Еще несколько дней летчики ждали погоды. 20 июля они снова полетели в Визернес. Тэйт в первый раз полетел на задание на «Мустанге». Он обнаружил над районом цели рваные тучи и густую дымку на земле. Зенитный огонь был плотным. Тэйт прорвал завесу, сбросил дымовые бомбы и набрал высоту 4000 футов. Посмотрев вниз, он едва различил дым. Очевидно, что бомбардировщики с высоты 18000 футов и расстояния в несколько миль не увидят его. Тогда Тэйт сделал совершенно неожиданную вещь. Он вызвал бомбардировщики по радио и приказал:
— Наводить прямо по мне!
Он бросил самолет в пике сквозь огонь зениток и начал кружить на высоте 1000 футов, надеясь, что сверкание крыльев на солнце поможет бомбардирам.
Снаряды рвались вокруг «Мустанга». Осколки и пули сделали множество мелких пробоин в фюзеляже и крыльях. 2 пули прошли сквозь топливный бак (который был самозатягивающимся) и едва не попали в бачок с гликолем (который таковым не был). Но и теперь бомбардиры ничего не видели.
Бомбардировщики не стали заходить на цель, пилоты сообщили, что не видят вообще ничего. Тогда Тэйт выскочил из—под огня, каким—то чудом не получив ни царапины. Эскадрилья вернулась домой с бомбами на борту.
Они прождали еще 5 дней, потом тучи рассеялись. 25 июля они полетели к Ваттану, Тэйт снова сел на «Мустанг». Смертоносные зенитки сверкали повсюду вокруг блокгауза, но на сей раз, впервые за много недель, не было ни туч, ни дымки. Воздух был чист и прозрачен, бомбардиры сообщили, что видят цель издалека, поэтому Тэйту не нужно сбрасывать маркеры.
В тот день взрыватели «толлбоев» были установлены с задержкой в полчаса, поэтому они не видели взрывов. Однако пилоты видели клубы пыли при падении бомб буквально в тени стен блокгауза.
Фок прокрутился эти самые полчаса над целью на своем «Москито», держа наготове фотоаппарат. Он привез великолепные снимки взрывов. 5 прямых попаданий и 6 ОЧЕНЬ близких разрывов. Однако эскадрилье пришлось за это заплатить. 3 самолета были серьезно повреждены зенитками, 1 стрелок погиб — осколок снаряда перерезал ему горло. Одному пилоту пришлось спешно сбросить свой «толлбой», чтобы удержать самолет в воздухе. Харрис прислал специальные поздравления. И снова они ждали погоды. Только 31 июля «Ланкастеры» взлетели со своим смертоносным грузом, чтобы нанести удар по складам в железнодорожном тоннеле вблизи Рилли—ла—Монтань. Снова воздух был кристально прозрачным, и маркеры не потребовались. Пилоты с неслыханной меткостью обвалили оба входа в тоннель. Но при этом погиб один из самых заслуженных экипажей. Капитан авиации Джок Рейд, спокойный молодой человек, заслужил Крест Виктории еще в предыдущем цикле. Зенитки подбили его «Ланкастер», когда он заходил на цель. Только 2 человека успели выпрыгнуть с парашютами.
На следующий день эскадрилья попыталась совершить новый налет на Сиракур, но снова тучи помешали. Они привезли бомбы назад. Но это уже было излишним. Битва вокруг пусковых установок завершилась. Армии освободителей прорвали оборону немцев и вышли в район Па—де—Кале. Но единственное, что оставалось пехоте — поглазеть на уничтоженные пусковые площадки. 617–я эскадрилья разрушила все и вся.
В Ваттане выяснилось, что «толлбои» разрушили крышу бункера и уничтожили все внутри. Немцы бросили эту установку.
Большой сборочный и пусковой центр в Визернесе был превращен в порошок. Купол весом 10000 тонн был сорван с основания, пусковые туннели под ним обрушились, так же, как и большая часть жилых галерей.
В Крейле выяснилось, что немцы напрасно надеялись, будто глубокие пещеры защитят ракеты и самолеты—снаряды. Их своды рухнули и погребли под собой то, что должны были защитить. То же самое произошло в Рилли—ла—Монтане.
«Толлбои» в Сиракуре прошел сквозь бетонный потолок толщиной 16 футов, взорвался внутри блокгауза и разрушил его. Близкие разрывы обвалили 2 из 4 стен, немцы прекратили работы на этой установке, начали было рыть глубокие траншеи, но потом забросили вообще все.
Самым впечатляющим было зрелище в Мимойеке, откуда чудовищное орудие V–3 должно было стрелять по Лондону. Один «толлбой» обвалил угол крыши толщиной 20 футов и полностью засыпал тоннель левого орудия. Близкие разрывы обвалили тоннель правого орудия, а остальные шахты от сотрясений потеряли вертикаль. В 500 футах под землей при налете укрылись 300 рабочих. Они считали, что находятся там в полной безопасности. Так там и остались, погребенные.
