— Понимаю. Значит, раньше этот дом был счастливым? Все жившие в нем люди были счастливы?
Странно, как иногда мысли человека проносятся в голове, словно узоры калейдоскопа. Так было и тогда. Озадаченно, снова и снова я тасовал воспоминания и события. И, наконец, мозаика сложилась в правильный рисунок.
Я сожалел о прошлом как о прошлом, но не как о реальности. Даже тогда, давно, в Стайлзе не было счастья. Я бесстрастно вспомнил истинные факты. Мой друг Джон и его жена, оба несчастные и злящиеся на жизнь, которую вынуждены вести… Лоуренс Кавендиш, погруженный в меланхолию. Синтия, чью девичью живость омрачало зависимое положение. Инглторп, женившийся на богатой женщине ради денег.
Нет, никто из них не был счастлив. И сейчас, снова среди живущих здесь людей нет ни одного счастливого человека. Стайлз — Несчастливый дом.
Я сказал мисс Коул:
— Я поддался ложным сентиментам. Этот дом никогда не был счастливым. И сейчас он несчастлив. Все живущие в нем несчастны.
— Нет, нет. Ваша дочь…
— Джудит несчастлива.
Я сказал очень уверенно, потому что неожиданно понял. Да, Джудит несчастлива.
— Бойд Кэррингтон, — с сомнением произнес я. — На днях он говорил мне, что одинок… но, несмотря ни на что, думаю, он наслаждается жизнью… и своим домом, и многим другим.
Мисс Коул резко отозвалась:
— О да, сэр Уильям другой. Он не принадлежит к нашему кругу. Он — из другого мира… из мира успеха и независимости. Он прожил жизнь успешно и это знает. Он не из… не из числа, покалеченных.
Какое странное слово она выбрала. Я повернулся и уставился на нее.
— Не скажете ли вы мне, — спросил я, — почему вы использовали такое выражение?
— Потому что, — с неожиданной яростью, и энергией заявила она, — такова правда. Во всяком случае, правда обо мне. Я — покалеченная.
— Я могу понять, — мягко заметил я, — что вы были очень несчастны.
Она тихо сказала;
— Вы не знаете, кто я такая, не так ли?
— Э… мне известна ваша фамилия…
— Коул — не моя фамилия… то есть это фамилия моей матери. Я взяла ее… после…
— После?
— Моя настоящая фамилия Литчфилд.
Минуту-другую до меня не доходил смысл ее слов… просто мне показалось, что эту фамилию я уже где-то слышал. Потом я вспомнил:
— Мэттью Литчфилд.
Она кивнула.
— Вижу, вы знаете. Вот что я имела в виду. Мой отец был больным человеком и настоящим тираном. Он запрещал нам вести нормальную жизнь. Мы не могли никого пригласить в гости. Он не давал нам денег. Мы жили… в тюрьме.
Она помолчала. Ее глаза, эти прекрасные темные глаза, широко раскрылись.
— И потом моя сестра… моя сестра…
Она смолкла.
— Пожалуйста, не надо… не продолжайте. Вам слишком больно говорить. Я все знаю. Нет нужды пояснять.
— Но вы не знаете. Вы просто не можете знать. Мэгги. Непостижимо… невероятно. Я знаю, что она пошла в полицию, что сдалась и призналась. Но иногда я не могу поверить! Я почему-то чувствую, что это неправда… что не… не могло все произойти так, как она сказала.
— Вы имеете в виду… — я заколебался, — … что факты противоречили…
Она оборвала меня.
— Нет, нет. Дело не в этом. Нет, все в самой Мэгги. Это было непохоже на нее. Это была не… это была не Мэгги!
С моих губ чуть было не сорвались слова, но я удержался, не произнес их. Еще не пришло время, когда я смог сказать ей: «Вы правы. Это была не Мэгги…»
Глава девятая
Должно быть, было часов шесть, когда на тропинке появился полковник Латтрелл. У него в руках была мелкокалиберная винтовка, и он нес пару подстреленных лесных голубей.
Он вздрогнул, когда я его окликнул, и, казалось, удивился, увидев нас.
— Хэлло, что это вы здесь делаете? Знаете, развалина не очень-то безопасная. На глазах рассыпается. Вот-вот рухнет вообще. Надеюсь, вы там не испачкались, Элизабет?
— О, все в порядке. Капитан Хэстингс пожертвовал своим носовым платком ради чистоты моего платья.
Полковник рассеянно пробормотал:
— Да? Что ж, тогда прекрасно.
Он стоял, дергая себя за ус, и мы встали и присоединились к нему. Казалось, сегодня вечером его мысли были где-то далеко-далеко.
Наконец он пробудился от размышлений и сказал:
— Пытался перестрелять чертовых лесных голубей. Представить себе не можете, сколько от них убытков.
— Я слышал, вы отличный стрелок, — сказал я ему.
