Вот ему-то и представил свой проект зодчий, обессмертивший свое имя домом на Ваганьковском холме. Прежде на нем было много разных построек, среди них выделялся дом в голландском стиле, похожий на тот, что сохранился в Кускове. Другие же постройки не радовали глаз, располагались хаотично. В 1775 г. был утвержден первый Генеральный план Москвы, предписывавший строить новые дома в линию. Вот почему городские власти охотно пошли навстречу отставному капитан-поручику, вознамерившемуся скупить дома и земли разных хозяев на холме, чтобы вместо них соорудить дворец, способный украсить город и упорядочить план улицы. Пашков не жалел на это денег, сил, времени. В 1784 г. он стал хозяином большого участка. К этому времени ему было, судя по записи в "Русской родословной книге", 63 года.
И случилось невероятное даже по современным понятиям. За два строительных сезона, за два года, на месте снесенных построек поднялся дворец, где в 1786 г. Пашков уже смог поселиться на зависть соседям. Одна из соседок, некто Татищева, начала с Петром Егоровичем безуспешную тяжбу за шесть аршин земли, разделявшей участки, поскольку на ней Пашков по плану зодчего высадил высокие ели, бросавшие тень на ее двор.
Лет десять служил "Пашков дом" разбитому параличом капитан-поручику. Тяжбы в конце концов доконали его...
Кто же был тот архитектор, кто создал проект и построил здание, которое современники называли "образцом симметричной гармонии"? Документов, дающих ответ на этот вопрос, волнующий историков искусства по сей день, не сохранилось; очевидно, они сгорели вместе с архивом семьи Пашковых. Современники, конечно, хорошо знали имя не только хозяина, но и автора, но мало беспокоились о его пожизненной славе. Первый, кто печатно сообщил о нем, был неутомимый историк И. Снегирев. В своей классической монографии "Памятники московской древности" он назвал имя Василия Баженова как автора нескольких зданий в Москве, и среди них домов Пашковых. Сообщение свое И. Снегирев сделал в 40-е годы XIX века. Тогда еще был жив архитектор Иван Таманский, преклонявшийся перед памятью В. Баженова и М. Казакова, обязанный им многим в своей нелегкой судьбе. С ним И. Снегирев обсуждал и уточнял биографию В. Баженова, готовя ее к изданию. Вот это снегиревское сообщение стало первым доказательством авторства великого зодчего, десятки лет проектировавшего и строившего в Москве.
Другое доказательство привел в 20-е годы нашего века искусствовед В. Згура. Он сравнил "Пашков дом" с моделью непостроенного Кремлевского дворца, созданной Василием Баженовым. Оказалось, что колонны центрального портика "Пашкова дома" повторяют композицию и пропорции колоннады центрального зала Кремлевского дворца, а колонны боковых флигелей похожи на колонны театрального подъезда Кремлевского дворца; есть сходство в гирляндах с овалом; много и других деталей, доказывающих, что у дворцов один автор.
Хранилось у Згуры письмо современника Баженова, который сообщал, что видел зодчего на строительных лесах, распоряжающегося постройкой "Пашкова дома".
* * *
В XIX веке "Пашков дом" разделил судьбу других великолепных московских дворцов, сооруженных в XVIII веке состоятельными и просветленными идеями "века просвещения" вельможами: из частных рук он переходит в казну и служит уже не одной семье, а вначале Дворянскому институту при Московском университете, затем гимназии, а вслед за тем - Румянцевскому музею.
В 1861 г. в "волшебный замок" на холме напротив Кремля из Петербурга были перевезены знаменитая библиотека и коллекция Николая Петровича Румянцева. Привезли также медные и бронзовые буквы, составившие на фасаде дома надпись: "От государственного канцлера графа Румянцева на благое просвещение", а также графский девиз: "Не только оружием", начертанный, как водилось, по латыни. Девизу этому Николай Румянцев свято следовал и на государственной службе, и всю свою жизнь: все силы и состояние положил он "на благое просвещение", создав национальный музей и подав тем самым прекрасный пример другим патриотам. Вслед за этим были основаны и другие великолепные музеи, ставшие нашей гордостью.
