Далее в материалах ЧСК Временного правительства в протоколе допроса Белецкого значилось: «На почве ареста Ржевского последовал окончательный разрыв моих отношений с А.Н. Хвостовым. Я уже показывал о том, что Ржевского я совершенно не знал, что прием его в агентуру последовал по личному желанию А.Н. Хвостова, что с первого раза Ржевский произвел на меня неприятное впечатление, ввиду чего я уклонился от дачи ему каких-либо поручений, что затем, получив сведения о широком образе его жизни, не отвечающем получаемому им от департамента содержанию, приблизив к нему свою агентуру, убедился в том, что Ржевский злоупотребляет оставшимися у него на руках, по должности уполномоченного Красного Креста северо-западного района, внеочередными свидетельствами, ввиду чего, пользуясь выездом Ржевского, по поручению Алексея Николаевича Хвостова, за границу, назначил, секретно, расследование по этому поводу через заведующего юридическим отделом штаба полк. Савицкого, который установил этот факт, последствием чего было откомандирование Ржевского от ведомства министерства внутренних дел с сообщением председателю общества Красного Креста Ильину о неблаговидных действиях Ржевского и доклад мой А.Н. Хвостову о необходимости высылки Ржевского, во избежание каких-либо неприятных осложнений для него, А.Н. Хвостова, ввиду оказанного им доверия Ржевскому.
Когда Ржевский, по возвращении с своей гражданской женой из заграницы, явился к А.Н. Хвостову и узнал о результатах произведенного о нем дознания, то он пришел ко мне и стал меня умолять пощадить его, доказывая мне, что в деле выдачи свидетельств Красного Креста на внеочередную доставку грузов он действовал бескорыстно, с целью борьбы с продовольственным кризисом, переживаемым Петроградом. Затем, видя, что разговор мой с ним получается более обостренный, неприятный для него, Ржевского, оборот, желая подкупить меня своею откровенностью, он перешел на свою поездку за границу и заявил мне, что целью его выезда за границу было не приобретение там, как он мне заявил ранее, необходимой для открытого им литературного клуба мебели, а осуществление данного ему А.Н. Хвостовым, с приказанием держать в секрете от меня, поручения свидания с Илиодором. <…>». (Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. Т IV. Л., Госиздат, 1925. С. 400–401.)
Государь вместе с дочерьми посетил лазарет, расположенный в Зимнем дворце на 750 коек, а затем у вдовствующей императрицы Марии Федоровны все пили чай.
Вдовствующая императрица Мария Федоровна в этот день записала в своем дневнике: «Поехала навестить Ксению, встретила у нее Сергея М[ихайловича]. К чаю сначала пришел Миша, затем – Ники с четырьмя дочерями. Завтра он уезжает. Я так рада видеть его, вот только он никогда не говорит о том, о чем я хотела бы с ним побеседовать». (Дневники императрицы Марии Федоровны (1914–1920, 1923 годы). М., 2005. С. 101.)
Старшая сестра милосердия В.И. Чеботарева записала в дневнике многие слухи, которые ходили в Царском Селе: «27-го января. <…> “Мечты о счастье” Ольги Николаевны: “Выйти замуж, жить всегда в деревне: и зиму, и лето, принимать только хороших людей, никакой официальности”.
За эти дни ходили долгие, упорные слухи о разводе, что-де Александра Федоровна Сама согласилась и пожелала, но по одной версии, узнав, что это сопряжено с уходом в монастырь, отказалась; по другой, – Государь не стал настаивать. Факт, однако, – что-то произошло. Государь уехал на фронт от встречи Нового Года, недоволен влиянием на Дочерей, была ссора. Болезнь необычная, но еще более неоспоримый факт – сказала Сама Татьяна Николаевна – два вечера, 17-го и 18-го, Государь читал Им вслух: “У Папа случайно рано кончились доклады. Он весь вечер читал вслух удивительно интересную книгу, английскую, ужасно страшную. Мы все сидели у Мама. Она все еще лежит”. Думаю, что этим блестяще опровергнуты все разговоры о разводе. А ведь какой был бы красивый жест – уйти в монастырь. Сразу бы все обвинения в германофильстве отпали, замолкли бы все некрасивые толки о Григории, и может быть, и Дети, и самый Трон были бы спасены от большой опасности.
Вчера у Краснова Петра Николаевича был генерал Дубенский, человек со связями и вращающийся близко ко Двору, ездит все время с Государем, уверяет, что Александра Федоровна, Воейков и Григорий ведут усердную кампанию убедить Государя заключить сепаратный мир с Германией и вместе с ней напасть на Англию и Францию. <…>». (Из дневника В. Чеботаревой. 1916 год. / Скорбный Ангел. Сост. С.В. Фомин. СПб., 2005. С. 338; Новый журнал. № 181. Нью-Йорк, 1990. С. 209–210.)
По воспоминаниям жандармского генерал-майора А.И. Спиридовича: «28 января Государь выехал на фронт. Царица по нездоровью даже не могла проводить его. Весь январь Государыня чувствовала усталость, пребывала в подавленном настроении. Отсутствие Ее Величества обсуждалось среди сопровождавших Государя лиц. Его нельзя было не жалеть: ему приходилось так много работать, и дома у него было неспокойно. Болели два самых дорогих существа – жена и наследник». (Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция. Воспоминания. Минск, 2004. С. 265).
Фрейлина баронесса С.К. Буксгевден (1884–1956) свидетельствовала: «Зимой 1915–1916 годов императрицу редко можно было увидеть в Петрограде. Здоровье ее было весьма подорвано, так что ей нередко приходилось прерывать свою работу в госпитале. Ей также пришлось отложить на неопределенное время посещение великой княгини Ольги Александровны, с которой она хотела встретиться, чтобы посмотреть, как та работает на линии фронта, а также посетить свои санитарные поезда». (Буксгевден С.К. Венценосная мученица. Жизнь и трагедия Александры Федоровны Императрицы Всероссийской. М., 2006. С. 347.)
В связи с особенностями характера последнего самодержца Николая II весьма тенденциозно отзывался о нем член Государственного Совета, видный масон Владимир Иосифович Гурко: «Николай II принуждал себя заниматься государственными делами, но по существу они его не захватывали. Пафос власти ему был чужд. Доклады министров были для него тяжкой обузой. Стремление к творчеству у него отсутствовало. <…>
Главной отличительной чертой его характера была всепроникающая самоотверженная преданность исполнению того, что он почитал своим царским делом. Даже ежедневными своими прогулками, которыми, судя по тому же дневнику, он особенно дорожил, он часто жертвовал для исполнения своих разнообразных царских обязанностей. Исполнял он эти обязанности и занимался государственными делами с необыкновенной усидчивостью и добросовестностью, но делал это из принципа, почитая своим священным долгом перед врученной ему Богом державой посвящать служению ей все свое время, все свои силы; тем не менее живого интереса к широким вопросам государственного масштаба Николай II не испытывал. <…>
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
