Мистеръ Сампсонъ былъ наконецъ выпущенъ изъ-подъ огня глазъ мистрисъ Вильферъ. Онъ медленно перевелъ духъ и сдѣлалъ оригинальное и поразительное замѣчаніе на ту тему, что «невозможно бываетъ объяснить иныя предчувствія». Р. Вильферъ въ смущеніи почесывалъ себѣ голову и обводилъ столъ виноватыми глазами, пока они не остановились на его супруіѣ. Замѣтивъ, что она какъ будто еще больше прежняго закуталась въ темное покрывало меланхоліи, онъ снова сказалъ ей:
— Мой другъ, положительно кажется, что у тебя невесело на душѣ.
Положеніе несчастнаго мистера Сампсона за этою трапезой было поистинѣ плачевно; онъ не только долженъ былъ беззащитно подвергнуться ораторскому краснорѣчію мистрисъ Вильферъ, но еще терпѣлъ всяческія униженія отъ Лавиніи, которая, отчасти чтобы показать Беллѣ, что она, Лавинія, можетъ дѣлать съ нимъ все, что захочетъ, отчасти же чтобъ отплатить ему за все еще, очевидно, продолжавшееся съ его стороны восхищеніе красотой Беллы, обращалась съ нимъ, какъ съ собакой. Ослѣпляемый съ одного боку ораторскимъ блескомъ мистрисъ Вильферъ, а съ другого оглушаемый попреками и фырканьемъ дѣвицы, которой онъ посвятилъ свою жизнь, въ своемъ горестномъ одиночествѣ этотъ молодой джентльменъ испытывалъ такія страданія, что на него жалко было смотрѣть. Если умъ его минутами колебался подъ бременемъ этихъ страданій, то въ оправданіе такой слабости можно замѣтить, что умъ его былъ отъ природы колченогій, никогда твердо не державшійся на ногахъ.
Такъ проходили счастливые часы, пока не наступило время Беллѣ отправиться домой въ сопровожденіи папа. Прикрывъ свои ямочки лентами шляпки и распрощавшись съ обществомъ, она вышла на улицу вмѣстѣ съ папа, и тутъ Херувимчикъ вздохнулъ всею грудью, какъ будто сырой лондонскій воздухъ былъ необыкновенно освѣжителенъ для его легкихъ.
— Ну, папа, торжество можно считать оконченнымъ, — сказала Белла.
— Да, моя милая, прошелъ еще одинъ изъ этихъ торжественныхъ дней, — отвѣчалъ Херувимчикъ.
Белла плотнѣе прижала къ себѣ его руку, и нѣсколько разъ потрепала ее.
— Благодарю, душа моя, — проговорилъ онъ, какъ будто она что-нибудь сказала. — Я теперь совсѣмъ оправился, моя милая. Ну, а ты какъ? Хорошо?
— Я? — нѣтъ, папа.
— Неужели нѣтъ?
— Нѣтъ, папа. Напротивъ, очень худо.
— Господи! — воскликнулъ Херувимчикъ.
— Со мною дѣло плохо, папа. Я до того углубляюсь въ вычисленія, подсчитывая сколько мнѣ придется тратить въ годъ, когда я выйду замужъ, и какою суммой можно будетъ мнѣ обойтись, что у меня даже морщинки по носу пошли. Вы замѣтили сегодня, папа, морщинки у меня на носу?
Папа засмѣялся, а Белла принялась его тормошить.
— Вы перестанете смѣяться, сэръ, когда убѣдитесь, какъ дурнѣетъ ваша «прелестнѣйшая женщина». Вы лучше заранѣе приготовьтесь къ этому — вотъ что я вамъ скажу! Скоро жадность къ деньгамъ будетъ просвѣчивать у меня въ глазахъ, и когда вы это замѣтите, вы пожалѣете — и подѣломъ вамъ будетъ — зачѣмъ не приготовились раньше… А теперь слушайте, сэръ: мы съ вами заключили конфиденціальный договоръ — надѣюсь, вы не забыли. Ну-съ, имѣете вы что-нибудь мнѣ сообщить?
