– В вашем Городе эти бабы юбками своими идиотскими метут тротуар, там где он есть, конечно. Глазки вниз, разговор шёпотом. Все друг другу врут, всё поставили с ног на голову. Так если этот национальный колорит ещё и перевести на строгое «советское воспитание»!.. Как тут все ещё живы?! «Девственность» какую-то втыкают во все дырки куда надо и не надо! Об этом «принято» говорить, об этом «не принято»! Ты знаешь, что из этого всего вытекает?! Я тебе скажу: тупое непонимание ситуации и дорогая за это расплата. Вот ты, к примеру, знаешь, что СССР занимает первое место по числу криминальных абортов, абортов вообще, искусственных родов на поздних сроках беременности, по детоубийству – это когда мамаши закапывают новорождённых живьём, кидают в помойные ямы, чтоб скрыть своё «бесчестие» от всяких «поборниц морали», которые «состязаются в эрудиции». Вот как наша завучиха, например, Лилия Шалвовна. Ты представляешь вообще, что она устроит, если узнает, что какая-нибудь школьница беременная?! Именно благодаря своей «глубокой эрудиции» бабы элементарно не умеют защититься от нежелательной беременности. Ты знаешь, что они потом выделывают?! Тебе бы это не приснилось ни в каком кошмаре! Они сами себе прокалывают матки вязальной спицей, тащат с биофабрики лекарства для прерывания беременности у крупного рогатого скота, вводят себе и истекают кровью. Ты знаешь, сколько детей топят в туалетах по деревням на краю огородов?! Мама мне говорила, что на территории нашей Горбольницы под каждым деревом по три-четыре младенца закопано… Неужели не лучше дать минимум знаний и культуры человеку, чтоб он по крайней мере знал, как защитить себя?!
– Прости, Адель, я не собирался тебя так грузить, но я уезжаю и поэтому должен был тебе всё это сказать. Читай, Адель, будь любопытной, старайся о жизни узнать побольше. Не знаю, почему, но мне за тебя страшно. Ты не такая, как все. У тебя мир не кривых зеркал, а симметричного отражения. И это очень опасно, потому что такой человек беззащитен. Я бы потом всю жизнь бы жалел, что не поговорил с тобой. Раз никто не считает нужным это сделать, то хотя бы я. Может, ты захочешь что-то изменить в своей жизни. Аделька, ничего не бойся, всё будет нормалёк! Я старше тебя и знаю о чём говорю. Мир не изменишь, поэтому делай что-то с собой. А ещё лучше, уезжай отсюда как можно побыстрее и подальше. Заживёшь своей нормальной жизнью, по своим правилам. Здесь тебе ничего не светит. Кстати, хочешь, я тебе потом напишу? Или нет, я передам письмо через Чапу, потому что твоя маман явно вскрывает твою почту.
– У меня нет почты…
– Тем более вскроет. Ладно, Адель, клади листики со стихами в портфель и не выпускай его сегодня из рук. Через пять минут звонок, – сказал Фрукт, мельком взглянув на часы, – давай, лезь вниз первая, а я запру чердак. Ха-ха! И ключ можно выкинуть. Отдавать кому-нибудь опасно: мало ли кто залезет курить и подожжёт школу! Ну, давай, Аделька – жирная сарделька, лестницу не развали!
Фрукт через полтора года действительно прислал ей письмо.
Глава 14
Десятый класс оказался ещё ужасней девятого.
Мама вообще перестала слышать, что Аделаида говорит. Кроме как об выпускных и вступительных экзаменах, она ни о чём не могла рассуждать. «Останешься за бортом» и «войди в колею» подавались как соль к обеду. Аделаида же пыталась жить как все девчонки её возраста – смотреть вокруг и видеть, иной раз стараясь что-то разобрать и сделать выводы, иной раз без рассуждений. Как она ни старалась, всё равно ухитрялась «разнервировать маму» любым, даже совсем невинным вопросом.
– Как ты меня умеешь вывести, а-а-а! – говорила в таких случаях мама. – Никто так не умеет, как ты! Аа-а-а!
Мама говорила что-то совершенно непонятное. Иногда казалось, что она специально показывает Аделаиде, что она одно, а Аделаида – совсем другое.
