— Когда вы обнаружили, что в вашей машине кто-то сидит?
— Не доезжая Сен-Жермена… Я услышал, как кто-то вздохнул… Подумал, ветер. Ветерок и в самом деле поднимал края брезентового верха… И вдруг какой-то голос говорит мне: «У вас не найдется огонька?» Я оборачиваюсь и вижу ее: она откинула вуаль, в зубах сигарета… «Что вы здесь делаете?» — спрашиваю я. И вот она говорит, говорит… Рассказывает, как ей необходимо попасть в Париж, не теряя ни минуты… Это, мол, вопрос жизни и смерти… Те, кто убил Деревянную Ногу, хотят свалить вину на нее, а полиция ничего в этом деле не понимает. Я остановился на минутку и предложил ей сесть рядом со мной… Ведь она устроилась на старом, грязном ящике… «Потом… потом, — все повторяла она, — когда я выполню задачу, которую должна выполнить, быть может, я расскажу вам все… Во всяком случае, я буду вам вечно благодарна, вы меня спасли…» Уже у заставы она меня еще раз поблагодарила и вышла с достоинством, как принцесса.
Люка и Мегрэ переглянулась.
— А теперь, если вы не возражаете, можно выпить в последний раз, в самый-самый последний… Нет, теперь я плачу за всех и пойду перекусить… Надеюсь, у меня в связи с этим не будет никаких неприятностей? За ваше здоровье!..
Десять часов вечера, Люка занял пост, спрятавшись напротив «Мыса Горн» и сменив Жанвье, который вернулся в Париж. В зале «Золотого перстня» серо от дыма… Мегрэ слишком много съел и пьет теперь третью или четвертую рюмку вина, считающегося местным.
Он сидит верхом на стуле с соломенным сиденьем, упершись локтями в спинку, полузакрыв глаза, и порой может показаться, будто он дремлет. Из его трубки прямо вверх поднимается легкая струйка дыма. Возле него четверо мужчин играют в карты.
Раскладывая сальные карты на красной скатерти, они разговаривают, задают друг другу вопросы, иногда рассказывают анекдоты. Хозяин кафе, мсье Жозеф, играет вместо старого Лапи, а четвертым присаживается механик, который успел поужинать.
— В итоге, — вздыхает Мегрэ, — он жил припеваючи… Вроде как почтенный деревенский кюре со своей служанкой… Наверное, заставлял себя нежить и холить…
Лепап, заместитель мэра Оржеваля, бросает взгляд на других. Его партнер, Форрентен, управляющий земельными участками в поселке, занимает здесь самый красивый дом у дороги, возле большого стенда, который возвещает проезжающих, что в Жанневиле еще продаются свободные участки…
— Кюре и его служанка! Ха! Ха! — ухмыляется помощник мэра.
Форрентен ограничивается ехидной улыбкой.
— Ну вот! Сразу видно, не знали вы его… — поясняет хозяин бистро, одновременно объявляя третью позицию в белот. — Хоть о мертвых плохо не говорят, все-таки он был порядочной свиньей…
— Как это понимать? — спросил комиссар.
— Ворчал с утра до вечера по всякому поводу… Никогда ничем не был доволен… Возьмем, к примеру, историю с рюмками.
Он призывает своих партнеров в свидетели.
— Помните, сначала он стал утверждать: мол, у моих ликерных рюмок слишком толстое дно, и сам достал с верхней полки буфета другую рюмку из уже разбитого комплекта, которая ему больше понравилась. А когда стал переливать вино из одной рюмки в другую — взбесился, обнаружив, что вместимость их совершенно одинаковая. «Но вы же сами выбрали эту рюмку», — сказал я ему. И что же вы думаете, он купил в городе другую рюмку и принес ее мне. Та вмещала на трет» больше, чем мои. «Мне-то все равно, — возразил я. — Если хотите, я налью вам в вашу рюмку, но и платить вам придется на пять су больше». Целую неделю он сюда не показывался. Однажды вечером я вижу, стоит в дверях. «Нальете в мою рюмку?» — «Если заплатите на пять су больше», — бросил я. И он снова ушел. Так продолжалось целый месяц. В конце концов я уступил. Нам недоставало четвертого партнера в белот. Теперь вам понятно, какая это свинья? Со служанкой он вел себя так же. Они грызлись с утра до вечера. Издали слышна было, как они ссорились. Они по неделям друг с другом не разговаривали… Думаю, последнее слово всегда оставалось за ней, так как, с позволения сказать, она больше «нормандка», чем он… Ну да бог с ними! А все же любопытно узнать, кто убил беднягу… Ведь человек Лапи не злой… Просто такой характер… Не помню ни одной партии в карты, чтобы он в какую-то минуту не стал кричать, дескать, его пытаются обжулить…
— Часто он ездил в Париж? — немного погодя спросил комиссар.
— Можно сказать, совсем не ездил… Раз в четыре месяца за пенсией, и то уезжал утром и возвращался в тот же день вечером.
— А Фелиси?
— Вы не знаете, ездила Фелиси в Париж? — спросил хозяин у присутствующих.
Никто этого не знал. Зато часто видели, как она танцевала по воскресеньям в прибрежном ресторанчике в Пуасси.
— Знаете, как он ее называл? Когда речь заходила о ней, старик всегда говорил: «Мой какаду»… Она уж так забавно одевается, дальше некуда… Видите ли, господин комиссар, наш друг Форрентен еще может обидеться, но я говорю то, что думаю, — все жители Жанневиля в какой-то мере психи. Здесь христианский дух не в особой чести… Здесь живут работяги, которые вкалывали всю жизнь, мечтая на старости лет поселиться в деревенской тиши… Ну, вот! Настает этот день… Они соблазняются многообещающими проспектами Форрентена… Не возражай, Форрентен, всем известно, ты мастер золотить пилюлю… И вот они уже в раю земном. Но тут-то оказывается: они подыхают от скуки… за сто франков в час… Но слишком поздно… Их скромные денежки вложены, и теперь они как могут должны развлекаться или хотя бы попытаться поверить, что развлекаются… Иные затевают процессы из-за какой-нибудь ветки, которая свешивается с соседнего участка к ним в сад, или из-за соседской собаки, которая пописала на их бегонии… Другие…
Мегрэ не спит, он даже поднимает руку, чтобы поднести рюмку к губам. Но он размяк от жары, постепенно погружается в созданный его воображением мир, и снова видит незастроенные улицы Жанневиля, юные деревца, дома, словно составленные из детских кубиков, слишком ухоженные садики, фаянсовых животных и стеклянные шары…
— К нему никто никогда не заходил?
Просто невероятно. Здесь слишком спокойно, слишком уютно, слишком слаженно. Если жизнь такова, как ее описывают, то невозможно поверить, что однажды утром, всего-навсего в понедельник, когда Фелиси отправилась за покупками в лавку Мелани Шошуа, ее хозяин вдруг перестал сажать свои помидоры, пошел в столовую, достал из буфета графин и рюмку, отправился в беседку, чтобы там в одиночестве выпить наливки, припасенной для торжественных случаев, потом…
Когда он поднялся в свою комнату, где пол так старательно натерт, на голове у него была соломенная шляпа. Что он собирался делать в комнате?
