Она полулежала на складном стуле с парусиновым сиденьем, прижав руку к боку и жалуясь на сильное сердцебиение. Она отвергала чуть ли не всю пищу, и ее требования скрывались под маской терпения.
— Я так ненавижу придавать людям хлопоты, — жалобно прошептала она Пуаро. — Мне так стыдно за свое никудышнее здоровье. Так… так унизительно всегда просить людей что-то для тебя сделать. Иногда я думаю, что болезнь — настоящее преступление. Если у тебя нет здоровья и ты слишком чувствителен, то не подходишь для жизни и тебя попросту нужно тихо убрать с дороги.
— О нет, мадам, — Пуаро, как всегда, был сама галантность. — Нежный, экзотический цветок должен произрастать под кровлей теплицы… он не перенесет холодных ветров. Вот обычный сорняк будет расти и зимой… но вряд ли заслуживает из-за этого похвалы. Возьмите, к примеру, меня… искалеченный, скрюченный, неспособный двигаться, но я… я не думаю сдаваться. Я наслаждаюсь, чем могу… пищей, питьем и интеллектуальными удовольствиями.
Миссис Фрэнклин вздохнула и прошептала:
— А, но вы — совсем другое дело. Вам не нужно думать ни о ком, кроме себя. У меня же есть мой бедный Джон. Какое я для него тяжкое бремя! Больная бесполезная жена. Камень на шее.
— Уверен, он никогда бы так не сказал.
— О, не сказал! Конечно, нет. Но мужчины, бедняжки, не умеют скрывать своих мыслей. И Джона видно насквозь. Конечно, он не хочет быть нелюбезным, но он… к счастью для себя, очень нечувствительный человек. Он сам ничего не чувствует и считает, что другие такие же. Как повезло тем, кто родился таким толстокожим.
— Я бы не назвал доктора Фрэнклина толстокожим человеком.
— Да? Но вы не знаете его столь же хорошо, как я. Конечно, мне известно, что не будь меня, он был бы намного свободней. Иногда я впадаю в такое глубокое уныние, что думаю: какое было бы облегчение, если бы удалось покончить со всем и вся.
— О, что вы, мадам.
— В конце концов, какой от меня прок? Уйти от всего бренного в Великую Неизвестность… — она покачала головой. — И тогда Джон будет свободен.
— Великая чепуха, — фыркнула сестра Крейвен, когда я передал ей сей разговор. — Она ничего такого не сделает! Не беспокойтесь, капитан Хэстингс. Те, кто голосом умирающей утки рассуждает о том, как бы «покончить со всем и вся», никогда и не помышляют ни о чем подобном.
И должен сказать, что как только волнение вокруг раны миссис Латтрелл спало, и сестра Крейвен опять вернулась к своей пациентке, настроение миссис Фрэнклин намного улучшилось.
В одно особенно хорошее утро Кертис усадил Пуаро под буковыми деревьями неподалеку от лаборатории. Там было его излюбленное место. Оно было защищено от восточного ветра и здесь не чувствовалось ни малейшего сквозняка. Так что оно вполне устраивало Пуаро, который ненавидел сквозняки и всегда подозрительно относился к свежему воздуху. По правде говоря, он вообще предпочитал находиться в доме, но все же терпел пребывание на открытом месте, конечно, предварительно закутавшись в плед.
Я направился к нему, и когда добрался до того места, из лаборатории вышла миссис Фрэнклин.
Она была одета очень к лицу и выглядела невероятно веселой. Она охотно пояснила, что едет с Бойдом Кэррингтоном посмотреть дом и дать совет знатока насчет выбора кретона.
— Я вчера оставила сумочку в лаборатории, когда разговаривала с Джоном, — пояснила она. — Бедный Джон. Он и Джудит уехали в Тэдкастер… у них кончился какой-то химический реактив.
Она опустилась на скамейку рядом с Пуаро и с комичным выражением лица покачала головой:
— Бедняжки… я так рада, что не имею склонности к науке. В такой прелестный день… их заботы кажутся такими… такими пустыми.
— Вы не должны говорить так в присутствии ученых, мадам.
— Да, конечно. — Ее выражение изменилось. Оно стало серьезным. Она тихо сказала:
— Вы не должны думать, месье Пуаро, что я не восхищаюсь своим мужем. Что вы. По-моему, его жизнь, посвященная работе… потрясающий пример. — Похоже, что миссис Фрэнклин любила играть разные роли. В данный момент она была верной и преклоняющейся перед мужем женой.
Она подалась вперед, пылко положив руку на колено Пуаро.
— Джон, — сказала она, — просто… святой. Иногда я страшно за него боюсь.
Я подумал, что, назвав Фрэнклина святым, она немного переборщила, но Барбара Фрэнклин продолжила с сияющим взором:
— Он сделает все… пойдет на любой риск… ради расширения горизонтов человеческого познания, Как прекрасно, верно?
