— И как он принял?
— Радостно, словно с него сняли отягощающее обязательство. Может я был не прав, и он давно ее не любил, и искал в силу привычки. А тут была Ева, и возможно она ему довольно давно нравиться… По крайней мере, теперь я готов в это поверить.
— А что на это сказал сам Грем? Что он говорил о Еве?
— Что ему очень не нравится, как Прат кружит вокруг нее. Но насколько я понял, Грем решил держать расстояние — ему кажется это не правильно давить на Еву, к тому же он не знает нравиться ли ей сам.
— Но ведь нравиться! Ты не мог ему этого сказать?!
— И выдать друга? Как то это не красиво, тебе не кажется? — Калеб рассмеялся моей горячности, и у меня тут же отлегло от сердца — Калеб снова мне улыбался. — Я пытался ему внушить, что стоит проявлять инициативу, но за 50 лет он полностью утратил способности к ухаживанию.
— Так давай я с ним поговорю? Ты его сын, а меня он не воспринимает в серьез!
— Да кто может не воспринимать тебя в серьез? Ты самая умная 16 летняя девушка, которую я когда-либо знал! И к тому же моя!
Он медленно пошел в обход стола, и честно говоря, его движения показались мне хищными, но глаза Калеба говорили об игривости. Я сорвалась с ног и побежала в направление его комнаты, но Калеб был быстрее и проворнее меня, и хотя честно пытался дать мне фору, слишком уж быстро догнал возле дверей в комнату. Что делать — таковы были его инстинкты!
Он подхватил меня на руки, точнее говоря, перехватил, и я даже не успела заметить, как вдруг оказалась на его руках. Мы кубарем ворвались в комнату-мастерскую, и от смеха я даже не могла разобрать, что он говорит.
Мы валялись на полу несколько минут, и я все еще приходила в себя от детской гонки устроенной Калебом. Быть ребенком в понимании Калеба, это оказывается не так плохо. Сердце понемногу вошло в нормальный ритм, и отдышка почти прошла, а Калеб лежал, вовсе не двигаясь, словно неживой, хотя о нем правильней сказать немертвый. Я бесцельно водила рукой вдоль его плеча.
— Я говорила, что люблю тебя?
— Сегодня еще нет, — мягко ответил Калеб. Когда мы говорили о наших чувствах, его лицо всегда смягчалось.
— Тогда я люблю тебя. — я улыбнулась в ответ, в его глазах зажглись знакомые мерцающие искры. — Ты еще помнишь о своих словах о Единении?
— Как я могу забыть, тогда мы поссорились, — Калеб огорчился, но всего на мгновение, и, придвинувшись ко мне, уткнулся лицом между моим плечом и подбородком. — Я и дальше думаю о том, что между нами не просто любовь.
— Я знаю…точнее говоря, я понимаю это теперь намного лучше, чем раньше, чем в прошлом году.
— Я хотел бы в это верить, просто пока что ты такая маленькая…наивная, слово любовь тебе ближе.
— Ты хочешь сказать пока я еще человек?
Эти слова заставили Калеба посмотреть мне в глаза.
— Да, пока ты еще человек, тобой все воспринимается по-другому, и я никак не могу понять, почему ты выбрала меня.
Ну, зато я могла понять, как и множество других девушек.
— Об этом мы тоже никогда толком не говорили.
— О чем? О том, почему ты выбрала меня?
Я осуждающе посмотрела на Калеба.
— Нет, о том, когда я перестану быть человеком.
— Я ждал, когда ты сама захочешь поговорить. Мне все кажется, что это именно я толкаю тебя на этот шаг.
Вот так всегда. Калеб вечно видит только какую-то свою вину.
— Нет, не ты всему виной, и сам прекрасно знаешь, это желание довольно таки старое. Просто разве тебе не интересно, что я думаю на этот счет?
Калеб наклонился над моим лицом и принялся рассматривать так, будто бы видит впервые. Я смутилась под таким взглядом. Мне все казалось, что он когда-нибудь разглядит всю мою неприглядность и серость.
— Меня интересует все, что касается тебя. И особенно этот вопрос меня интересует больше остального, пока что.
— И тогда какие твои варианты?
