Я вышла на улицу. Какая это благодать осень! Нет ничего прекрасней осени, особенно когда она, такая как сегодня: светит солнце, но не настолько сильно, чтобы моя семья где-то там, в Лутоне, отшатывалась от людей как от чумы. Листья шепчутся себе не деревьях, и некоторые из них опадают от резких порывов. И почему только говорят, что осенью все умирает, по моему нечто в воздухе говорит о жизни, о самом ее расцвете. Слышно как по улице разносятся разговоры, значит, сестры Стоутон выбрались на улицу и пошли проведать соседей, ну что ж, все-таки суббота, погода позволяет, да и что старушенциям сидеть дома, особенно если нет применения биноклю — мои-то все уехали! Впрочем, они не были так уж плохи, эти Адель и Генриетта, и малышей моих любили просто до умопомрачения. Я всегда мечтала о нормальных дедушках и бабушках, может они в некоторой степени восполнят для Сони и Рики эту роль. Трудно представить в роли дедушки и бабушки Самюель и Терцо при их-то внешности. Да и меня-то мамой не назовешь. Я действительно хорошо исполняла для них роль сестры, но любила намного больше, чем сестра, и Соня и Рики это чувствовали, не знаю только, замечала ли это Самюель. И все же я не мать. Мне трудно было взглянуть на это со всей серьезностью, так как самой мне было лишь 16 лет, но может со временем, что-либо измениться, только к тому времени и сами Рики и Соня, могут стать взрослыми.
Я не смела теперь сожалеть, что сделано, то сделано, и они официально являются детьми Самюель и Терцо, и оформить эти бумаги просила их именно я. Это была маленькая часть той благодарности, что я испытывала к свои родителям, и если бы не они, то Сони и Рики могло бы и не быть. Они по праву являются их родителями. А мне хватало того, что я часто провожу с ними время, и Калеб тоже их любит.
В гараже стояло две машины — моя и корвет Прата, значит, они уехали на машинах отца и Грема. И тут в моей голове родился очень плохой, но такой желанный поступок. Я прошла вдоль двухместного корвета Шевроле, ярко-синего, почти ультрамаринового цвета, и убедилась в том, что ключи оставлены в замке зажигания, дверца со стороны водителя открыта. А потом обернулась на свою машину, не менее изящную, но порядком поднадоевшую мне. А почему бы собственно не прокатится к Еве в такой машине?
Я юркнула в салон, и обрадовалась тому, что Прат не стал убирать крышу, так как я не знала бы как это сделать, а на улице не смотря на хорошую погоду, все же стояла осень. Завелась она сразу же и урчание мотора показалось мне похожим на котенка. По дороге к дому Евы, я заскочила в магазин, чтобы купить что-то съестное к чаю, или к завтраку, как уже решит Ева.
Но подъезжая к ее дому, я не остановилась, а поехала дальше — дом немного дальше Евиного привлекал меня куда сильнее. Я знала, что Калеб должен быть сейчас там, наверняка рисовать, и готовиться к своей выставке. Я не любила приходить к нему в такое время, потому что тогда я для него отступала на второй план, и в комнате существовал лишь мольберт с холстом и сам Калеб. Его отстраненность пугала меня, задевала, и причиняла некоторую боль, которую я могла сравнить только с прошлым годом, когда думала, что ничего для него не значу.
Во дворе Калеба царила тишина, именно такая как в маленьких провинциальных городишках, когда люди тихонько копошатся на своих огородиках, моют машину, или что хуже подглядывают за другими. Я постаралась, как можно громче хлопнуть дверцей машины, чтобы возвестить о своем приезде, но это не произвело должного впечатления на меня, хотя Калеб должен был услышать. Открыв своим ключом дверь, я прошла в прихожую. На тумбочке для ключей стояли свежие цветы, и я поежилась от их гипернатурального запаха и вида — мертвые цветы которые пока еще сохраняли свой живой вид.
В доме не было тихо, как я думала, наоборот звучала музыка, но на ее фоне четко выделялся голос Калеба — грубый, усталый, и что главное злой. Не спеша я продвигалась на его голос, не зная даже, что предполагаю увидеть. Раньше мне редко доводилось слышать такой тон в разговоре Калеба, и это немало меня удивило и обеспокоило. Я шла как можно тише, но тут Калеб замолк и тихо еще что-то сказав, поставил трубку.
Только я приблизилась к дверям гостиной, как он вырос в дверном проеме, загораживая мне вход.
— Так, так, а кто это у нас так тихо пришел? На тебя совсем не похоже, — Калеб сложил руки на груди, и весь его вид говорил вовсе не о злости, а о радости. Но почему-то он не сделал шаг, чтобы сократить между нами расстояние.
Смотря на его опьяняющее лицо, я медленно опустила на пол сумку, но она так и не успела коснуться земли — Калеб перехватил ее быстрее, чем луч света мог упасть на трепещущий листок. Так же быстро я была избавлена от куртки, и вот желанные руки обхватили меня сзади, и я прижалась к нему. Я боялась и жаждала всех тех чувств, что вызывал во мне Калеб — колени всегда подгибались, стоило мне оказаться возле него. А вот Калеб оставался спокойным, лишенным каких либо эмоций и вот это раздражало, больше чем Прат, и его шуточки.
— Не ожидал тебя так рано в гости, — прошептал мне он и сердце тошнотворно громко застучало. Я постаралась вздохнуть глубже, чтобы успокоиться, но мне это не удалось, так как дыхание мое не могло выровняться, пока губы Калеба скользили вниз по шее.
Так и начинались наши встречи — с того что я привыкала к нему, его обаянию, и подготавливала свое сердце к отчаянной попытке справиться со своими чувствами. Калеб действовал как ураган на все мои органы чувств — обоняние, слух, зрение, ощущения и даже вкус — его кожа имела восхитительный оттенок леса.
Я обернулась, и его руки позволили мне это сделать.
— Очень хотелось тебя увидеть. Но я тоже не ожидала столь теплого приема — думала, ты рисуешь.
Лицо Калеб сделалось виноватым, он знал, каким бывает, когда рисует, и ему не нравилось, как спокойно я к этому отношусь, ведь стоило мне потребовать, и он бы все оставил чтобы побыть рядом, а я наоборот давала волю его творчеству в ущерб своих ощущений. Он легонько провел пальцем по моей скуле, и мне показалось, это место на лице несколько одеревенело, словно он заставил кровь на некоторое мгновение обходить эту часть. И так его прикосновение дольше оставалось на моей коже.
— Почему не позвонила, я бы приехал. Твоих сегодня нет, могли бы пойти погулять?
— Вообще-то я ехала к Еве, и решила заехать и к тебе, меня беспокоит все то, что происходит, а ты не так уж много со мной об этом говоришь. — Я знала, что последние слова звучат как обвинение, но после того как Калеб согласился на близость со мной, я стала намного увереннее в себе, и могла позволить оттянуть этот момент, или начать разговор о том, что меня интересует не смотря на то, что Калеб наверняка увернется от него. Хотя он так со мной почти не поступал, я уже начала путать Калеба и Прата.
