Чем примитивней человек, тем больше запретов он устанавливает. Он боится опасности. Избегание женщины – это принципиальная перед ней боязнь. Эта боязнь объясняется тем, что женщина другая, непонятная, таинственная, чужая и потому враждебная. Женщина табу не только в её особых положениях, таких, как всё те же «тра-ля-ля», беременность, роды, она табу сама по себе! Мужчина боится быть ослабленным женщиной, заразится её женственностью, типа как заражаются глистами, и поэтому оказаться неспособным ни на какие дела, кроме семейных обязанностей. Расслабляющее действие всего, что касается отношений мужчины и женщины, приводит к возникновению влияния, которое женщина приобретает над мужчиной. Какому государству или какой религии это надо, чтоб мужчина вместо того, чтоб стать воином, сажал бы после ночи с дамой своего сердца цветы на её клумбах! Чтоб он больше прислушивался к словам своей возлюбленной, чем к слову, преподносимому как «слово Божье»?! Полное избавление мужчины от тлетворного влияния женщины – залог полной золота государственной казны! Отсюда и знаменитая «охота на ведьм» в средние века, когда инквизицией было сожжено на кострах и просто уничтожено больше половины самых красивых и молодых женщин Европы. Устранение женщины как источника влияния на мужчину – это бесконечные войны, расширение государственных границ и ещё очень много полезных аспектов, в частности, таких, как деньги, деньги, деньги для сильных мира сего…
Чем примитивней и менее цивилизовано общество, тем более чужда и враждебна женщина. Держа женщину в неведении и темноте, это общество ханжески притворяется, что придаёт большое значение слову «целомудрие». Там, где примитивный человек устанавливает табу, он боится опасности.
Желание, чтобы женщина, выходя замуж за одного мужчину, не имела воспоминаний о другом, не представляет никаких других целей, кроме как развитие права обладания этой женщиной, вроде как зубной щёткой индивидуального пользования, в полной подчинённости мужу. Боязнь потерять собственную ценность и привлекательность на фоне воспоминаний о «том другом» определет выбор стерильного интеллекта и столь же стерильной жены – спутницы жизни. Чтоб ничто не могло омрачить втирание мужем чёрного за пятнистое, а пятнистого за голубое в жёлтую полосу. Если девушка ничего и никогда не видела и не слышала, её персональным Колумбом с простёртой вперёд рукой станет муж! А чего уж он ей там покажет – его сугубо личное желание!
Невозможно жениться на опытной и умной женщине, если основными чертами характера горожан являются тщеславие и чванство по поводу и без повода. Как иначе можно объяснить, что при зарплате в девяносто рублей они неделю ели фасоль, но другу на День рожденья дарили семьдесят рублей! Гордыня, чувство собственничества, страсть к подавлению и власти.
Если же присовокупить ко всему сказанному ещё и грехи Евы, то получается совершенно ясная картина маслом.
Аделаида прекрасно понимала, что мир вокруг себя она изменить не в силах. Но и безоговорочно принимать законы этого мира, даже наступив себе на горло, она в данный момент не может. Стало быть, надо стараться менять себя!
Аделаида категорически отрицала своё пособничество Еве в краже яблок из Райского сада! Она больше не желала каждый день, каждую секунду извиняться за своё существование! Она не считала нужным ни спрашивать разрешения по любому поводу у сильной половины человечества, ни оправдывать перед ними принадлежность свою к женскому полу. Она не будет нянькой! У неё свои дела, свои мысли, свои проблемы. И это её жизнь. И никто никогда не будет больше ей диктовать, что надеть, как сесть, как встать, как себя вести! Она категорически отказывается от всего, что называется словом, похожим на блеянье овечки «де-е-е-вичье», и уж тем более от пахнущего мокрыми подмышками и приторными духами «Красный мак» – «женское»! Она отказывалась от трусов до колен, уродского атласного лифчика, натиравшего большой пуговицей вовнутрь спину и всего-всего вообще, что могло хотя бы отдалённо напоминать о принадлежности её к женскому полу!
Глава 13
Весь девятый класс Аделаида носилась от одного репетитора к другому, при этом ухитряясь не потерять ни одного грамма веса. Спецпредметы, которые она должна была сдавать на вступительных экзаменах в вуз, шли более-менее прилично. С алгеброй и геометрией была полнейшая катастрофа! Глеб Памфилович, который заменил ушедшую в декретный отпуск Малину, совсем перестал вызывать её к доске и закрывал глаза на то, что контрольные и по алгебре и по геометрии она аккуратно срисовывает у Бекаури. Аделаида уже была далеко не отличницей. Алина Николаевна продолжала ей ставить «четыре», делая вид, что не знает о том, что Аделаида три раза в неделю занимается дополнительно с частным преподавателем. Зато по физике и «русскому» у неё было «пять», но только на этих предметах далеко не уедешь! В Мединститут надо предъявить или «Золотую медаль» по окончании школы, или хотя бы пятибалльный аттестат! «Пятибалльным» назвался аттестат только с двумя «четвёрками», потому как средний балл округлялся до пяти. Нет, конечно, можно попытаться пролезть в Медицинский и с «трехбалльным» аттестатом, но проходные баллы обычно были очень высокими, а балл аттестата приплюсовывался к сумме оценок за вступительные экзамены.
