Северный лес. Вид с воздуха на дымящийся альпийский домик. Луг, тела в саванах расположены по кругу. Люди в форме. Носилки. "Скорая помощь".
– Помнишь "Орден Храма Солнца"?
– Сумасшедшие сектанты, коллективно покончившие с собой?
– Да. В Европе погибло шестьдесят четыре человека. В Квебеке – десять.
Я заставила свой голос звучать твердо.
– Некоторые из домиков должны были взорваться и сгореть.
– Да. Я думал об этом.
– В обоих случаях найден рогипнол. Многие из жертв переварили наркотик прямо перед смертью.
Пауза.
– Думаешь, Оуэнс строит новый "Храм"?
– Не знаю.
– Думаешь, они торговцы?
Торговцы чем? Наркотиками или человеческими жизнями?
– Возможно.
Некоторое время мы молчали.
– Я проверю через ребят из Морин-Хайтса. А сейчас постараюсь прикрыть богадельню Дома Оуэнса.
– И вот еще что.
В трубке слышалось легкое потрескивание.
– Ты слушаешь?
– Да.
– По оценке Уэста, женщины умерли три-четыре недели назад.
Я тяжело дышала в трубку.
– Пожар в Сен-Жовите произошел десятого марта. Завтра первое.
Я слушала треск, пока Райан занимался подсчетами.
– О Боже! Три недели назад.
– Кажется, происходит что-то ужасное, Райан.
– Вас понял.
Гудки.
* * *
Когда я потом оглядывалась назад, мне казалось, что после нашего разговора безумные события посыпались одно за другим, постепенно набирая скорость и превращаясь в водоворот, который затягивал все вокруг. Меня в том числе.
Тем вечером я засиделась на работе. И Хардуэй тоже. Он позвонил, когда я вытаскивала из конверта отчет о вскрытии.
Я кратко описала верхний труп и сообщила предположительный возраст нижнего.
– Подходит, – сказал он. – Ей было двадцать пять.
– Ты знаешь, кто она?
– Мы сумели снять один разборчивый отпечаток. По местным картотекам штата ничего, поэтому его послали в ФБР. В их архивах тоже ничего. Странное дело. Не знаю, что меня подтолкнуло, может, вспомнил, что ты там работаешь. Когда парень из Бюро предложил проверить через канадскую полицию, я решил: черт с ним, пусть проверяет, и будь я проклят, если она не окажется канадкой.
– Что еще узнал?
– Минутку.
Послышался звон ключей, потом шорох бумаги.
– Материалы пришли сегодня вечером. Дженнифер Кэннон. Белая. Рост – метр шестьдесят семь, вес – пятьдесят девять килограммов. Темные волосы. Зеленые глаза. Не замужем. Последний раз видели в живых... – он посчитал в уме, – ...два года и три месяца назад.
– Откуда она?
– Сейчас посмотрю. – Пауза. – Калгари. Где это?
– На западе. Кто объявил о ее пропаже?
– Сильвия Кэннон. Адрес в Калгари. Значит, ее мать.
Я дала Хардуэю номер пейджера и попросила позвонить Райану.
– Когда поговоришь с ним, скажи, чтобы он мне перезвонил. Если здесь меня не застанет, пусть звонит домой.
Я сложила и заперла кости с Мертри. Потом засунула дискету, бланки, отчет Хардуэя о вскрытии, фотографии и листы с компьютерной томографией в дипломат, закрыла лабораторию и уехала.
* * *
Двор опустел, ночь стояла тихая и влажная. Не по сезону теплая, как написали бы в газетах. В воздухе чувствовался сильный запах только что скошенной травы и предстоящего дождя. Послышалось отдаленное грохотанье грома, я представила себе, как со стороны Смоукис через Пьемонт накатывает буря.
По дороге домой зашла перекусить в паб "Сельвин". Толпа отдыхающих после работы уже рассасывалась, а молодежь из колледжа Куинс еще не подтянулась им на смену. Сардж, мнимый ирландец, совладелец бара, сидел, как обычно, в уголке и делился своим мнением о спорте и политике, а Нил, бармен, восседал за стойкой с дюжиной сортов пива. Сардж хотел обсудить смертную казнь, точнее, высказаться по этому поводу, но мне было не до шуток. Я взяла свой чизбургер и быстро ретировалась.
Первые капли упали на магнолии, когда я вставляла ключи в замок пристройки. Меня приветствовало только тихое мерное тиканье.
Райан позвонил ближе к десяти.
Сильвия Кэннон уже два года не жила по адресу, указанному в заявлении о пропаже дочери. Впрочем, и из дома, куда почтовая служба собиралась переправлять письма, она тоже съехала.
Соседи по первому адресу никогда не видели ее мужа, вспоминали только о единственной дочери. Отзывались о Сильвии как о тихой и замкнутой женщине. Одиночке. Никто не знал, где она работала или куда уехала. Одна соседка предположила, что по соседству жил ее брат. Полицейское управление Калгари уже разыскивало его.
Позже, в постели, я слушала, как по крыше и листьям стучал дождь. Гремел гром, сверкала молния, время от времени очерчивая силуэт Шарон-Холл. Через отдушину в потолке сочился влажный прохладный воздух с запахом петуний и мокрой земли.
