По воспоминаниям жандармского генерал-майора А.И. Спиридовича: «Давнее желание широких политических кругов сбылось. Горемыкин ушел. Однако назначение Штюрмера было встречено с недоумением и сначала очень сдержанно. Когда же в общество стали просачиваться слухи, при чьей поддержке он получил свое назначение, к нему начали относиться недоброжелательно и даже враждебно. Сперва его просто бранили за то, что он стар и ставленник Распутина, но вскоре на него стали клеветать. Говорили, что он немец, сторонник сепаратного мира с Германией, член немецкой партии. Позже, когда стало известно, что назначению Штюрмера содействовала царица, клевета в адрес Их Величеств лишь усилилась». (Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция. Воспоминания. Минск, 2004. С. 265.)
Государь Николай II и старшие царские дочери, великие княжны Ольга и Татьяна Николаевны посетили 19 января вдовствующую императрицу Марию Федоровну в Петрограде. В дневнике Государыни Марии Федоровны имеется следующая запись:
«19 января / 1 февраля. Вторник
Приняла Ильина и Куломзина, затем Папафедорова с женой Бюцовой. Он теперь в Одессе капитан порта. Они очень счастливы вместе. В 3 часа вместе с Ольгой и Татьяной поехала на освящение Английского госпиталя во дворце Сергея. Госпиталь прекрасно обустроен. После благодарственного молебна пили чай. В 5 часов пришла Хейден, оставалась до 7»[138].
Император Николай II сделал очередную запись в дневнике:
20-го января. Среда
Сегодня вышло назначение Штюрмера. После утренних бумаг погулял недолго. Принял: Трепова и Хвостова. Завтракали: Сандро Лейхт[енбергский] и Казакевич (деж.). Сделал небольшую прогулку с Марией и Анастасией и затем немного поработал в снегу на прошлогоднем месте. После чая принял толстого Хвостова. Обедали одни. Григорий [Распутин] посидел с нами часок. Затем принялся за чтение книги вслух»[139].
Великая княжна Ольга Николаевна отметила в дневнике:
«Казакевич. Среда. 20-го января.
Пешком с А[настасией] к Знамении, после в лаз[арет]. Делала все, что всегда, кроме этого, раздавала в 1 отделении за Риту [Хитрово] лекарства. У всех лучше. – Варт[анову] лучше, веселый, веч[ером[ 38,0. Сандро Лейхт[енбергский] и Казакевич завтракали, как всегда, в гостиной, а Мама у себя на кушетке. С Т[атьяной] и Шурой в тройке катались. Веч[ером] 3 м[ороза]. – Вид[ели] Гр[игория] Еф[имовича] [Распутина]. После Папа читал. Аня была. Спаси Господи». (ГА РФ. Ф. 673. Оп. 1. Д. 6. Л. 108.)
Цесаревич Алексей в этот день также записал в дневнике:
««Д[ежурил] ф[лигель-]адъютант Казакевич.
У[тром] 1 м[ороза], в[ечером] 1 м[ороза]. Встал рано. Утром учился и гулял. Завтракал с Папа, Мама, и мы 5, Сандро [Лейхтенбергский] и [Е.М.] Казакевич. Днем гулял у Б[елой] башни. Вечером учился. Был за чаем у Мама. Обедал в 6 ч. В 8 ч. был за обедом у Мама. Лег поздно. Видел Г. Фимича (имеется в виду Г.Е. Распутин. – В.Х.)». (ГА РФ. Ф. 682. Оп. 1. Д. 189. Л. 24.)
Бывший чиновник министерства юстиции, театральный деятель, драматург, режиссер и масон Н.Н. Евреинов (1879–1953) писал со ссылкой на С.П. Белецкого в своей брошюре о Распутине: «Правда ли, что Григорий Ефимович – святой человек?
С таким вопросом обратился однажды к Николаю II его собственный сын незадолго до убийства Распутина. <…> Вопрос был задан за “Высочайшим” столом, к которому приглашался обыкновенно и протоиерей о. А. Васильев, бывший настоятель Царскосельского Феодоровского собора, – священник, к которому был очень привязан Наследник как к своему воспитателю и учителю “Закона Божьего”.
Николай II вместо ответа Наследнику попросил тут же дать соответствующее ему разъяснение о. А. Васильева, чье отношение к Распутину после целого ряда газетных разоблачений личности знаменитого “старца”, скандальных слухов о нем, думских запросов о его влиянии на политику и пр. – считалось при Дворе крайне подозрительным. Рассказывая об этом случае С.П. Белецкому (б. директору департамента полиции), о. А. Васильев вспоминал, “как пытливо на него смотрела Императрица, не спуская с него своего взгляда во время его ответа”. <…>
О. А.Васильев не дал, в свою очередь, прямого ответа, а объяснил Алексею, “какие требования предъявляет Завет Спасителя и Священное Писание к каждому, кто искренно желает угодить Богу”.
Государь после этого встал из-за стола, и разговор на этом оборвался.
Почему же, спрашивается, царь “встал из-за стола” и тем демонстративно оборвал разговор?
По той простой причине, что Распутин был давно уже в глазах его святым…» (Евреинов Н.Н. Тайна Распутина. М., 1990: репр.: Лд.: Былое, 1924. С. 3–4; со ссылкой на: Белецкий С.П. Григорий Распутин. Петроград: Былое, 1923. С. 57; Хроника великой дружбы. Царственные Мученики и человек Божий Григорий Распутин-Новый. СПб., 2007. С. 307.)
Любопытна была реакция на смену председателя царского правительства со стороны иностранного дипломатического корпуса. В частности, французский посол Морис Палеолог зафиксировал в дневнике: «Отставлен по болезни председатель Совета министров Горемыкин. Заменен Борисом Владимировичем Штюрмером, членом Гос. совета, церемониймейстером двора, бывшим ярославским губернатором и прочая, и прочая.
Горемыкин действительно устарел (ему 87 лет), и если у него еще сохранились наблюдательность, критическая способность, осторожность, то у него совсем не хватало воли к управлению и активности. Он, конечно, не мог бы выступать в Гос. Думе, созыв которой близок и которая хотела повести поход именно против Горемыкина за его реакционную политику. Я, пожалуй, сожалел бы об уходе этого скептического и лукавого старика. В глубине души он, вероятно, не очень-то сочувствовал государственному строю союзников; не нравились ему близкие и продолжительные сношения России с демократическими государствами Запада. Судя по тем тонким вопросам, которые он мне порой задавал, – делая вид, что он их не задает, – я полагаю, что он не преувеличивал ни сил России, ни изнурения наших врагов, ни вероятных плодов победы. Но он не делал практических выводов из своего настроения к Антанте, и я никогда не слышал, чтобы он в чем-либо мешал лояльной деятельности министра иностранных дел.
Поэтому мне сегодня утром показалось, что Сазонов, не ладивший с Горемыкиным по вопросам внутренней политики, был очень недоволен его отставкой. Банально и чисто официально похвалив Штюрмера, он подчеркнул русское основное положение, согласно которому руководство внешней политикой поручается министру иностранных дел и только ему. Несколько сухим тоном он так резюмировал свое мнение:
– Министр иностранных дел обязан докладом одному Государю, дипломатические вопросы никогда не обсуждаются в Совете министров; председателя совета они совершенно не касаются.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
