В отделе рукописей библиотеки мне показали разноформатные листки белой нелинованной бумаги, где мелким неразборчивым почерком Федорова чернеют тысячи строк, посвященные самым разнообразным проблемам не только философии, но и политики, литературы, истории, журналистики... Румянцевский музей он называл "Предкремлевским", придавая особое значение тому, что расположен он у стен священного Кремля. Уже тогда Федоров писал, что библиотека должна занимать весь квартал, как оно и стало после революции.
При этом Федоров всегда производил впечатление человека счастливого, всех поражали его глаза, излучавшие свет. Аскетом он себя не считал. Общался со многими людьми, долгое время встречался с Львом Толстым, с ним вел долгие философские беседы, нередко яростно споря. Даже когда между ними произошел окончательный разрыв, писатель отзывался о Федорове всегда с исключительным почтением. Лев Толстой говорил: "Я горжусь, что живу в одно время с таким человеком". Циолковский рассказывал такой эпизод, относящийся к тому времени, когда в мировоззрении Льва Толстого произошел перелом: "Однажды Л. Толстой, будучи в библиотеке, сказал ему: "Я оставил бы во всей этой библиотеке лишь несколько десятков книг, а остальные выбросил!" Федоров ответил: "Видел я много дураков, но такого еще не видывал".
Быть может, это и легенда, но она ярко выражает неукротимость духа Федорова, его трепетное отношение к книгам. Современники полагали, что библиотекарь знал содержание всех томов Румянцевской библиотеки, а их к тому времени насчитывалось сотни тысяч! Федоров в совершенстве владел основными европейскими языками, разбирался в восточных, усиленно занимался китайским. Незаконнорожденный сын князя Павла Гагарина, после смерти отца изгнанный с матерью из княжеского дома, он не унаследовал богатств, титула, фамилии... Но образование получил - окончил Тамбовскую гимназию и Ришельевский лицей в Одессе. До того как стать библиотекарем в Москве, много лет преподавал историю и географию в маленьких городах среднерусской полосы, в том числе - Боровске, где после него учительствовал и Циолковский, не преминувший отметить этот факт в своей автобиографии.
Друг Льва Толстого художник Леонид Пастернак однажды, расположившись за стопками книг в библиотеке, сделал с натуры рисунок Федорова. Он же изобразил за беседой трех философов: Н. Федорова, В. Соловьева и Л. Толстого... Фотографы же подоспели, когда философ в возрасте 75 лет лежал на смертном одре. Никто не помнит, чтобы когда-нибудь он болел. Быть может, прожил бы еще, но в лютые декабрьские морозы поддался уговорам друзей: надел шубу и сел на извозчика. Закаленный организм дал сбой: последовала простуда...
Философа не стало в 1903 году, как раз в тот год, когда его ученик Константин Циолковский опубликовал бессмертное "Исследование мировых пространств реактивными приборами", впервые на Земле математически доказав реальность философских идей Федорова.
Такие вот люди жили в Москве, осветили нам путь в Космос.
"Изумительный философ" полагал, что ширь русской земли способствует образованию характеров беззаветной отваги, удали, жажды самопожертвования, желания новизны и приключений.
Таким был сам Николай Федоров.
ГЛАВА ВТОРАЯ
МОСКВА В ЛИЦАХ
Мэр Москвы Юрий Лужков в книге "Мы дети твои, Москва" пишет, что профессор Гавриил Попов, предлагая ему тяготившую его должность мэра, назвал имя "хозяйственника" Алексеева, сменившего на посту городского головы профессора Чичерина, ничего не сумевшего для нее сделать.
"На следующий день, - пишет Юрий Лужков, - я нашел на своем столе очерк современника об Алексееве". Это был очерк, который открывает эту главу. В ней я пишу о тех, кого очень уважаю или люблю, чьи имена прославили город.
ГОРОДСКОЙ ГОЛОВА НИКОЛАЙ АЛЕКСЕЕВ
Ни в одной из трех "больших" советских энциклопедий (естественно, что и в "малых" - тоже) нет никаких упоминаний о Николае Александровиче Алексееве, бывшем московском городском голове в течение двух сроков, с 1885 по 1893 год. Причина тому лежит на поверхности. Вся земская, думская деятельность, особенно на городском уровне, считалась официальной историографией, не заслуживающей внимания, не представлявшей значения, относилась к неким малым делам. К ним причислялась всякого рода благотворительность в пользу бедных и их семей, инвалидов, устройство ночлежек, бесплатных столовых, основание школ, больниц, музеев... А это несмотря на то, что благодаря дарителям и благотворителям, думской деятельности Москва располагает множеством разных лечебниц, служащих по сей день зданиями театров, училищ, используемых поныне, Театральным музеем, Третьяковской галереей, музеем изобразительных искусств.
