Более того, о польских вооруженных силах как бы «забыли». Исключением, впрочем, являлись некоторые районы Литвы с многочисленным польским населением, прежде всего г. Вильнюс[77]. Там как раз «армия Берлинга» вызывала живой интерес, и часто задавались вопросы: кто вооружил польскую армию — Англия или СССР, стремится ли армия Берлинга к установлению большевизма в Польше и т. д.{751} Среди живших в СССР поляков, недовольных окончательной передачей Вильнюса Литве и наметившейся советизацией Польши, даже ходили упорные слухи о том, что армия Берлинга совместно с армией Андерса вот-вот объявят СССР войну при поддержке или даже прямом участии союзников. В результате этого будет восстановлена независимая демократическая Польша в границах 1939 г.{752}
Позднее многие (хотя далеко не все) польские жители Литвы переехали в Польшу, но в 1944–1945 гг. они (независимо от своего желания) де-факто и де-юре являлись советскими гражданам и таким образом составляли весьма специфическую часть советского общества.
В этой среде «польский вопрос» занимал центральное место среди вопросов послевоенного переустройства, причем то его возможное решение, на котором настаивал СССР, поддерживало лишь меньшинство советских поляков. Так, учитель Ромвальский уверял: «За одно ручаюсь, что 90% польского населения будет голосовать за Запад. Мы, поляки, которые уже видели жизненную “радость” Советской власти, передадим про это другим полякам, еще не знающим советской руки»{753}.
В первые дни после освобождения Литвы Красной армией националистически настроенное польское население было уверено в поддержке союзников. Наиболее откровенно высказывались в июле 1944 г. офицеры Армии Крайовой (в разговоре с агентом НКГБ): «Через 2–3 месяца начнется другая музыка с Советами. Как только разобьют Германию, то никакой линии Керзона, никакой советской Польши, ни прочих фантастических дурачеств не останется и следа. Имеем самые хорошие заверения Англии и Америки о наших границах. И если что-нибудь у нас переменится, то это только на нашу пользу. Только могущественная Польша может быть барьером на Востоке»{754}.
Однако реальная политика союзников никак не оправдывала ожидания поляков. Сначала их разочаровал Черчилль, выступивший в палате общин по польскому вопросу, затем решения Крымской конференции.
Как утверждали авторы «Спецсообщения о настроениях в городе Вильнюс в связи с опубликованием коммюнике о результатах работы Крымской конференции трех союзных держав» в феврале 1945 г., «решения Крымской конференции об установлении границ Польши по линии Керзона было встречено националистической частью польского населения со злобой и неудовлетворенностью. Одновременно часть польской интеллигенции все еще рассчитывает на то, что после победы союзников над Германией возникнут разногласия между Англией, Америкой и Советским Союзом, что приведет к войне между ними, в результате которой СССР будет побежден, а Польша будет восстановлена в своих старых границах… Менее значительная часть поляков, в том числе и интеллигенции, удовлетворена решением польского вопроса Крымской конференцией руководителей трех держав»{755}.
После Крымской конференции антисоветски настроенные вильнюсские поляки все свои надежды возлагали на конференцию в Сан-Франциско, затем на Потсдамскую, после Черчилля на Рузвельта, а после его смерти на Трумэна… Даже окончание войны в Европе мало что изменило в их настроениях. Уже в середине мая 1945 г. в Вильнюсе были зафиксированы следующие слухи и высказывания: «В Лондон вызывают Сталина на конференцию трех государств. Спор будет из-за Польши. Америка требует, чтобы Польша была восстановлена в старых границах 1939 года, чтобы Красная армия ушла с польской территории… Англия и Америка вооружают немцев и готовятся к войне против России, так что скоро настанет время, когда Москва будет также лежать в развалинах, как и Варшава… Капитуляция Германии еще не является концом войны. В скором времени разгорится война между Англией и Америкой с одной стороны и Советским Союзом — с другой. Английская пресса насыщена антисоветскими статьями, и правительство Англии поощряет это. Советскому Союзу предложено вывести войска с занятых территорий Европы. Против СССР идут 44 государства… В Турции подготовлена польская армия, которая вместе с союзниками выступит скоро против Советского Союза. Япония прекращает военные действия с Англией и Америкой, чтобы действовать против СССР на Востоке»{756}.
