(К сожалению, это совершенно не соответствовало действительности. Желание Лэрда не могло осуществиться; стена была из камня. Поэтому Лорд граф Пенкок — так исказила мадам Винар прозвище Сэнди — должен был отказаться от своей покупки.)
На следующее утро наши друзья стали готовиться к отъезду; даже Лэрд пресытился Парижем и жаждал вернуться к работе над своей картиной под названием «Харакири в йокагаме». (Он никогда не бывал в Японии, как и никто другой в те давние времена.)
Они только что позавтракали у себя в отеле и сидели в зимнем саду на террасе, где, как всегда, была масса народу.
Маленький Билли отправился в почтовую контору при гостинице, чтобы послать матери телеграмму. И надо же было, чтобы там; за маленьким столиком в углу, сидел, читая письма, сам Свенгали! Кроме него и двух служащих, в помещении не было ни души.
Свенгали поднял глаза, взгляды их встретились.
Маленький Билли, взволнованный встречей, растерялся и протянул было руку, чтобы поздороваться, но лицо Свенгали выражало такую ненависть, что он опустил ее.
Свенгали вскочил, схватил свои письма, направился к выходу и, проходя мимо Билли, назвал его «проклятой собакой» и демонстративно плюнул ему в лицо.
На мгновенье Маленький Билли оцепенел; затем он ринулся за Свенгали и настиг его у мраморной лестницы. Он бросился на него и сбил с него шляпу. Свенгали выронил письма, круто повернулся и ударил Билли по лицу, раскровянив ему рот. Охваченный бешеной яростью, Маленький Билли сыпал удары направо и налево, но не достигал цели, так как Свенгали был более шести футов ростом.
В одну минуту вокруг них образовалась толпа во главе с величественным старцем в черном камзоле, который стал громко взывать:
— Скорее! Скорее комиссара полиции! — Крик его разнесся по всему двору.
Таффи увидел драку, вскочил из-за стола и с криком; «Браво, малыш!» — пробился сквозь толпу. Задыхающийся, окровавленный, весь в испарине, Билли сказал запинаясь:
— Он плюнул мне в лицо, Таффи, будь он проклят! Я ничего не успел ему сказать, ни слова, клянусь!
Свенгали, не подозревавший о присутствии Таффи, узнал его и побледнел.
Вытянув правую руку в лайковой перчатке, Таффи схватил Свенгали за нос и едва не оторвал его, несмотря на то, что Свенгали вцепился ему в руку, а затем размахнулся и дал ему пощечину, а пощечина от Таффи (даже когда он дурачился), по свидетельству лиц весьма сведущих, дело нешуточное: сыплются искры из глаз, может привидеться невесть что!
Свенгали задохнулся от ярости и не мог вымолвить ни слова. Наконец он произнес:
— Негодяй, презренный негодяй! Я вам пришлю своих секундантов!
— К вашим услугам, — отвечал Таффи и, вытащив свои визитные карточки, подал ему одну из них с церемонной вежливостью, соблюдая чисто французский стиль. Он добавил: — Завтра в полдень я покидаю Па- риж. Если до этого часа я не получу от вас известий — > вот мой лондонский адрес. Очень сожалею, но вам действительно не следовало плеваться, это, как вы сами понимаете, не принято. По первому вашему зову я явлюсь, даже если буду на краю света!
— Отлично, отлично, — сказал старый джентльмен с военной выправкой, стоявший рядом с Таффи, и в свою очередь подал тому визитную карточку на случай, если б таковая понадобилась. Он, казалось, был в восторге от всей этой сцены — в самом деле, было очень приятно наблюдать со стороны, с какой пластичной и ритмичной внезапностью свершил наш добрый Таффи свой молниеносный акт возмездия за попранную справедливость; ни спешки, ни суеты, ни волнения, ни одного лишнего жеста, ни одной неэстетичной линии — короче говоря, это была сама поэзия насилия, и это, пожалуй, единственное, что его оправдывало.
Хорошо ли, плохо ли, но такова была боевая хватка, отпущенная Таффи матерью-природой, дар, никогда не изменявший ему в случае необходимости.
Когда комиссар полиции прибыл на место происшествия, скандал уже закончился. Свенгали уехал в экипаже, а Таффи предоставил себя в распоряжение комиссара.
Они прошли в отделение почты и телеграфа, сопровождаемые старым воинственным джентльменом, мажордомом в бархатном камзоле и двумя конторщиками — очевидцами первоначального оскорбления. От Таффи и его друзей в настоящий момент требовалось только сообщить «свои имена, фамилии, титулы, чины, адреса, национальность, занятия» и т. д.
— Дело будет улажено в другом месте и по-другому, — многозначительно промолвил воинственный джентльмен, он же генерал в отставке, граф де ла Тур о Лу.