Поэтому об Алексееве Н. А. - "русс. сов. писателе", который "род. в бедной крест. семье", сочинявшем всеми забытые стихи, - статьи в энциклопедиях есть. Об Алексееве Н. А. - "деятеле революц. движения", переводчике и издателе, рассказывается подробно, жизненный путь его прослеживается от начала пропагандистской деятельности до получения персональной пенсии. А вот об Алексееве Н. А., родившемся в богатой купеческой семье, крупном земском и думском деятеле, не сказано ничего, хотя он имел отношение не только к купечеству, всю сознательную жизнь произносил речи, вел, так сказать, пропагандистскую работу, не считая разной иной, общественной.
Да, причина полного забвения Алексеева Н. А. в наших энциклопедиях ясна. Но почему о нем нет никаких данных в многотомной энциклопедии "Брокгауза и Ефрона", почему забыл о нем энциклопедический словарь братьев Гранат и все другие дореволюционные дотошные словари? Мне думается, из-за сформировавшегося во второй половине XIX века отрицательного отношения к "купчине толстопузому" в либерально-демократических кругах, отношения, сформулированного в поэтической формуле Некрасова.
К началу 80-х годов XIX века на арену общественной жизни пореформенной России вышло новое, мало известное демократам молодое поколение московского купечества, образованное и инициативное. Однако старое отношение, так ярко выраженное в пьесах Островского, статьях Добролюбова, прочно засело в сознании русской интеллигенции. Наверное, поэтому захлопнули дверь перед Н. А. Алексеевым российские энциклопедии, не написано о нем книг, в беллетризованной энциклопедии "Москва и москвичи", сочиненной знатоком города литератором Владимиром Гиляровским, также нет никаких следов бурной деятельности этого городского головы. Хотя пути "короля репортеров" и главы думы не раз пересекались, в Москве в 80-90-х годах.
Даже странно, о бродягах, полицейских, купчихах, фабрикантах, притеснениях народа - рассказал. Много написал "дядя Гиляй" об артистах, художниках, писателях и журналистах... А про городского голову - начисто забыл, хотя, конечно, знал и помнил разные истории, связанные с именем Николая Алексеева. Дело, по-видимому, в том, что "Москва и москвичи" сочинялись в начале тридцатых годов, когда о "Москве купеческой" хорошего писать было нельзя. В те же самые годы непомерно разросшийся город, куда хлынули, ища спасения, миллионы согнанных с насиженных мест "раскулаченных" крестьян, лечил их в купеческих больницах, возил в переполненных вагонах некогда лучшего в Европе муниципального трамвая, открыл им двери училищ, театров, библиотек, выстроенных Думой на рубеже ХIХ-ХХ веков.
Только свободный Федор Шаляпин, размышляя о судьбах родины и народа, среди тех, кто на его глазах возвысил Россию, первым назвал семейство Алексеевых. Цитирую по книге "Маска и душа", написанной в 1932 году в Париже, вдали от цензуры:
"...И ведь все эти русские мужики Алексеевы, Мамонтовы, Сапожниковы, Сабашниковы, Третьяковы, Морозовы, Щукины - какие все это козыри в игре нации. Ну, а теперь это - кулаки, вредный элемент, подлежащий беспощадному истреблению!"
Тем, кто не знает, в двух словах скажу: помимо фабрик, выпускавших в свое время лучшие в мире изделия (функционирующие поныне на прежнем месте), эти "мужики", точнее, их потомки, получавшие образование у лучших профессоров, обогатили Москву, ее архитектуру, искусство, культуру... Так, Щукины оставили потомкам редкостные коллекции, музеи на Знаменке (бывшая Фрунзе), на Малой Грузинской; Морозовы построили замечательные особняки, нынешний Дом дружбы - на Воздвиженке, дворец на Спиридоновке (бывшая Алексея Толстого), ныне используемый Министерством иностранных дел для приемов, помогли построить МХАТ; о Третьяковых всем известно; Сабашниковы основали замечательное книжное издательство (лучший путеводитель "По Москве" - их работа). Мамонтов построил Ярославский вокзал, "Метрополь" (после недавнего ремонта получил высший разряд "пять звезд"), оставил нам музей в Абрамцеве.
Алексеевы дали миру реформатора сцены Станиславского, наконец, городского голову, поразившего современников многими славными делами.