Однажды Аделаида слушала в очередной раз песню Муслима Магомаева «Свадьба». Песня была знакомая, но почему-то именно сегодня глубокий, проникновенный голос певца так растрогал её, так запал в душу, что Аделаида расслабилась, потеряла ощущение реальности и решила пофилософствовать, чего обычно с ней не бывало. Она умела держать себя в руках и строгости, но сегодня её умилили слова:
Ах, это свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала,И крылья эту свадьбу унесли.Широкой этой свадьбе было места малоИ неба было мало и земли-и-и! —
потом ля-ля-ля и:
А я остался снова неженатый…
Аделаида вдруг примерила чужое счастье и чужое одиночество на себя и ей стало так грустно. Аделаида себе представила «настоящую» свадьбу, как видела в кино по телевизору. Не в огороде под солнцем с тёплым лимонадом, а в шикарном ресторане… С официантами, крахмальными салфетками; не гранёными, заляпанными с прежнего торжества двухсотграммовыми стаканами, а высокими фужерами, или бокалами, вечером или ночью, с запахом петуньи… с белыми, тяжёлыми, похожими на театральный занавес занавесками на окнах, с вокально-инструментальным ансамблем, как в сочинском ресторане, или хотя бы с магнитофоном и современной музыкой, электрогитарами какими-нибудь, танцами под модные песни!.. Одним словом, свадьбу красивую, весёлую и торжественную.
И вот именно такая свадьба в её понятии «пела и плясала» у Магомаева, и потом «крылья эту свадьбу унесли». Кстати, у них во дворе один сосед так гулял на свадьбе сына, что на следующий день умер. И у них сразу после свадьбы были похороны. Даже заказные столы не увозили. Ну, эта песня была про другую.
Наслушавшись этой песни, страшно зажалев себя, которой скорее всего замужество не светит, и ещё больше певца, который так и «остался снова неженатый», Аделаида дрожащим от чувств голосом, тихо всхлипнув, произнесла, обернувшись к маме:
– Мам! Правда, Магомаева жалко, что он опять остался один и неженатый?
Мама от такой Аделаидыной тупизны прямо расстроилась:
– Дурой ты была, дурой ты и останешься! Ты знаешь сколько у него денег?!
Через несколько дней к ним пришла знакомая с дочкой лет шести. Девочку отпустили погулять на детскую площадку в трёх метрах от крыльца с другими детьми. Мама и её знакомая остались сидеть на балконе и, попивая чай, вяло беседовали… Аделаида посидела с мамой и её «приятельницей» ровно до вопроса:
– Что ты тут сидишь? Тебе нечем заняться?
Она взяла книгу и ушла в дом.
Девчушка «приятельницы» игралась, игралась, потом ей, видно, надоело ковыряться в песке, и она влетела на балкон, радостно запищав: «Мамочка! Мамочка! Я шильно шашкучилась!» – кинулась на шею своей маме.
И внезапно это простое, выученное ещё в шестимесячном возраста слово, но словно услышанное впервые, резануло её по сердцу острой бритвой. «Мамочка! Мамочка!» – с какой лёгкостью эта девочка звала свою маму! Розовое, как крем, платье от всей души прижалось к небольшой костлявой груди, вымазывая её песком и наступая на ноги. Так ведь и мама обняла дочку! Она не отстранилась и не сказала: «Посмотри на себя – какая ты грязная и на что ты похожа?! Вся в песке! Куда ты такими руками хватаешься за светлое платье?! Почему ты опять шепелявишь? Как мы учили? Не позорься перед чужой тётей! Повтори чисто: „Соскучи-ла-сь!“. Не шепелявь, не сюсюкай, говори нормально! Убери волосы со лба! Не сутулься! Выпрями спину! Сперва помой руки, потом прикасайся к вещам!» А девочка не боялась громко кричать, тем более – в чужом доме, тереться об неё и размахивать руками, и в придачу – самое жуткое – над её глазами действительно красовалась самая настоящая густая чёрная чёлка до самых бровей!
«Никогда, никогда в жизни я за свои шестнадцать лет не впорхнула с такой лёгкостью в дом и не позвала с порога: «Мамочка! Мамочка!». Я вхожу тихо, как тень, напряжённо прислушиваюсь к шорохам в квартире. Если очень тихо – значит, мама спит. Тогда надо ходить на цыпочках и стараться ничего не задеть. Если слышен скрип половиц, надо всеми своими нервами прислушаться к маминому дыханию, чтоб знать, с какой ноты начать разговор. Если мама сильно сопит – значит, на что-то сердится, у неё плохое настроение, и надо появиться перед ней с опущенной головой. И всё равно, даже если не сопит, лучше с опущенной головой и виноватым видом на всякий случай.
А песни? Вот сколько песен всяких например:
Поговори со мною, мама!О чём-нибудь поговори!До долгой полночи до самой.Мне снова детство подари!..
Не надо!!! Не надо со мной говорить! Иди спать, мама! Иди! Уж так наговорились! Всё равно, что не скажи – мама всё поймёт по-своему, а утром скажет:
Ах! Всю ночь я не спала! У меня такое давление! Мне из-за тебя всю ночь плохо было!
Но мама не всегда была такая строгая. Когда она была в хорошем настроении, могла и песенку спеть, и стишок рассказать. В основном для Аделаиды она декламировала Чуковского:
Ай да брюхо!Что за брюхо!Замечательное брюхо!
– и тыкала Аделаиде в живот пальцем. Папа от души смеялся!