— А? Кто вам сказал? О, Бойд Кэррингтон. Было когда-то… был когда-то. Сейчас-то хуже. Возраст есть возраст.
— Зрение, — предположил я.
Он сразу же отверг мою версию.
— Чепуха. Зрение ничуть не хуже. Ну, конечно… приходится читать в очках. Но дальнозоркость в полном порядке.
Он повторил через одну-две минуты:
— Да… в полном порядке. Не то чтобы это имело значение…
Его голос замер, превратившись в рассеянное бормотанье.
Мисс Коул заметила, оглядываясь по сторонам:
— Какой сегодня прекрасный вечер.
Она была совершенно права. Солнце клонилось к западу и изливало богатый оттенками золотой свет, благодаря которому темная листва деревьев словно пылала зеленым огнем. Вечер был тихий и спокойный и очень английский, какой вспоминается в далеких тропических странах. Я высказал свои мысли вслух.
Полковник Латтрелл пылко согласился.
— Да, да, я частенько думал о таких вечерах… в Индии. Сразу начинаешь думать о том, когда выйдешь в отставку и осядешь… верно?
Я кивнул. Он продолжил изменившимся голосом:
— Да, осядешь… вернешься домой… ничего никогда не бывает таким, как себе представляешь… нет… нет.
Я подумал, что, вероятно, эти слова особенно верны в его отношении. Он никогда и представить себе не мог, что станет хозяином гостиницы, будет пытаться извлечь из нее доход и что его постоянно будет изводить придирчивая жена, а он попросту жаловаться.
Мы медленно направились к дому. Нортон и Бойд Кэррингтон сидели на веранде; полковник и я присоединились к ним, мисс Коул же вошла в дом. Мы поболтали несколько минут. Казалось, полковник Латтрелл немного приободрился. Он даже раза два пошутил и был гораздо бодрее, чем обычно.
— Ну и жаркий выдался денек, — заметил Нортон. — Страшно хочу пить.
— У меня есть что выпить, парни. В доме, а? — Полковник говорил энергично и весело.
Мы поблагодарили его и приняли предложение. Он встал и скрылся в доме.
Та часть террасы, где сидели мы, располагалась как раз напротив окна столовой, и это окно было открыто.
Мы слышали, как полковник двигается по комнате… открывает буфет, потом раздался визг штопора и приглушенный хлопок — из бутылки выскочила пробка.
И затем прозвучал резкий высокий голос миссис Латтрелл:
— Что ты делаешь, Джордж?
Полковник что-то забормотал. Мы только слышали отрывки промямленных фраз: «…друзья в саду… выпить…».
Прогремел резкий, раздраженный, полный негодования голос:
— Ты не сделаешь ничего подобного, Джордж. Это надо же додуматься! Как ты считаешь, мы сможем добиться дохода, если будем предлагать выпивку всем и каждому? Здесь за вино будут платить. У меня есть способности к бизнесу, которых у тебя нет. Да ты завтра же оказался бы банкротом, если бы не я! Мне приходится следить за тобой, как за ребенком. Да, как за ребенком. У тебя ни на грош нет здравого смысла. Отдай мне бутылку. Отдай мне ее, я тебе говорю.
И снова раздалось мучительное, низкое, протестующее, невнятное бормотанье.
Миссис Латтрелл сварливо ответила:
— Мне наплевать. Бутылка вернется в буфет, и я его запру.
Раздался звук поворачивающегося в замке ключа.
— Вот так, я не позволю тебе творить глупости.
На сей раз голос полковника прозвучал более ясно.
— Ты заходишь слишком далеко, Дэйзи. Я не потерплю.
— Ты не потерпишь? А кто ты такой, хотела бы я знать? Кто управляет домом? Я. И не забывай об этом.
До нас донесся шорох ткани — по-видимому, миссис Латтрелл выпорхнула из комнаты.
Через несколько минут появился полковник. И за прошедшие минуты он стал выглядеть гораздо старше и дряхлее.
Вряд ли кто из нас не почувствовал к нему жалости и вряд ли кто не испытал желания убить миссис Латтрелл.
— Уж простите меня, ребята, — сказал он скованным, неестественным голосом. — Виски кончилось.
Он, должно быть, понял, что мы волей-неволей услышали их разговор. А если и не понял, то вскоре догадался по нашему поведению. Мы все чувствовали себя жутко неловко, и Нортон совсем потерял голову и сначала торопливо затараторил, что он на самом деле и не хотел выпить… и так вот-вот обед, а потом неуклюже попытался сменить тему разговора и произнес целую серию никак друг с другом не связанных замечаний. По правде говоря, момент был кошмарный. Я сам был словно парализован, и Бойд Кэррингтон, единственный в нашей компании человек, который мог бы сгладить ситуацию, никак не мог вставить и слова из-за лепета Нортона.
