– Рад встрече, мадам. Согревайтесь. Хороших праздников. С Новым годом.
– Выпейте со мной чаю, – вдруг предложила Анжелика. – У них тут симпатичный огонь в камине.
Этот симпатичный огонь уже потрескивал у Аарона в ушах.
– Чаго? Здесь? – переспросил он. ~ У нас будут неприятности. Как бы это сказать? Деревня следит за подозрительными парами.
– Мы подозрительная пара? – удивилась Анжелика. – А что, если нам заняться невинной коммерцией? Вы продаете, я покупаю. Кому это мешает?
– Боюсь, мне нечего вам продать.
– Возьмите эту брошку. Как раз подойдет.
– Вы необыкновенная женщина, миссис Халл, – сказал Аарон.
– Да, пожалуй, так и есть, – согласилась Анжелика. – А теперь пойдемте к столику вон там у огня, пока кто-нибудь не вызвал полицию нравов. И мне безразлично, еврей вы или нет, – назначьте за эту брошку хорошую цену.
– Не могу обещать, – сказал Аарон. – Традиция запрещает смешивать дела с удовольствием. Вы же знаете, мы живем только ради наживы.
Час спустя Анжелика встретилась с Бертой, которая, уже не зная, что и думать, дожидалась ее у доктора Пролла. Анжелика извинилась за опоздание и объяснила его тем, что очень трудно найти в магазинах что-то нужное и красивое одновременно.
Аарон вернулся к себе в комнату зажигать перед заходом солнца ханукальный светильник. Руки дрожали так сильно, что он с трудом налил в чашечки масло. Под взглядом миссис Вейман, с ее лицом синее черничного варенья, Анжелика нашептывала Аарону секреты темнее чая. Аарон вскоре заметил, что вместе с морковным пирогом глотает слезы. Путаница Анжеликиной жизни как-то переплелась с его собственной. Ясно, что у миссис Халл нет любимого мужа. Эта женщина была одинока, точно блуждающая звезда.
Мысли Аарона трепетали, как ритуальное пламя. Анжелика Халл предложила ошеломленному лозоходцу встретиться на следующий день на дороге за Кардиффом. Словно лозой воду, Аарон пытался нащупать в себе новые чувства. «Дорогой дедушка Исаак, ты будешь рад узнать, что твойвнук нашел себе сердечную подругу. Эта леди – совершенство. Старше, мудрее, замужем, беременна и, чего скрывать, шикса[78]». К слову, о подарках.
На ферме Ньюэллов, вспоминая лозоходца, Анжелика сравнивала его с оцепенелым Иосифом из той мозаичной головоломки. Если у них и было что-нибудь общее, то разве только взгляд.
Нью-Йорк, Нью-Йорк, 24 декабря 1869 года
Прошла уже неделя с тех пор, как Барнум, сам не жаловавшийся на аппетит, старался не смотреть на поглощавшего ужин Босса Твида. Великий вождь Таммани-Холла, точно сам себе таксидермист, набивал собственную тушку жареной свининой и говядиной, тремя сортами картофельного пюре, горой начинки, капусты, свеклы, гороха, моркови и спаржи. Облизав для уверенности пробку, он заглатывал «Шато Мутон Ротшильд» прямо из бутылки.
– Этот ловкий ублюдок говорит, что строит под Бродвеем пневматические трубы, гонять взад-вперед почту, – сказал Твид, – я соглашаюсь. Потом он объявляет в «Сане», что чертовы трубы, оказывается, для сабвея. Черт побери этот сабвей! Теперь «Сан» убеждает людей, будто подземная дорога – городской мессия. За этими зажравшимися сукиными сынами нужен глаз да глаз, иначе они запихают тебе палец в жопу, а руку в карман.
– Этоужасно, – сказал Барнум.
– Если бы вместо того, чтобы изгаляться за моей спиной, он хоть как-то проявил уважение, было бы совсем другое дело. Раз уж новая телега, то у моей коровы. Я вам одно скажу, Барнум: все мы тут ходим по проволоке – и днем и ночью.
– Не понимают они, что такое «хватит». – Барнум откусил кончик сигары.
– Точно. Пожалуйста, не поджигайте этот факел. Терпеть не могу табак. Гнусная привычка. Как вы насчет мороженого с вишней или пирога с лимоном?
– Нет, спасибо, Билл, я больше не могу. – Барнум положил сигару в пепельницу.
– Что ж, зато я могу. А теперь говорите, зачем вы звали меня на ужин, если не затем, чтобы слушать мою отрыжку.
– Я не строю сабвей, – сказал Барнум. – Можете расслабиться. Но дело есть.
– Какое? – Твид вытер салфеткой подбородок.
– Ничего серьезного. Это касается моего Титана.
– Титана? У вас проблемы с исполином? Ерунда. Я пришлю Костомола Брайана, пусть вправит ему мозги.
– У меня проблемы с Чурбой Ньюэллом и его семейством. Они идут в суд и заявляют, что Кардиффский исполин – это их Голиаф.
