— Ты работаешь или учишься? Чем ты занимаешься? — спросил он.
Вопрос показался ей диким, бессмысленным, просто невозможно было отвечать на него здесь, когда они совершенно заблудились на этой Горе. Только потом до нее дошло, почему Хью его задал, и нечто похожее на благодарность шевельнулось в ее душе. Теперь она не находила в его вопросе ничего странного.
— Я работаю. Фирма «Мотг и Зерминг». Я экспедитор.
— Кто-кто?
— Экспедитор. У них по всему городу раскиданы всякие филиалы и дочерние предприятия и полно корреспонденции, уведомлений, разных там «синек» и прочего — они ведь во многом связаны с производством, и им необходимо, чтобы кто-то развозил все это по различным конторам: выгоднее, чем по почте посылать. Для этого требуется довольно много людей, но компания достаточно тесно локализована, да и господин Зерминг любит вести дела по старинке. Ему нравится использовать для экспедиции людей с машинами. Но бензин мне достается бесплатно.
— Но это же кошмар! — сказал он сочувственно. — Значит, ты весь день мотаешься туда-сюда?
— Некоторые поручения проще выполнить пешком, особенно если конторы расположены в центре. Или съездить на автобусе. А иногда из машины действительно не вылезаешь весь день. Это уж как повезет. Мне эта работа нравится, потому что я сама себе хозяйка и делаю все так, как считаю нужным — в какой-то степени, по крайней мере. Я терпеть не могу, когда мне указывают, как именно и что я должна делать.
— К сожалению, почти всякая работа делается именно так.
— Хуже всего то, что моя работа — это что-то ненастоящее. Понимаешь?…Делать… собственно, ничего и не приходится. Ездишь да ездишь и так никуда и не приезжаешь.
— А что бы ты хотела… делать?..
— Не знаю. Вообще-то против теперешней работы я ничего не имею. Знаешь, она не такая уж плохая. Работа как работа. Но мне кажется, что если по-настоящему что-то… делать… то сразу почувствуешь себя иначе. Должно быть так. Например, если ты фермер. Или преподаватель. Или воспитатель. Но для этого у меня ничего нет. А надо по крайней мере иметь свой кусок земли и трактор. Или диплом преподавателя, медсестры или еще какой-нибудь.
— Ты могла бы поступить на вечернее отделение государственного колледжа, — сказал он задумчиво. — А днем работать. Во всяком случае, попробовать можно, если…
— Похоже, ты и сам об этом не раз думал. Или тебя какой-то специальный колледж интересует?
— Почему ты решила?
— Ты вроде говорил, что интересуешься библиотечным делом.
Он снова посмотрел на нее. Долго смотрел.
— Верно, — сказал он, и она совершенно инстинктивно, не задавая вопросов, поняла, что узнала о нем нечто сокровенное и сделала это очень хорошо. Не важно, как именно это получилось, но результат ее обрадовал.
— Сумасшедший, — сказала она. — Возиться с кучами книг! И что только ты с ними собираешься делать, а?
— Не знаю, — сказал он. — Читать, наверно?
Улыбка у него была очень добродушная. Она рассмеялась. Глаза их встретились, и оба тут же стали смотреть в разные стороны. Немного помолчали.
— Если бы я только была уверена, что теперь мы идем на восток… Так было бы здорово!.. А ты как себя сейчас чувствуешь? Ничего?
— Хорошо.
Он всегда говорил спокойно, но она слышала в его голосе твердость, молчаливую уверенность. Наверно, он очень хорошо поет — голос у него музыкальный.
— Ужасно жжет вот здесь, — заметил он вдруг с каким-то удивлением, осторожно ощупывая левый бок.
— Дай-ка я посмотрю.
— Да ладно, ничего.
— Нет уж, давай посмотрим. То-то я вижу, что ты, когда идешь, стараешься этим плечом не двигать.
Он попытался задрать рубашку, но не смог даже поднять левую руку. Расстегнул рубашку. Он стеснялся, и она старалась вести себя безразлично-заботливо, как врач. Примерно на уровне локтя на ребрах было зеленовато-черное пятно величиной с крышку большого кофейника.
— Господи! — вырвалось у нее.
— Что там? — спросил он озадаченно, тщетно пытаясь рассмотреть собственный бок.
— Вроде бы синяк. — Она вспомнила о ручке шпаги, торчащей из живота белой твари. Ее собственное тело все напряглось и как-то подобралось при одном воспоминании об этом. — Это, наверно, когда ОНА… когда эта тварь упала на тебя.
Вокруг ужасного пятна кожа была желтоватой, а вокруг грудины были еще странные пятна и настоящие синяки.
— Ничего удивительного, что тебе так больно, — сказала она. Она пальцами ощущала, какое это пятно горячее, практически его не касаясь.
Он перехватил ее руку своей. Она решила, что сделала больно, и заглянула ему прямо в глаза. Так они и застыли — она на коленях возле него, он, сидя с согнутой в колене ногой.
— Ты сказала, чтобы я никогда тебя не касался, — хрипло проговорил он.
— Это было раньше.
Его плотно сжатые губы расслабились, помягчели, но лицо по-прежнему было сосредоточенным, удивительно серьезным, однажды она уже видела его таким. И она не один раз замечала раньше похожее выражение на лицах других мужчин. И отвернулась. Теперь она не боялась, осторожно, но с любопытством наблюдала за ним, дотронулась до его губ и впадины у виска так же нежно, как касалась того пятна, желая знать ту его боль и эти его мысли. Он прижал ее к себе, но как-то неуклюже, застенчиво, тогда она сама обняла его обеими руками, и тело ее стало таким же нежным и быстрым, как вода, и они слились в страстном объятии; и ее сила поддерживала его.
Радость слияния оба испытали одновременно, а потом лежали рядом, тесно сплетясь телами, грудь к груди, смешав дыхание, и снова слились, растворяясь друг в друге, наполняя друг друга радостью.
Он лежал с закрытыми глазами, голова чуть отвернута в сторону, почти обнаженный. Она провела рукой вдоль его красивого тела от бедра до горла, смотрела на удивительно невинные, совсем светлые шелковистые волосы у него под мышкой.
— Тебе холодно, — сказала она и умудрилась, не вставая, укрыть его и себя красным шерстяным плащом.
— Ты прекрасна, — сказал он, руками пытаясь описать эту красоту, лаская ее, но не настойчиво, а нежно, сонно.
Он лежал, прильнув лицом к ее плечу. В полусне она видела над собой недвижные листья деревьев на фоне тихого неба. Покой, который они обрели друг в друге, был великим даром, но и единственным утешением, которое они могли друг другу дать. Земля под ними была жесткой. Она почувствовала, что его, спящего, пробирает дрожь, и попыталась встать. Он воспротивился было, произнес ее имя и снова погрузился в сон.
Она натянула одежду, слегка дрожа, а когда он проснулся, заставила его надеть кожаную куртку, которая наконец-то высохла, а поверх куртки еще и шерстяной плащ.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