Гитлер не жалел ни рабочих, ни материалов, чтобы прикрыть свои «непробиваемые» пусковые установки. Слишком поздно он обнаружил, что весь невероятный бетон поверх Festung Europa (Крепости Европа) ничего не защищает… только потому, что седой старик—ученый в 1939 году не поверил тому, что говорили все специалисты мира о бомбардировке.
Когда первое пушечное ядро пробило брешь в стене замка, рухнула не только каменная кладка. Рухнула опора независимых баронов, начался закат феодальной системы. А когда первый «толлбой» рухнул на Ваттан, он не только пробил щит секретного оружия, но и выбил основу германской обороны. Гитлер не мог или не хотел поверить в это. Он пытался строить все более и более толстые укрытия. Для сооружения бункеров подводных лодок в Гамбурге, Бремене, Эймейдене и Бергене были привлечены 10000 рабочих. Они строили толстейшие перекрытия. Бункера уже имели 16 футов железобетона на крышах, но немцы решили увеличить их до 30 футов. После напрасного труда над ракетными пусковыми установками это было чудовищное распыление ресурсов.
Вполне логично, что Черчилль, Фримен и Харрис отправили Уоллиса во Францию полюбоваться на то, что натворили его «толлбой», а также прикинуть, что они еще могут сделать в будущем. После Черчилля Уоллис был, похоже, первым из штатских, кто побывал там. Он отказался надевать форму.
— Какая польза от формы для такого седого старика, как я? Великий боже, я даже не смогу стоять, когда меня поволокут расстреливать!
Поэтому он одел старый грязный дождевик и серые брюки. В результате один американский майор во Франции попытался арестовать его как шпиона.
Район Кале еще не был полностью очищен от противника. Но Уоллиса так восхитили гигантские блокгаузы и разрушения, что он, похоже, и не заметил орудийной стрельбы. Вернувшись домой, он сразу отправился к Харрису в Хай Уайкомб. Харрис молча показал ему фотографии, на которых сотни рабочих копошились на бункерах подводных лодок в Гамбурге, Бремене и Эймейдене. Это были циклопические сооружения шириной 300 футов и высотой 70 футов. Было ясно, что немцы укрепляют их. То же самое говорили и донесения агентов.
— Похоже, у нас будет постоянная цель, — сказал Харрис. — После того, что вы сделали на ракетных бункерах, как вы думаете, справится «толлбой» с этим?
— Я думаю, что один или два «толлбоя» расколют бетон. Но если мы намерены справиться с более прочными сооружениями, мне кажется, что нам потребуется нечто покрупнее. — Уоллис сделал сценическую паузу. — Например, 10–тонник. Я уже предлагал 10–тонные бомбы. Я верю, что теперь «Ланкастер» сможет доставить его в Германию.
Харрис поглядел на него. Помолчал и сказал:
— Мистер Уоллис, когда—то я сказал, что вы пытаетесь продать мне розового слона. Я думаю, что сейчас вы можете толкнуть мне 10–тонник.
Это был ОЧЕНЬ приятный день в жизни Уоллиса.
Глава 17. Крест Виктории
617–я была прелестной эскадрильей. Не потому, что появились 10–тонные бомбы (о них пока не было речи), а потому, что Леонард Чешир получил Крест Виктории. Это был второй Крест Виктории, появившийся в молодой эскадрилье, и одно из самых замечательных награждений этим орденом.
Приказ ничего не говорил об отдельном проявлении выдающейся отваги. Он перечислял много сделанных вещей: случай, когда внутри самолета взорвался снаряд, но пилот продолжал идти на цель; добровольный вызов совершить второй цикл, как только закончился первый; его третий цикл; упрямое желание не получать новый чин, чтобы только в четвертом цикле принять участие в составе «эскадрильи самоубийц». Была упомянута его роль в налете на Мюнхен, когда он прорвался сквозь огонь зениток на высоте крыш. Также упоминалось, что он совершил более 100 боевых вылетов.
Крест Виктории часто получают в момент исключительного героизма, но гораздо труднее получить его за 4 года постоянной смелости. К награде Чешира представил Кохрейн. Часто высшие командиры теряют связь с подчиненными, но грубоватый Кохрейн, всегда крутившийся в авиагруппе, этого себе не позволил. И экипажи это отлично чувствовали. Он заслужил их полную преданность не гениальностью, а усердной работой и ясным пониманием тактических ошибок, которых следовало избегать. Это спасало жизни пилотов.
Чувствительный Чешир ощущал это больше других. Я процитирую письмо Чешира, в котором он ранее отдал должное Микки Мартину: «Прослеживая эволюцию нашего бомбометания с малых высот, нельзя недооценить вклад Кохрейна. Он был единственным старшим офицером, которого мне удалось повстречать, с совершенно чистым, острым умом. Он следил за нами, вникая во все детали, исключительно быстро схватил самые основы и крайне редко обманывался. Если я спрашивал о чем—то, и он отказывал, то всегда четко излагал причины.