— Конечно, конечно, — быстро заверил ее Пуаро.
— Вы знаете, иногда, — продолжила миссис Фрэнклин, — я по-настоящему за него нервничаю. Он же ни перед чем не останавливается. Вот сейчас экспериментирует с этим ужасным бобом. Я так боюсь, что он начнет ставить опыты на себе.
— Разумеется, он примет все необходимые меры предосторожности, — заметил я.
Она покачала головой со слабой горестной улыбкой.
— Вы не знаете Джона. Вы когда-нибудь слышали, что он сделал с новым газом?
Я покачал головой.
— Они хотели узнать свойства какого-то нового газа. И Джон вызвался опробовать его на себе. Закрылся в резервуаре, кажется, на тридцать шесть часов… измерял пульс, температуру и дыхание… чтобы посмотреть, какими будут последствия и одинаковы ли они для животных и для людей. Такой ужасный риск, как потом сказал мне один профессор. Он запросто мог умереть. Но такой уж Джон человек — совсем не обращает внимания на собственную безопасность. Наверное, быть таким просто удивительно, верно? Я бы никогда не набралась храбрости.
— Да, в самом деле, нужно быть очень мужественным человеком, — согласился Пуаро, — чтобы хладнокровно решиться на подобное.
Барбара Фрэнклин сказала:
— Да. Знаете, я ужасно им горжусь, но в то же время и нервничаю. Потому что, видите ли, морские свинки и лягушки годятся лишь до определенного уровня исследований. Потом нужно исследовать реакцию человека. Вот почему я так боюсь, что Джон возьмет и введет себе этот мерзкий боб для испытания, и произойдет нечто ужасное. — Она вздрогнула и покачала головой. Но он только смеется над моими страхами. Знаете, он просто святой.
В этот момент к нам подошел Бойд Кэррингтон.
— Привет, Бэбз, ты готова?
— Да, Билл, жду тебя.
— Надеюсь, ты не слишком утомишься.
— Конечно. Сегодня я чувствую себя лучше, чем когда-либо.
Она встала, озарила нас прелестной улыбкой и пошла по лужайке в сопровождении Кэррингтона.
— Доктор Фрэнклин… современный святой… хм, — заметил Пуаро.
— Смена взглядов, — отозвался я. — Но, думаю, это в ее духе.
— Что в ее духе?
— Пробовать себя в разных ролях. Вчера — непонятая, лишенная заботы жена, завтра — готовая к самопожертвованию, страдающая женщина, которая страшится обременить человека. Сегодня поклоняющаяся перед мужем супруга. Вся беда в том, что она всегда слегка перебарщивает.
Пуаро задумчиво произнес:
— Вы считаете миссис Фрэнклин дурой, не так ли?
— Э… я бы так не сказал… но да, не слишком блестящий интеллект.
— А, она не ваш тип.
— А кто же мой тип? — огрызнулся я.
Пуаро неожиданно ответил:
— Откройте рот, закройте глаза и посмотрите, кого ниспошлют вам феи…
Я не смог отпарировать, потому что по траве вприпрыжку бежала сестра Крейвен. Она улыбнулась нам, обнажив свои великолепные зубы, открыла дверь лаборатории, вошла туда и вновь появилась с парой перчаток.
— Сперва носовой платок, потом перчатки… все время что-нибудь забывает, — заметила она, уносясь к ожидавшим ее Барбаре Фрэнклин и Бойду Кэррингтону.
Я подумал, что миссис Фрэнклин была беспомощной женщиной, которая вечно забывает и теряет свои вещи и считает, что все обязаны искать их и возвращать ей как само собой разумеющееся, и даже, как мне показалось, этим гордится. Я слышал, как она часто самодовольно шептала: «Конечно, у меня не голова, а сито».
Я сидел, глядя вслед сестре Крейвен, бегущей по лужайке, до тех пор, пока она не скрылась из виду. Она бежала красиво, у нее было крепкое, прекрасно сложенное тело. Я заметил, поддавшись порыву:
— Наверное, девушка по горло сыта такой жизнью. Здесь и ухода-то мало… только сходи да принеси. Не думаю, что миссис Фрэнклин слишком внимательна или добра.
Ответ Пуаро вызвал у меня жуткую досаду. Неизвестно по какой причине он закрыл глаза и прошептал:
— Каштановые волосы.
Конечно, у сестры Крейвен были каштановые волосы, только не понимаю, почему Пуаро выбрал эту самую минуту, чтобы прокомментировать сей факт.
Я не ответил.
Глава одиннадцатая
Думаю, именно на следующее утро перед ленчем состоялся разговор, который, сам не знаю почему, меня обеспокоил.