На лестнице старого здания главной библиотеки России в нише стены установлен барельеф фельдмаршала Петра Румянцева, за свои блистательные ратные победы получившего титул Задунайский. Одной рукой он опирается на меч, в другой держит свиток договора о мире. Это отец Николая Румянцева. Он получил в Москве домашнее воспитание и только в семнадцать лет был представлен ко двору. В отличие от деда и отца Николай Петрович не стал военным, а начал шагать по государственной лестнице и достиг ее вершины был назначен председателем Государственного совета и канцлером. В 1809 г., после заключения мирного договора со Швецией, он заказал знаменитому скульптору А. Канове статую в память о трех мирных договорах Румянцевых своем, заключенном его отцом историческом Кучук-Кайнарджийском мире и деда, давшем России Абоский договор.
В те годы, когда Москву украсил "Пашков дом", Николай Румянцев начал собирать коллекцию книги рукописей по истории России и сопредельных с нею стран, не ведая, конечно, что этому собранию уготовано великое будущее.
На папке, где хранились рукописи, Николай Румянцев написал: "Беречь, как глаза"; это был еще один девиз его жизни как собирателя. Встреча с Вольтером, лекции университетских профессоров, путешествие по Европе в молодости - все это оставило глубокий след в его душе, сжигаемой желанием служить "благому просвещению" народа. Это дало ему силы пережить крах его собственной внешней политики, направленной на союз с Францией, - война с Наполеоном положила конец его долгой карьере. Выйдя в отставку, разбитый параличом, почти оглохший, как считали современники - "хилый старик", Николай Румянцев нашел в себе силы жить и собрал культурные сокровища такой ценности, что после его кончины вскоре возник в Петербурге Румянцевский музей; в него поступила библиотека из 25 512 книг и рукописей, а также разные коллекции. Среди книг были "Острожская библия" первопечатника Ивана Федорова, свыше 100 инкунабул - книг, изданных в Европе в XV веке, 200 славянских первопечатных книг и многое другое.
Вначале то был как бы музей-памятник, не пополняемый новыми книгами и экспонатами. Особый интерес он представлял для специалистов - историков, филологов... Публика с годами утратила к нему интерес. Поговаривали даже о передаче его собраний другим музеям или о переводе в Москву: Услышав об этом, бывший тогда попечителем Московского учебного округа генерал, участник обороны Севастополя Николай Васильевич Исаков начал хлопоты о переводе музея в Москву; его поддержали в этом директор музея, известный писатель и музыковед В. Одоевский и министр народного просвещения, бывший попечитель Московского учебного округа Е. Ковалевский. Они, по сути, и решили судьбу музея.
Трудно сказать, кому в голову пришла идея передать под музей "Пашков дом", занимаемый тогда 4-й московской гимназией. В отчете музея сказано, что эту мысль подсказала "народная молва", но мне кажется, что Николай Исаков, ставший первым директором музея в Москве, по-видимому, сам и надумал использовать просторный дворец для коллекции Румянцева. За свою долгую жизнь Николай Исаков основывал не раз музеи, библиотеки, училища...
Москва передала под собрание Румянцева свой лучший дом. Городская дума ассигновала на нужды музея 3 тыс. руб. в год. Полился поток пожертвований москвичей. Известный меценат К. Солдатенков не только положил на его счет 3 тыс. руб., но и тридцать шесть лет подряд переводил музею ежегодно по 1000 руб., а также завещал ему свое прекрасное книжное собрание и коллекцию картин. Библиотеке предоставили право получать бесплатно обязательный экземпляр всех печатных изданий на территории государства. Кроме того, на нее посыпался благодатный "дождь" от собирателей книг. В числе первых дарителей значится имя крестьянина Владимира Андреевича Фадейчева из села Поречья под Ростовом-Ярославским. Он отдал библиотеке, очевидно, все свое богатство.
Примеру Николая Румянцева последовали многие его современники: в "Пашков дом" попали библиотеки философа П. Я. Чаадаева, историка М. П. Погодина, министра народного просвещения А. Норова, большого ценителя и знатока книг. Его библиотека насчитывала 19 тыс. томов. В нее входили рукописи и прижизненные издания работ Джордано Бруно, а кроме того, множество других ценнейших изданий. Английский клуб подарил богатую коллекцию старых газет...
Обладатели богатейших собраний считали за честь подарить или завещать в дар библиотеке свои книги. Нередко это были собрания в тысячи томов. От В. Одоевского поступило 6 тыс. книг. Библиотека графа Сергея Румянцева, брата основателя музея, насчитывала 10 тыс. томов. Бывший библиотекарь Е. Корш, служивший музею тридцать лет, оставил свыше 2 тыс. книг по истории и философии. А сын Николая Исакова подарил музею книги отца и свои, всего 7 тыс. Только таким путем музей за полвека получил 300 тыс. книг, не считая тех, что поступали в обязательном порядке.
