Настроеніе благородной дамы въ такихъ радостныхъ случаяхъ представляло какую-то странную смѣсь героическаго терпѣнія и героически-христіанскаго всепрощенія. Мрачные намеки на болѣе выгодную партію, которую она могла бы сдѣлать, ярко просвѣчивали сквозь черную мглу ея спокойствія и выставляли Херувимчика, ея мужа, въ надлежащемъ видѣ,- въ видѣ маленькаго чудовища, неизвѣстно за что взысканнаго милостью небесъ и стяжавшаго сокровище, котораго искали и изъ-за котораго напрасно состязались люди болѣе достойные. Такой взглядъ на положеніе дѣлъ установился въ семьѣ такъ твердо, что каждая наступавшая годовщина заставала мистера Вильфера въ полосѣ покаянія, доходившаго по временамъ до того, что онъ жестоко упрекалъ себя въ дерзновенной отвагѣ, съ какою нѣкогда позволилъ себѣ назвать своею женой столь возвышенную особу.
Что же касается дѣтей (здѣсь рѣчь идетъ, конечно, о дѣтяхъ уже вышедшихъ изъ нѣжнаго возраста), то для нихъ дни этихъ торжествъ были до того непріятны, что ежегодно заставляли ихъ жалѣть, зачѣмъ мама замужемъ не за кѣмъ-нибудь другимъ, а за бѣднымъ папа, которому приходится такъ жутко, и зачѣмъ папа женатъ на мамѣ, а не на комъ-нибудь другомъ. Когда въ домѣ остались только двѣ сестры, то въ первую же за тѣмъ годовщину отважный умъ Беллы проявился въ слѣдующемъ полушутливомъ замѣчаніи: «Не понимаю», сказала она, «что такого необыкновеннаго папа нашелъ въ мама, чтобы разыграть дурачка и попросить ея руки».
Когда, по прошествіи года, счастливый день снова наступилъ обычной чередой, Белла пріѣхала къ роднымъ въ Боффиновой каретѣ. Въ семьѣ было въ обычаѣ приноситъ въ этотъ день жертву на алтарь Гименея въ видѣ пары пулярокъ, и потому Белла заранѣе извѣстила запиской, что она привезетъ эту жертву съ собой. И вотъ, миссъ Белла и пара пулярокъ, соединенными усиліями двухъ лошадей, двухъ лакеевъ, четырехъ колесъ и большой собаки съ огромнымъ ошейникомъ, подъѣхали къ дверямъ родительскаго дома. Тутъ ихъ встрѣтила сама мистрисъ Вильферъ, величіе которой, въ этомъ экстрекномъ случаѣ, усугублялось таинственной зубной болью.
— Вечеромъ мнѣ не нужна будетъ карета, — сказала Белла; — я возвращусь пѣшкомъ.
Лакей мистрисъ Боффинъ дотронулся до шляпы, а мистрисъ Вильферъ напутствовала его грознымъ взглядомъ, долженствовавшимъ вселить въ его дерзновенную душу увѣренность, что лакеи въ ливреяхъ — не рѣдкость въ этомъ домѣ.
— Милая мама, здоровы ли вы? — спросила Белла.
— Я здорова, Белла, насколько это возможно, — отвѣчала мистрисъ Вильферъ.
— Боже мой, мама, вы говорите такъ, какъ будто только что произвели кого-нибудь изъ насъ на свѣтъ, — замѣтила Белла.
— Да, да, — вмѣшалась Лавви черезъ родительское плечо, — мама съ самаго утра сегодня пребываетъ въ мукахъ. Тебѣ хорошо смѣяться, Белла, но меня это приводитъ въ отчаяніе.
Бросивъ на Лавинію взглядъ до того подавляюще-величественный, что излишне было бы сопровождать его словами, мистрисъ Вильферъ повела обѣихъ дочерей своихъ на кухню, гдѣ должна была готовиться жертва.
— Мистеръ Роксмитъ былъ такъ любезенъ, что уступилъ намъ на нынѣшній день въ полное распоряженіе свою гостиную, — сказала она съ покорностью судьбѣ. — Поэтому, Белла, ты будешь принята въ скромномъ жилищѣ своихъ родителей настолько соотвѣтственно съ твоимъ теперешнимъ образомъ жизни, что у насъ для твоего пріема будутъ и гостиная, и столовая. Твой папа приглашалъ мисѣера Роксмита, но у него какое-то дѣло: онъ извинился, что не можетъ принять приглашенія, и предложилъ намъ свою комнату.
Белла знала, что у него въ этотъ день не было никакихъ дѣлъ въ домѣ мистера Боффина, но одобрила его отказъ. «Мы только стѣсняли бы другъ друга», подумала она, «а это и безъ того слишкомъ часто у насъ съ нимъ бываетъ».
Но ей было такъ любопытно взглянуть, какъ онъ живетъ, что она безъ дальнѣйшаго отлагательства взбѣжала наверхъ и вошла въ его комнату и внимательно осмотрѣла все, что въ ней находилось. Комната была хоть и скромно, но со вкусомъ меблирована. Тутъ стояли шкапъ и этажерка съ книгами, англійскими, французскими и итальянскими, а въ портфелѣ на письменномъ столѣ лежала куча бумагъ съ какими-то замѣтками и выкладками, очевидно относившимися къ имуществу Боффина. Тутъ же лежала наклеенная на полотно, покрытая лакомъ и скатанная, какъ ландкарта, та самая плакарда, въ которой описывался убитый человѣкъ, прибывшій издалека, чтобы сдѣлаться ея мужемъ. Она отодвинулась отъ нея съ удивленіемъ, и почти со страхомъ опять свернула ее. Осматривая комнату, она увидѣла гравюру, — прелестную женскую головку въ изящной рамкѣ,- висѣвшую въ углу близъ его кресла. «Эге, такъ вотъ оно какъ», сказала Белла, остановившись передъ гравюрой и пристально разсматривая ее. «Вотъ какъ, сэръ! Понимаю, на кого хочется вамъ, чтобъ это походило. Но я вамъ скажу, что это доказываетъ только вашу непомѣрную дерзость». Сказавъ это, она убѣжала — не потому, чтобы была оскорблена, а потому, что ничего больше не оставалось разсматривать.
