Подобный бунт, естественно, потерпит поражение. Мировые державы пошлют войска, чтобы защитить своих граждан и свои интересы. Мятежники будут жестоко наказаны, а головы монаха и Йотая Юна выставят на Пекинской Башне. Но до этого погибнут многие — и белые, и китайцы. Мысль о том, сколько пострадает людей и какой ущерб понесет страна, была невыносима.
Тут в комнату ворвался китаец с горящими глазами — очевидно, тот, кто спускался по лестнице в подземелье. За ним, с лицом, искаженным яростью и страхом, появился тот, кто стерег вход в туннель. Они стали говорить что-то Иотаю Юну на ухо, и глаза того вдруг заблестели так, что охранявший вход побелел. Он что-то быстро сказал ламе, тот кивнул и уселся, а Йотай Юн поднялся и спокойно промолвил:
— Господа мои и досточтимые гости, в доме находится шпион. Эти недостойные только сейчас доложили об этом. Кто он, мы не знаем, но жить ему осталось недолго. А сейчас уходите — без спешки, но и не медля; и пусть каждый идет тем путем, каким он пришел. Придет назначенный час, и мы вновь призовем вас на совет.
Я похолодел, поскольку знал, кто этот шпион! Присутствовавшие поднялись на ноги и поспешно удалились. Комната опустела на удивление быстро — исчезли все, за исключением Йотая Юна, ламы и слуг, что-то лепетавших в свое оправдание.
— Ты, — сказал Йотай Юн первому, — собери всех слуг и обыщи дом. Найдите шпиона, если вам дорога жизнь!
Трясущийся слуга вышел, а Йотай Юн повернулся к тому, кто стерег вход в подземелье.
— Ты подвел меня, — произнес он, — ты, кого я избрал для этой работы из-за проявленных тобой в прошлом храбрости и сообразительности. Ну, что ты можешь сказать в свое оправдание?
Слуга затрясся, словно лист на ветру.
— Но, господин мой, в прошлом я никогда не совершал ошибок!
— Чересчур много и одной, собака! — равнодушно проговорил Йотай Юн. — Я увольняю тебя со службы!
И, достав небольшой пистолет, он выстрелил в упор. Слуга упал без единого стона. Из раны на виске стражника сочилась кровь. Йотай Юн хлопнул в ладоши, и появились двое здоровенных кули. Повинуясь жесту хозяина, они с равнодушным видом подняли тело и унесли.
Лама, который все это время стоял, не проявляя никакого интереса к происходящему, что-то сказал Йотаю Юну. Они вышли в занавешенную дверь и исчезли. Полагая, что они перешли в соседнюю комнату, я быстро пошел дальше по коридору и нашел следующий глазок. И в самом деле, там, у лакированного столика, по-европейски расположились Йотай Юн и лама, попивая рисовую водку из чашечек, тонких, словно яичная скорлупа. Я так и не видел лица ламы; тот приподнимал капюшон ровно настолько, чтобы поднести к губам чашечку. Китайцы негромко переговаривались; я же, прислушиваясь, прильнул к стене. Слуги Йотая Юна обыскивали комнаты и коридоры с ножами в руках, горя желанием убить незваного гостя, но я оставался на месте.
— Ты хорошо поработал, друг мой, — сказал Йотай Юн. — Твои речи опьяняют людей и вселяют в них безумие. Ты почти убедил меня, что сумасшедший замысел может успешно осуществиться.
— Я знаю, что нам будет сопутствовать удача, — ответил лама, и я ощутил дрожь, услышав в его голосе что-то знакомое. Где-то я слышал этот голос, но где? — Мы достигнем успеха, — продолжал монах, — потому что народ разжирел и стал неспокойным; он созрел для мятежа. Но нам следует действовать осмотрительно. На подготовку восстания потребуется время. Люди, явившиеся в твой дом сегодня, — полуграмотные грабители, ждущие, когда к ним в рот упадут крошки хлеба с чужого стола. Для настоящего дела они не пригодны. Однако каждый из них будет сеять зерна мятежа. Следует быть осторожными. Если произойдет что-то неожиданное, эти главари банд и шаек утратят веру в нас. Если даже один из нас лишится жизни, то мятеж умрет, не успев родиться.
— Не надо слишком тянуть, — пробурчал Йотай Юн. — Правительство подбирается ко мне все ближе и ближе. Я не вижу их ищеек, но ощущаю их присутствие. У властей много шпионов, а мое дело слишком разрослось, чтобы оставаться, как и прежде, полностью сокрытым. Если бы я и осмелился бежать, то все равно не смог бы покинуть Ханькоу. Англичане и так уже догадываются о значительной части моих операций по контрабанде и торговле оружием. Попытка бежать укрепит эти подозрения. Меня схватят — и я сдохну, словно собака. Тебе не удалось бы с такой легкостью убедить меня присоединиться к восстанию, если бы не это.
— Безопасность для тебя и богатство для нас обоих, — сказал лама, наливая себе вина. — Когда начнется мятеж, у правительства будет слишком много дел, чтобы беспокоиться о контрабанде. За нами пойдут армии отпетых головорезов. Если же мятеж обретет поддержку в народе и распространится по Китаю, то желтая империя, о которой я проповедовал, может оказаться не просто мечтой. А если из этого ничего не получится и мы увидим, что мятеж вот-вот подавят, то мы сможем в этой неразберихе разграбить Ханькоу и ускользнуть — либо вниз по реке, либо по суше. Так что не стоит сильно беспокоиться.
— Я восхищаюсь твоей дерзостью и беспощадностью, — помедлив, сказал Йотай Юн. — Ты играешь в опасную игру. Если бы одураченные тобой люди знали, к примеру, что ты даже не монгол, они разорвали бы тебя в клочья. А что до настоящих жрецов Йог-Согота… Разве ты не боишься их мести, ведь они в конце концов узнают, что ты выдавал себя за одного из тех, кто принадлежит к адскому культу?
— Опасность для меня естественна как дыхание, — смеясь ответил самозванец. — Я утратил все свои иллюзии и без ощущения крайней опасности, пожалуй, зачах бы от скуки. Нет, я не боюсь монгольских дьяволопоклонников. Только один человек может воспрепятствовать нам, только одного человека нам надо убрать с дороги — Черного Джона О'Доннела.
Йотай Юн кивнул.
— Этот человек похож на громадного черного медведя. Он свиреп и никогда не простит меня… Но он слишком прямолинеен. Он не человек Востока, а всего лишь белый. Не стоит его опасаться!
— Я и не опасаюсь его. Но он обладает хитростью медведя, которого ты упомянул, и невероятным терпением. Он ничего не забывает. Разум его настолько ограничен, что он, вступив на какую-то дорогу, идет по ней до самого конца, не обращая внимания на то, что происходит вокруг него. Этот глупец Лэннон был его другом; и Лэннон рассказал достаточно, чтобы Джон подозревал, что ты, во всяком случае, имеешь отношение к его убийству. Говорю тебе — мы должны убить Черного Джона, или он найдет способ убить нас обоих. Более того, я не удивился бы, если бы узнал, что это он — тот самый «шпион», который сегодня вечером пробрался в Дом Дракона.
Йотай Юн вскрикнул и привстал, выхватив пистолет. Лама язвительно рассмеялся:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