Конечно, среди поляков были и другие настроения. Бывший помещик граф Ю. Комаровский (один его сын был расстрелян немцами, второй воевал в Войске Польском) уверял: «Я рад, что мой сын вместе с Советской армией освобождает Польшу от немецких захватчиков. Я никогда не сомневался в том, что существование польского народа зависит от дружбы с Советским Союзом. Польша вместо малозначительных восточных территорий получит высококультурные западные земли, а главное — море, но одно жалко, сентиментально жалко двух городов — Вильно и Львова». Некий мастер Федорович признавал: «Мы, поляки, понимаем, что Красная армия освобождает Польшу и при ее помощи Польша будет восстановлена. Мне только неясно, почему Вильнюс передан Литве, так как в Вильнюсе живет всего полтора литовца»{757}. Но и в этом случае вызывало протест решение о передаче Вильнюса Литве, т. е. фактически в состав СССР.
Были, наконец, среди поляков и те, кто достаточно безразлично относился к политическим вопросам. Как говорил рабочий К. Ростковский, «пусть сам черт будет в польском правительстве, но только скорее бы кончилась война и было бы достаточно работы, чтобы можно было жить. Мне все равно, где быть — в Вильнюсе или в Варшаве, лишь было бы только, что кушать»{758}. Но такие высказывания скорее были исключением.
Для большинства же остального населения СССР ни Польша в качестве союзника, ни польская армия не представляли уже особого интереса; что же касается судьбы самой Польши, то по поводу Крымской конференции, например, были зафиксированы такие высказывания: «Польшу освобождали мы и значит наше влияние в Польше будет главным»{759}.
В последний период войны Советская армия, перейдя границу, заняла территорию сначала стран Восточной Европы, затем Германии. В 1944–1945 гг. союзниками СССР стали такие вчерашние противники, как румыны. Но опять-таки в массовом сознании преобладало недовольство «слишком мягкими» условиями перемирия с Румынией (хотя встречались и другие мнения){760}. Задавались и такие вопросы: советские войска освободили Румынию, а «кому отойдет освобожденная земля?..»{761}
И своеобразным итогом сложных отношений СССР и союзников и их отражения в массовом сознании явилось заявление лектора ЦК Компартии Литвы в официальном докладе по поводу годовщины Октября осенью 1945 г. о том, что «Америка и Англия не хотели уступать Советскому Союзу германской территории за Берлином, с обеих сторон были подтянуты лучшие войска, все мы ожидали войны»{762}.
* * *
В годы войны многие западные наблюдатели и отдельные представители советской интеллигенции высказывали надежду на то, что союзнические отношения военных лет помогут преодолеть накопившиеся с обоих сторон предубеждения и продолжить союз уже в послевоенном мире. Особенно подчеркивалась необходимость преодоления закрытости советского общества по отношению к внешнему миру.
На территории Германии в 1945 г. миллионы советских солдат встретились с американскими и английскими товарищами по оружию. Образ союзника стал меняться, конкретизироваться; одновременно размывались, теряя жесткость и однозначность, пропагандистские стереотипы. Непосредственное знакомство с повседневной жизнью европейских народов так же, как в 1813 г., как в годы Первой мировой войны, изменило взгляд на мир у сотен тысяч советских людей.
Нельзя сказать, что союз военных лет не оставил никаких следов в общественном сознании. Как утверждают М.М. Наринскийи Л.В. Поздеева, «к союзным народам и армиям сохранялось благожелательное отношение и уважение до конца войны. Однако это был очень тонкий и неустойчивый слой массового сознания»{763}. Точнее было бы сказать, что благожелательное отношение к союзникам было характерно для части советского общества; что касается другой его части, там по-прежнему сохранялись негативные стереотипы. Так, в апреле 1945 г. трудящиеся Автозаводского района г. Горького высказывали опасения, что политика Черчилля может «послужить в ближайшем будущем к новой войне Англии и США против СССР»{764}. Трудно сказать, какие настроения в итоге преобладали; можно лишь предположить, что существовала определенная корреляция между отношением к Советской власти как таковой и готовностью к восприятию пропагандистских стереотипов, которые эта власть пыталась внедрить в массовое сознание.