— Я думалъ, что сообщать будешь ты, моя милая.
— О! въ самомъ дѣлѣ? Отчего же вы не спросили меня тогда, когда мы вышли изъ дому? Довѣріемъ прелестнѣйшихъ женщинъ не шутятъ. А впрочемъ я прощаю вамъ этотъ разъ… Смотрите на меня, папа: вотъ это (тутъ она приложила указательный пальчикъ своей правой перчатки сперва къ своимъ губамъ, а потомъ къ губамъ отца) — это вамъ поцѣлуй. А теперь я хочу серьезно разсказать вамъ… постойте, сколько бишь?.. Да, такъ: четыре секрета. Помните; четыре настоящихъ важныхъ, тяжеловѣсныхъ секрета. Подъ строжайшей тайной!
— Нумеръ первый, мой другъ? — спросилъ пана серьезно, укладывая ея ручку на своей, комфортабельно и конфиденціально.
— Нумеръ первый, папа, потрясетъ васъ, какъ громъ, — объявила Белла. — Какъ выдумаете, кто… (тутъ она смѣшалась, несмотря на веселое начало своей рѣчи). Какъ вы думаете, кто сдѣлалъ мнѣ предложеніе?
Папа посмотрѣлъ на нее, потомъ посмотрѣлъ въ землю, потомъ опять заглянулъ ей въ лицо и сказалъ, что рѣшительно не можетъ отгадать.
— Мистеръ Роксмитъ.
— Да неужели, душенька, ты не шутя мнѣ это говоришь?
— Ми-стеръ Рок-смитъ, папа, — повторила Белла съ удареніемъ, раздѣляя слога. — Ну-съ, что же вы на это скажете?
На это папа спокойно отвѣтилъ вопросомъ:
— Что ты сказала, дружокъ?
— Само собою разумѣется, что я сказала — нѣтъ, — рѣзко отвѣтила Белла.
— Да, да, само собою разумѣется, — проговорилъ, задумываясь, ея отецъ.
— И объяснила, почему я считаю такой поступокъ съ его стороны злоупотребленіемъ моего довѣрія и личнымъ оскорбленіемъ мнѣ,- прибавила Белла.
— Да, да, конечно. Я, право удивляюсь ему. Я удивляюсь какъ онъ рѣшился на это такъ, на авось. Впрочемъ, припоминая всѣ факты, я прихожу къ убѣжденію, что онъ всегда восхищался тобой.
— Мною и извозчикъ можетъ восхищаться, — замѣтила Белла съ оттѣнкомъ надменности своей матери.
— Правда твоя, моя милая; въ этомъ нѣтъ ничего невѣроятнаго… Ну, а теперь нумеръ второй?
— Нумеръ второй, папа, очень похожъ на нумеръ первый, хотя и не такой нелѣпый. Мистеръ Ляйтвудъ сдѣлалъ бы мнѣ предложеніе, если бъ я позволила ему.
— Изъ чего я долженъ заключить, моя милая, что ты не намѣрена позволять?
На это Белла, какъ и прежде, сказала съ удареніемъ: «Конечно, нѣтъ!», на что отецъ ея счелъ нужнымъ отозваться, какъ и прежде: «Да, да, конечно, нѣтъ».
— Онъ мнѣ не нравится, — продолжала Белла.
— Этого и достаточно, — вставилъ отецъ.
— Нѣтъ, папа, недостаточно, — быстро перебила она, встряхнувъ его разокъ-другой. — Развѣ я не говорила вамъ, какая я жадная, бездушная дрянь. У него нѣтъ денегъ, нѣтъ кліентовъ, нѣтъ будущности, наконецъ, нѣтъ ничего, кромѣ долговъ. И этого достаточно вполнѣ.