– У меня принцип: не встревать в драку исполинов, – сказал Твид. – Даже если они каменные.
– Я слишком много вложил в Титана. Денег и доверия.
– Да, доверие. Говорят, республиканцы надумали сделать из вас Великого Белого Отца. Ничего не выйдет. Следующим президентом будет губернатор Хофман.[79] Черт возьми, я обещал Джону работу, а слово Твида – это как повестка в суд.
– Пустые слухи, – сказал Барнум. – Моя жизнь – шоу-бизнес, просто и ясно.
– Рад слышать. Где этот чертов официант? Дай ниггерам свободу, и они все попрячутся. Так что теперь?
– Говорят, у вас друзья в суде.
– Друзья? Нет. Приятели-кровососы разве что. Думаете, вам не хватит доказательств?
– Что вы, комар носа не подточит. У меня все продумано. Но если за дело берется судья, никогда нельзя быть уверенным.
– Уверенность в наше время стоит денег, – сказал Твид. – Судью уже назначили?
– Судья Барнард.
– Джордж Барнард? Крепкий мужик. Весь в работе. Воин правосудия. Ваше счастье, что у меня на камине стоят его бронзовые яйца. Скажите, вы уже оценили в долларах это ваше… как его… доверие?
– Какую цену вы сочли бы разумной?
– Скажем, пара хороших билетов на очередную развлекушку Барнума и тысяч десять на извозчика.
– Билеты – легко. Десять тысяч – трудно. Думаете, судья Барнард не проявит сострадание за, скажем, пять?
– Пять? Пять? Половина от десяти, верно? Я бы сказал, что он остановится на полпути к половине сострадания. Но что я понимаю в таких вещах?
– Если мяч брошен вверх, вниз он упадет сам, – сказал Барнум. – Честно сказать, в последнее время у меня проблемы с наличностью. Пять тысяч – это предел, Билл, хотя в действительности мне жаль и цента.
– Мяч на вашем поле, Барнум. Давайте ваше billet-doux,[80] обещаю доставить лично.
– Спасибо, Билл, – сказал Барнум и прямо над тарелками с хрящами, костями и соусом протянул Твиду толстый конверт.
– После хорошего ужина у меня хорошее настроение, его и благодарите, – ответил Твид. – После бренди и мороженого оно станет еще лучше. Что за благодать – жить в городе, где все возможно! Кроме как добыть официанта, когда он нужен.
После того светского вечера они больше не встречались.
Со слушаний дела о КАРДИФФСКОМ ИСПОЛИНЕ, проводимых досточтимым судьей Джорджем Барнардом[81] в верховном суде штата Нью-Йорк 24 декабря 1869 года.
Суд приложил все усилия, дабы выяснить, какой из конкурирующих объектов (один именуется Титаном, другой – Голиафом) является оригиналом, а какой подделкой. Но что представляют собой эти спорные объекты? Люди, превратившиеся в камни? Камни, ставшие людьми? И то и другое одновременно? Один – одно, другой – другое? Или оба – подделка и мистификация, притом что каждый претендует на то, чем по сути не является? Полученные под присягой показания экспертов подтверждают каждую из этих версий и, таким образом, по мнению суда, сводят на нет ценность мнений этих экспертов.
В исполине по имени Титан, объявленном мистером Барнумом своей собственностью, обнаружены путем научных исследований обломки человеческого черепа и кусочки измельченного кристаллического вещества, что, по-видимому, должно указывать на человеческие органы. Однако палеонтолог доктор Мортимер, человек безупречных рекомендаций, заключил, выступая на стороне истца Уильяма Ньюэлла, что костяные обломки являются частью мужского черепа нормальных пропорций и совсем недавно отделены от мозга, некогда содержавшегося в этом сосуде. Что до пылеобразного кристаллического вещества, то его легко найти на любом складе химикатов.
Далее мистер Ньюэлл подтвердил, что из его исполина, широко известного Голиафа, ранее также были извлечены два фрагмента и исследованы на предмет свидетельств человеческого происхождения. Поскольку там не было найдено ни костей, ни кристаллических веществ, то одни исследователи продолжают считать Голиафа истинным ископаемым, тогда как другие, не соглашаясь с данной версией, именуют его творением неизвестного скульптора эпохи классицизма. Положение опять становится безвыходным.
Мистер Барнум предъявил суду акт купли-продажи, подписанный, как он утверждает, мистером Ньюэллом, каковой получил за своего исполина крупную сумму наличными. Мистер Ньюэлл, в свою очередь, заявляет, что подпись подделана и он не получал от мистера Барнума никаких денег. Разойдясь в оценках, эксперты-графологи также не смогли пролить свет на существо дела.
Кем бы ни были спорные объекты, людьми или предметами, и кем бы они ни продавались, если продавались вообще, один из них должен быть признан дубликатом другого, и только этот другой достоин называться истинным Кардиффским исполином, извлеченным из земли вышеназванного Уильяма Ньюэлла в Кардиффе, Нью-Йорк.