Я обожаю бури. Люблю первобытную мощь представления. Раскаты! Напряжение! Удары! Мать-Природа – владычица, и все подчиняются ее прихотям.
Я наслаждалась видом сколько могла, потом встала и подошла к мансардному окну. Занавеска намокла, вода уже собиралась на подоконнике в лужицы. Я закрыла левую створку и схватилась за вторую, глубоко вдохнув. Коктейль из грома и молний выпустил на волю поток детских воспоминаний. Летние ночи. Светлячки. Сон на бабушкином крылечке в обнимку с Гарри.
"Думай об этом, – приказала я себе. – Слушай память, а не голоса мертвых, шепчущие в подсознании".
Сверкнула молния, и у меня перехватило дыхание. Кажется, что-то пошевелилось у живой изгороди? Новая вспышка.
Я присмотрелась, но кусты больше ничто не тревожило. Может, показалось?
Я вглядывалась в темноту. Зеленая лужайка и подстриженные кусты. Бесцветные дорожки. Бледные петунии на фоне темных пятен сосен и плюща. Ничто не шевелилось.
Снова мир осветила молния, грохот расколол ночь. Белая тень вырвалась из-под куста и пролетела по лужайке. Я напрягла зрение, но все исчезло прежде, чем я смогла что-то разглядеть.
Сердце билось так отчаянно, что стук отдавался даже в голове. Я распахнула окно и облокотилась на подоконник, всматриваясь туда, где исчезла белая тень. Ночная рубашка намокла от дождя, по всему телу побежали мурашки. С дрожью я обыскивала глазами двор.
Тишина.
Забыв про окно, я сбежала по лестнице и уже открывала заднюю дверь, когда пронзительно заверещал телефон. Сердце застучало где-то в горле. О Боже! Ну что теперь?
Я схватила трубку.
– Темпе, извини.
Я посмотрела на часы. Без двадцати два. С чего вдруг мне звонит соседка?
– ...наверное, он забежал сюда в среду, когда я показывала Дом. Там пусто. Я зашла только проверить, все ли в порядке, из-за бури, ну, ты понимаешь, а он вылетел пулей. Я звала, но он все равно убежал. Мне показалось, что лучше тебе позвонить...
Я уронила трубку, распахнула дверь на кухню и выбежала наружу.
– Птенчик! – закричала я. – Иди сюда, мальчик.
Я сошла с крылечка. В мгновение ока волосы промокли насквозь, а ночная рубашка прилипла к телу, словно влажная салфетка "Клинекс".
– Птенчик, ты здесь?
Сверкнула молния, осветив дорожки, кусты, сады и здания.
– Птенчик! – взвизгнула я. – Птенчик!
Капли дождя стучали по кирпичу и листьям над моей головой.
Я снова закричала.
Тишина.
Я снова и снова выкрикивала его имя, как безумная. Вскоре меня начала бить дрожь.
Потом я увидела его.
Он жался под кустом, пригнув голову к земле, направив уши вперед под прямым углом. Сквозь мокрую слипшуюся шерсть виднелись полоски белой кожи, как трещины на старой краске.
Я подошла к нему и села на корточки. Кот выглядел так, будто его вначале опустили в воду, а потом вываляли в земле. Сосновые иголки, кора, трава прилипли к голове и спине.
– Птенчик? – тихо сказала я, протягивая к нему руки.
Он поднял голову, на меня уставились круглые желтые глаза. Сверкнула молния. Птенчик поднялся, выгнул спину и сказал: "Мур".
Я протянула к нему ладони.
– Иди сюда, Птенчик, – прошептала я.
Он помешкал, потом подбежал ко мне, прижался к моему бедру и повторил свое "мур".
Я подхватила кота, прижала к груди и побежала на кухню. Птенчик вцепился передними лапами в плечо и прильнул ко мне, как обезьянка к маме. Я чувствовала его когти через насквозь промокшую рубашку.
Через десять минут я его уже отмыла. Белая шерсть покрыла несколько полотенец и витала в воздухе. Хоть раз он не протестовал.
Птенчик проглотил чашку корма "Сайнс Дайет" и блюдечко ванильного мороженого. Потом я отнесла его в кровать. Он залез под одеяло и растянулся во весь рост вдоль моей ноги. Я чувствовала, как напряглось, а потом расслабилось его тельце, когда он потянулся, потом устроился на матрасе. Шерсть еще не высохла, но я не возражала. Мой кот вернулся.
– Я люблю тебя, Птенчик, – призналась я в ночи.
Я заснула под дуэт приглушенного мурлыканья и стука дождя.
25
На следующий день, в субботу, я не пошла в университет. Собиралась прочитать выводы Хардуэя, потом написать отчет по жертвам с Мертри. Затем купить цветы в центре для садоводов и посадить в большие горшки, которые стоят у меня во внутреннем дворике. Сиюминутное садоводство – один из моих многочисленных талантов. Длинный разговор с Кэти, мирное общение с котом, листы с компьютерной томографией и вечер с Элизабет Николе.