Таким образом, все кончилось очень просто, и весь день в голубых глазах Таффи, которые легко загорались гневом, вспыхивал свирепый, победоносный огонек.
Конечно, у него не было желания оскорбить супруга Трильби или намерения нанести ему серьезные телесные повреждения, но он был очень доволен тем, что ему удалось проучить Свенгали.
Мысль о том, что Свенгали в свою очередь может причинить ему какой-то вред, никогда не приходила
Таффи в голову. Кроме того, он не верил, что Свенгали ринется в бой, — и он не ошибся.
Весь день он весело вспоминал о происшедшем, пока его не охватило раздумье и не принесло с собой угрызений совести и чувства глубокого сожаления, так как по существу Таффи был самым мирным из всех, кто лод влиянием вспышки гнева способен хватить кулаком своего ближнего. Увы, при виде окровавленного Билли (пострадавшего от руки неравного противника) в Таффи проснулись первобытные инстинкты.
Запроса об именах и адресах секундантов Таффи от Свенгали не поступило, поэтому Додора и Зузу (не говоря уже о воинственном гейерале графе Туралура, как называл его Лэрд) не пригласили присутствовать на дуэли, и наши три мушкетера вернулись в Лондон с незапятнанными кровью руками, живыми и невредимыми, чувствуя полное отвращение к Парижу.
Маленький Билли до самого рождества прожил в Девоншире с матерью и сестрой. Таффи жил там же, в сельской гостинице.
После того как вечером, в день их приезда, усталый и измученный Билли отправился спать, Таффи подробно рассказал миссис Багот о Ла Свенгали, не скрывая, что, по всей вероятности, это Трильби.
— Господи боже мой! — вскричала бедная миссис Багот. — Как! Та самая новая певица, которая скоро должна сюда приехать! Сегодня о ней статья в «Таймсе»! Ее называют чудом, пишут, что она не имеет себе равных. Разумеется, это не может быть мисс О'Фиррэл, которую я видела в Париже!
— Как это ни удивительно, я убежден в этом, как и Билли. Однако Мак-Аллистер считает, что это не Трильби.
— О, какое несчастье! Вот почему мой бедный мальчик выглядит таким больным и удрученным! Все опять вернулось. Но разве, когда вы с ней были знакомы в Париже, она умела петь?
— Она не могла взять ни одной правильной ноты, ее попытки спеть что-нибудь были смехотворны.
— Она все так же красива?
— О да, тут уж двух мнений быть не может: она стала еще красивее!
— Я помню, меня поразило, какой у нее чудесный голос. А ее пение — оно в самом деле необыкновенно?
— Необыкновенно? Да! Ничего подобного я в жизни не слышал. Я и не предполагал, что можно так петь. Гризи, Альбони, Патти — ничто по сравнению с ней!
— Бог мой! Она, должно быть, неотразима! Странно, что вы не влюблены в нее. Как ужасны эти сирены, разрушающие семейные очаги!
— Не забудьте, миссис Багот, — достаточно было одного вашего слова, чтобы она рассталась с Билли, а ведь она очень сильно его любила. Нет, она не сирена!
— Да, да, конечно! Правда, она хорошо себя вела, она исполнила свой долг, я не могу этого отрицать, но… Прошу вас, постарайтесь простить меня, мистер Уинн, хотя я… я-не могу простить ей… эта страшная болезнь бедного Билли… такое тяЖеЛое время в Париже…
Тут миссис Багот расплакалась, и Таффи простил.
— О мистер Уинн, будем надеяться, что тут какая-то ошибка, это просто кто-то очень похожий на нее! Боже мой, она приедет после рождества на гастроли в Лондон! Увлечение моего бедного мальчика только возрастет! Что мне делать, что мне делать?
— Но у нее есть муж. Увлечение Билли пройдет, как только он по-настоящему осознает этот серьезнейший факт. Кроме того, при встрече на Елисейских полях она сделала вид, что не узнает его, а на другой день у ее супруга была стычка с Билли в гостинице, они подрались. Я полагаю, это едва ли будет способствовать дальнейшему их сближению.
— Ах, мистер Уинн! Мой сын подрался с человеком, в жену которого он влюблен! Боже милостивый!
— Не беспокойтесь, он поступил правильно — этот человек грубо его оскорбил. Билли держался настоящим молодцом и вышел из драки победителем. Никаких последствий не было. Я был очевидцем.
— О мистер Уинн, и вы не вмешались?
— Ну конечно, вмешался — все вмешались! Все происходило по всем правилам, уверяю вас. Ни одну из сторон не покалечили, никто никого не вызвал на дуэль, не было ни пистолетов, ни шпаг, и тому подобного.