— Ну, мама, — заговорила она, входя въ кухню съ остатками румянца на лицѣ,- вы съ Лавви считаете меня ни къ чему негодной, а я намѣрена доказать вамъ противное. Я намѣрена стряпать сегодня.
— Воздержись! — возразила на это величавая мама. — Я не могу тебѣ позволить стряпать въ такомъ платьѣ.
— Что до моего платья, мама, — отвѣчала Белла, весело копаясь въ комодѣ,- то я намѣрена подвязаться фартукомъ и прикрыть грудь полотенцемъ. Что же касается позволенія, то я безъ него обойдусь.
— Ты — стряпать? — сказала мистрисъ Вильферъ. — Ты никогда не стряпала даже въ то время, когда жила дома.
— Да, мама, но я хочу стряпать, — объявила рѣшительно Белла.
Она подпоясалась бѣлымъ фартукомъ, тщательно, при помощи узелковъ и булавокъ, прикрыла себя нагрудникомъ изъ полотенца, который плотно обхватилъ ея шею до самаго подбородка, какъ будто хотѣлъ поцѣловать ее. Надъ этимъ нагрудникомъ радостно выглядывали прелестныя ямочки на щеткахъ, а подъ нимъ обозначался не менѣе прекрасный станъ.
— Мама, — сказала Белла, откидывая назадъ съ висковъ волосы обѣими руками, — что же во-первыхъ?
— Во-первыхъ, — торжественно отвѣчала мистрисъ Вильферъ, — если ужъ ты непремѣнно настаиваешь на томъ, что совершенно не соотвѣтствуетъ экипажу, въ которомъ ты пріѣхала…
— Соотвѣтствуетъ, мама.
— Въ такомъ случаѣ надо, во-первыхъ, поставить пулярокъ къ огню.
— Ахъ, ну, конечно, — вскрикнула Белла. — А потомъ посыпать ихъ мучкой и повернуть вертелъ вотъ такъ — смотрите. — И она быстро пустила пулярокъ кружиться. — Ну, а потомъ что, мама?
— Потомъ, — сказала мистрисъ Вильферъ, взмахнувъ перчатками въ знакъ своего вынужденнаго отреченія отъ поварского трона, — потомъ я посовѣтовала бы посматривать за ветчиною на сковородкѣ, которая стоитъ на огнѣ, и за картофелемъ, съ помощью вилки. Кромѣ того, необходимо заняться приготовленіемъ зелени, если ты непремѣнно хочешь настоять на твоемъ, ни съ чѣмъ не сообразномъ, намѣреніи.
— Конечно хочу, мама.
Упорствуя въ своемъ желаніи, Белла обращая вниманіе на одно и забывала другое, прилагала всѣ свои старанія къ другому и забывала третье, вспоминала о третьемъ и тутъ же отвлекалась къ четвертому, и каждый разъ, какъ дѣлала что-нибудь не такъ, бросалась поворачивать несчастныхъ пулярокъ, а потому становилось чрезвычайно сомнительнымъ, изжарятся ли онѣ когда-нибудь. Но стряпня была тѣмъ не менѣе очень веселая. Тѣмъ временемъ миссъ Лавинія бѣгала взадъ и впередъ между кухней и комнатой напротивъ, гдѣ накрывала на столъ.
Это дѣло она (отправлявшая свои хозяйственныя обязанности всегда съ неохотой) исполняла порывисто и со стукомъ: скатерть стлала такъ энергично, какъ будто единственнымъ желаніемъ ея было поднять вѣтеръ, стаканы и солонки ставила такъ азартно, какъ будто стучалась ими въ двери, а звонъ ножей и вилокъ въ ея рукахъ напоминалъ рукопашную схватку.
— Посмотри на мама, — шепнула Лавинія Беллѣ, когда, по окончаніи своихъ хозяйственныхъ хлопотъ, она присоединилась къ сестрѣ, жарившей пулярокъ. — Мама такимъ торчкомъ сидитъ въ углу, что даже самому покорному дѣтищу (какимъ я себя считаю) внушаетъ желаніе ткнуть ее слегка въ бокъ чѣмъ-нибудь деревяннымъ.
— Ты только представь себѣ, что и папа точно такъ же сидитъ торчкомъ въ другомъ углу, — отвѣчала Белла.
— Милая моя, такъ онъ не можетъ сидѣть, — сказала на это миссъ Лавви. — Папа сейчасъ же развалится, если вздумаетъ усѣсться въ такой позѣ. Я никогда не повѣрю, чтобы кто-нибудь на свѣтѣ могъ сидѣть такъ прямо, какъ мама, или могъ бы взвалить себѣ на спину такую тяжесть унынія… Что съ вами, мама? Здоровы ли вы?
— Конечно здорова, — отвѣчала мистрисъ Вильферъ, взглянувъ на свою младшую дочь съ презрительною твердостью. — Что же можетъ быть со мной?
