверка (неправильно наряд посчитал, пятеро их всего, а не шестеро) потянулась гуськом за мной, шо тут идти, десять метров всего. Скрипнула дверка из дерева и баннеров, дохнула жаром раскаленная буржуйка, из бани послышался лязг упавшего чайника с кипятком и визгливые матюки. Под ногами шмыгнула серая кошка.
— Чай, кофе? — командир был сама любезность.
— Чай. Знаем мы ваш кофе… — Но тут Сайгон увидел турку и запнулся. — А хотя не, кофе. Слушай, командир. Мы, типа, ни хера не инженеры.
— Та я понял. — Танцор умостился за стол, обнаружил на нем свои сигареты и тут же закурил. Все четверо потихоньку размещались, на КСП вдруг стало тесно. — Разведка, да? Залетел, и тебя к нам в пехоту сослали? Бгггг.