Последние два года ты должна приложить максимум усилий, чтоб получить «пятибалльный» аттестат, – говорила мама, – а то потом будешь кусать себе локти! Все поступят и будут учиться, а ты останешься за бортом!
«За бортом, за бортом, – думала про себя нараспев Аделаида, – за бортом в свободном падении без парашюта! „Над полями, над лесами, над велики горами“… – вспоминалась ей строчка из детской сказки, – в лучах восходящего солнца и сквозь белую пену облаков!»
Ты что, не слушаешь меня?! Я с тобой разговариваю, дура! Слышишь меня?! Тебе надо взять себя в руки и войти в колею!
Ия со второго этажа, из-за которой мама и решила, что Аделаида тоже должна просыпаться ни свет ни заря, продолжала вставать в шесть утра и очень громко бубнить на весь двор. Весь двор относился к Ие с огромным уважением. Никто не говорил про девочку в линзах и с огромным носом, что она мешает им по утрам спать, хотя её «бу-бу-бу» в полной тишине и в первых же лучах восходящего солнца разносилось громче камнепада в горах.
Ия занимается! – констатировали соседи, почтительно понижая голос, и кивали на балкон.
Маме пример Иямзе, видимо, очень импонировал.
Видишь, как ведёт себя человек, который действительно чего-то хочет добиться? – говорила она. – С завтрашнего дня ты тоже будешь вставать в шесть часов и повторять вслух уроки. Но не в конце четверти, как было раньше, а каждый день.
Оказалось, в предвыпускном классе Аделаида просто обязана «мобилизоваться» и каждый день вставать в шесть утра, чтоб «ещё раз повтроить пройденный материал». Хорошо, хоть ей разрешили не сидеть на балконе, как бубнящая Иямзе, а проделывать всё это в помещении, закрыв плотно дверь в свою комнату.
С тех пор, как Сёма практически перестал появляться в доме, «детскую» вообще отдали ей и переименовали в «её» комнату, поэтому, если бы Аделаида встала с утренней звездой, она бы никому помешать не могла.
Сёмины успехи будоражили умы и вызывали зависть. Он несколько лет подряд был Чемпионом республики в своём году рожденья, а не так давно побил рекорд и стал Чемпионом республики в общем первенстве. Его результаты висели на стендах во всех спорткомплексах, где были плавательные бассейны, и фамилию произносили с придыханием. Когда соревнования проводились в Большом Городе, Аделаида с папой всегда ездили болеть за Сёму. Они сидели на трибунах и ловили на себе любопытные взгляды. Они сидели такие гордые и ни с кем не разговаривали.
Звание «Мастер спорта СССР» Сёме присвоили, когда ему было всего 14 лет!
– Ну, как ты? – с восторгом кинулась к нему Аделаида в один из дней, когда он в короткую передышку вернулся домой.
– Нормально…
– Так «Мастер» же!
– Ну и что? – равнодушно ответил Сёма. – Я раньше тоже смотрел на других и думал: «О! Мастер Спорта идёт!» А теперь сам сделал, ну и что?
Мама тоже делала вид, что ничего не происходит. Когда у неё спрашивали о Сёме, пренебрежительно отвечала:
Оф! Подумаешь! А я знаю, что он там делает? Ходит в своё удовольствие, дрыгает ногами! Большого ума не надо!
Аделаида, когда ходила на плавание, однажды очень хотела похвастаться, что у неё, наконец, начало получаться сальто-поворот. Она очень, очень долго пробовала его сделать. То лбом врезалась в бортик, то наоборот лишний гребок выходил, и тогда стукалась локтём. И вот, наконец, получилось! Как она была рада! Получился настоящий поворот-сальто! Она, рванув, чуть не высадила входную дверь, забыв, что та всегда на амбарной задвижке. Папа и мама ужинали на кухне. У папы одна щека торчала, как если б он за ней спрятал шарик для пинг-понга. Папа всегда ел так, чтоб, как он объяснял, «бистро садица кушат – встават» (быстро сесть, покушать и встать), и ещё потому, что с другой стороны у него болели зубы, а к стоматологу он идти очень боялся. Мама задумчиво черпала суп из тарелки и привычно насаживала чайной ложкой сливочное масло на хлеб.