— Гм! — промычалъ немного опечаленнный Херувимчикъ. — Ну-съ, нумеръ третій, мой другъ?
— Нумеръ третій, папа, гораздо лучше двухъ первыхъ. Это великодушное дѣло, благородное прекрасное дѣло. Мистрисъ Боффинъ сама сказала мнѣ по секрету — а женщины правдивѣе ея не найти въ цѣломъ мірѣ,- сказала мнѣ, что они съ мужемъ желаютъ, чтобъ я сдѣлала хорошую партію, и что если я выйду замужъ съ ихъ согласія, они дадутъ мнѣ хорошее приданное.
Тутъ молодая дѣвушка залилась искренними слезами признательности.
— Не плачь, моя душечка, — сказалъ Херувимчикъ, прикладывая руку къ глазамъ. — Я дѣло другое: мнѣ извинительно немножко расчувствоваться, когда мнѣ говорятъ, что мое дорогое, любимое дитя послѣ всѣхъ своихъ обманутыхъ ожиданій, будетъ обезпечено и займетъ видное положеніе въ обществѣ; но ты то не плачь, ты не плачь! Я очень благодаренъ Боффинамъ. Поздравляю тебя отъ всей души, моя дорогая.
Высказавшись такимъ образомъ, чувствительный маленькій человѣчекъ осушилъ свои слезы, а Белла, обвившись руками вокругъ его шеи, нѣжно расцѣловала его среди улицы и съ увлеченіемъ стала говорить ему о томъ, что онъ лучшій изъ отцовъ и лучшій изъ друзей, и что она въ день своей свадьбы станетъ передъ нимъ на колѣни и будетъ просить у него прощенія за то, что всегда его мучила и мало цѣнила его терпѣливое, сострадательное, горячее юное сердце.
При каждомъ изъ этихъ прилагательныхъ она учащала свои поцѣлуи и кончила тѣмъ, что сбила съ него шляпу, а когда ее подхватило вѣтромъ и папа побѣжалъ ее догонять, — громко расхохоталась.
Когда же наконецъ онъ поймалъ свою шляпу и перевелъ немного духъ, и когда послѣ этого они пошли дальше, онъ ее спросилъ:
— Ну, а что же нумеръ четвертый?
Белла вдругъ перестала смѣяться и измѣнилась въ лицѣ.
— Я думаю, не лучше ли будетъ не говорить пока о нумерѣ четвертомъ, — сказала она. — Буду надѣяться, что, можетъ быть, я ошибаюсь,
Происшедшая въ ней перемѣна раззадорила любопытство Херувимчика, и онъ тихонько переспросилъ:
— Ошибаешься, милочка? Въ чемъ ошибаешься? Я что-то не пойму.
Белла задумчиво ноглядѣла на него и покачала головой.
— А между тѣмъ я знаю, что это такъ, папа. Слишкомъ хорошо знаю.
— Душечка моя, ты меня не на шутку тревожишь, — сказалъ папа. — Ужъ не отказала ли ты еще кому-нибудь?
— Нѣтъ, папа.
— Никому? — переспросилъ онъ, опять, многозначительно приподнимая брови.
— Никому, папа.
— А нѣтъ ли еще кого-нибудь, кто хотѣлъ бы попытать счастья, если бъ ты позволила ему, моя милочка?
— Никого, насколько мнѣ извѣстно, папа.
— Такъ-таки и нѣтъ никого, кто былъ бы не прочь попытать счастья, если бъ ты позволила? — повторилъ свой вопросъ Херувимчикъ, прибѣгая къ послѣднему средству.
— Разумѣется, нѣтъ, — сказала твердо Белла, встряхнувъ его еще раза два.
— Разумѣется, нѣтъ, — согласился онъ. — Милая моя дочурка, я боюсь, что всю ночь не засну, если ты мнѣ не скажешь нумера четвертаго.