— Не думаю, что хочу гадать по этому поводу.
— Хорошо. Я думаю, к годам девятнадцати я буду достаточно взрослой, чтобы принимать такие решения.
— Три года быстро пролетят, — это все что сказал мне Калеб. И я так и не поняла, что он имел ввиду.
— Думаю нужно наведаться к Еве, — спустя довольно много времени сказала я. Калеб не отвечая, поднял меня на ноги и поправил одежду и волосы, словно мы лежали не на чистом полу, а на сухой траве.
— Пойти с тобой?
Он держал меня за плечи, и смотрел мне в глаза, можно подумать я бы отказалась от его компании, если бы мне не нужно было поговорить с Евой наедине.
— Нет. Но скажи мне еще раз, Грем хоть что-то говорил о Еве?
Калеб вздохнул, от чего мое сердце затрепетало быстро-быстро, его глаза налились странной тяжестью и темнотой, он не очень хотел говорить о Греме и Еве, возможно сейчас Калеб хотел бы просто побыть со мной — но меня было уже не остановить, и он это знал. Я решилась ввязаться в этот треугольник, и хоть что-то изменить — Калеб решил не мешать.
— Со мной нет — она ведь мой друг, а он мой отец, который еще недавно искал Патрицию, как помешанный, ему неловко — и я сомневаюсь, что он и сам готов признать то, что Ева ему нужна. Рейн пойми, с Гремом в некоторой степени, труднее даже чем с Пратом — он замкнутый, не смотря на его веселость и добрый нрав.
— Да уж, я заметила. Странно, что они с Евой вообще друг другу понравились.
Я стояла будто на распутье — с одной стороны, я чувствовала, что не имею права диктовать что-то Грему, или распытывать его о Еве, а с другой стороны, понимала, что его бездеятельность толкает Еву в объятья Прата — и это будет просто ужасно. Мне ни в коем случае нельзя сидеть, сложа руки. Как же они меня все достали! Калеб мне сочувствовал, но не собирался подаваться моим провокациям — и решил предоставить им троим решать самим, зато Калеб не мешал мне лезть в это дело. В очередной раз, посмотрев в серебристо-серые глаза, я хотела было плюнуть на всех и остаться сегодня с ним. А вот совесть не позволяла мне этого сделать — я в некотором смысле была ответственна за Прата.
— Я вернусь вечером, — обратилась к нему я, а Калеб просто кивнул. Он не собирался меня останавливать, и все же ему было неприятно, что я сейчас ухожу. Да уж — мы могли провести целый день вдвоем, а я меняю это на разборки между членами своей семьи и друзьями.
Поцеловал он меня почти холодно, совсем как добрый знакомый, и я ушла из его дома с чувством неудовлетворенности, словно меня лишили чего-то драгоценного. Так что теперь Ева просто обязана отвечать на мои вопросы кристально чисто!
Я завалилась в дом Евы без стука, почему-то для меня это стало нормой. А может я так поступала, потому что так же делала Бет. В доме пахло свежей выпечкой… и просто уютом. Повсюду царил порядок, и тот английский дух, который можно было увидеть в старых английских фильмах. Все это дерево, украшающее панели, а не защищающее стены, отполированное временем и теплом от камина в зимние вечера. На стенах поверх панелей висели фарфоровые тарелочки, но без кошек, а с видами городов, кружевные салфетки на подголовниках, и старинное серебро на столике, говорящее намного больше о своих хозяевах, чем они могли бы подумать. Дом Евы представлял собой уют и традиции старого семейства, но вовсе не чопорного. Несколько книг в потрепанной оправе оставленные бабушкой Евы, лежали там уже довольно давно. Гостиная пустовала, но с кухни доносились звуки работы, сопровождающиеся пыхтениями и тихими разговорами Евы, очевидно с самой же собой, так как на улице нигде не было видно велосипеда бабушки Евы. Тихая монотонная музыка, доносящаяся со старого радиоприемника, с неизменимым звуком сочилась и дополняла общую обстановку — вот за что я любила дом Евы — там никогда ничего не менялось. Все оставалось как всегда. Мне этого сейчас очень не хватало, после того как много всего произошло в моей жизни.
