– Оставь свои молитвы для тех, кто их понимает, – сказал я, провожая греческий корабль свирепым взглядом.
– Молитвы? – усмехнулся Эгфрит. – Да я им пожелал, чтоб их варвары отымели!
Все еще смеясь, мы вошли в огромный шумный порт. Пронзительно верещали чайки, поскрипывали на привязи лодки, с кораблей перекрикивались люди. Мне стало еще смешнее – разве хватит пяти десятков воинов, чтобы захватить Миклагард? Сигурд ошеломленно покачал головой, глядя на огромные, освещенные рассветным солнцем стены порта.
– Да тут и пяти сотен мало, – сказал он.
Чем ближе мы подходили к Миклагарду, тем больше он становился, на наших глазах разрастаясь вширь и ввысь. Я чувствовал себя муравьем в царских чертогах. Даже и представить нельзя было такого чуда: город блестел и переливался, сверкая золотом и белизной в розовом утреннем свете. Улицы сбегали с семи холмов по выдвинутому далеко в море мысу, похожему на большой палец руки. Бесчисленные струйки дыма поднимались из труб над очагами. Извиваясь и переплетаясь друг с другом, они стремились все выше, соединяясь в огромную грязно-бурую дымную пелену над вершинами холмов.
Вместе с другими суденышками мы подходили к вздымающейся из моря стене порта. Плоты подвозили людей к кораблям, вдоль берега сновали лодки, везущие съестные припасы и другие товары, кругом стоял шум и гам. Люди на причале и в лодках махали нам руками, улыбались, что-то кричали, и я впервые порадовался, что с нами Тео. Всего несколько слов по-гречески, и нас оставляли в покое. Мы продвигались вперед, но очень медленно – из-за огромной стены ветра почти не было, а тот, что был, дул не туда, куда надо, так что в конце концов седобородый рыбак выругался, проскочил между нами и сунул весла в воду. Однако, по словам Сигурда, грести хилыми старческими руками было все равно что бросить утопающему оба конца веревки, так что мне пришлось забрать у старца весла и всю оставшуюся дорогу грести самому, а в одиночку это труднее, чем вместе с другими гребцами на «Змее».
Иногда мне приходилось веслом отталкивать другие лодки, облепившие причал, что мухи – навозную кучу.
– Отсюда можно до берега дойти, ног не замочив, – сказал полушутя Флоки Черный.
Но кому-нибудь наверняка бы не понравилось, что мы лезем через их лодки, так что даже Флоки пришлось признать: драка не поможет нам добраться до берега незамеченными. Тео указал мне на узкий проход между большими рыбацкими лодками, однако не успел я и трех раз взмахнуть веслами, как какой-то мальчишка бросил нам веревку. Тео подтянул нас к причалу, и мы выбрались на берег, но прежде Грек пригрозил рыбаку ужасной смертью, если тот проболтается, что видел базилевса.
– Заплатил бы лучше бедолаге, – грустно сказал Эгфрит. – Мы забрали у него дневной улов, да еще и такой путь проделать заставили.
Сигурд хлопнул монаха по плечу, отчего тот вздрогнул.
– Чтобы он пошел в ближайшую таверну, напился, как ярл на Йольской пирушке, и разболтал всем в округе, что продал рыбу самому императору?
Конечно же, Сигурд был прав. Однако старика и впрямь было жалко, даже мальчишке с причала Тео швырнул монетку за труды.
Стена уходила ввысь на добрый десяток человеческих ростов. Мы шли на восток вдоль огромной завесы красного кирпича, поглядывая то на ее вершину, то на суматошный порт. Вооруженные люди в красных плащах собирали корабельную подать. Туда-сюда сновали мальчишки-посыльные, предлагая отвести приезжих в город. На краю причала громоздились бочки, лари, огромные глиняные кувшины и горшки. Воздух полнился криками торговцев и покупателей, капитанов и их команд. Через каждые несколько шагов в нос ударял запах новой еды: мяса, лука, чеснока, пряностей, а ведь мы еще даже не вошли в город. Ко всему этому примешивалась вонь испражнений, помоев и всяческих отбросов.
Вскоре мы подошли к тяжелым воротам, где бурлила толпа желающих поскорее попасть в Миклагард. В свете утреннего солнца блестели наконечники копий – ворота охраняли солдаты; они же и решали, кого пропускать, а кого нет. Я посмотрел на свои руки и отметил, что те стали совсем смуглыми, почти коричневыми за время долгого путешествия под южным солнцем. Впрочем, за греков мы все равно не сошли бы, хотя бы из-за таких же, как у Кинетрит, золотистых волос Сигурда, – почти все греки, которых я встречал, были черноволосыми и ниже нас.
Из раздумий меня вывел Флоки Черный, схвативший ярла за плечо. Тот обернулся, и мы все разом остановились. Толпа обтекала нас, как ручей – валун.
– Даже старая одноглазая карга, в черепе которой пауки давно паутину сплели, сразу поймет, что мы – воины, – сказал Флоки. – Да еще такие, которые распятому богу не поклоняются.
– Он прав, Сигурд, – сказал я. – Мы им понравимся ничуть не больше, чем франкам.
– Судьба наша теперь в руках Грека, – ответил Сигурд. – Мы будем фигурами на его доске для тафла, пока не разузнаем побольше об этом месте.
Я огляделся и только собрался спросить, где Тео, как он тут же возник рядом все с той же раздражающей полуулыбкой на лице. На плече Грек нес туго набитый чем-то мешок. Позади в толпе два бедно одетых торговца пересчитывали монеты, ухмыляясь от уха до уха.
– Что за игру он ведет? – проворчал я.
Мне была ненавистна мысль, что мы пройдем в город благодаря убийце Брама.
Однако так и случилось. Стражи ворот заглянули в мешок, потом один из них устало кивнул, взял протянутые деньги и махнул нам, чтоб проходили. Оказавшись в золотом городе, я решил узнать, благодаря чему нас впустили. Тео засунул руку в мешок и извлек на свет какую-то штуковину из беленой глины размером с кулак. У нее было плоское дно, и походила она на купол с христианским крестом на верхушке.
– Хеймдаллева волосатая задница, это еще что такое? – спросил Сигурд, поворачиваясь к отцу Эгфриту, раз штуковина как-то связана с церковью Белого Христа.
Вместо ответа Тео указал на запад. Там на вершине одного из холмов, посреди куполов, черепичных крыш и дворцов, возвышалась гигантская копия того, что грек держал в руках.
– Церковь Белого Христа для муравьев, что ли? – сплюнул Флоки Черный, недоуменно покачав головой. – Тут что, даже букашки верят в распятого бога?
– Их, наверное, паломники покупают, – улыбнулся Эгфрит, окидывая взглядом чудо-город, – а потом увозят с собой на память о Миклагарде.
Оказалось, что мешок Тео полон таких штуковин.
– Тут, наверное, их пятьдесят, не меньше, – сказал Флоки.
– У того, кто берет такое за деньги, должно быть, дырка в башке, куда весь ум вытек, – сказал я.
Сигурд и Флоки кивнули, однако Эгфриту глиняные купола понравились.
Внутри Миклагард походил на Рим, только не тронутый временем и рукой человека.
Впереди тянулась широкая улица, вымощенная камнями одинакового размера, – на такой сапоги уж точно не увязнут в грязи, хотя грязи нигде и не было. Даже конский навоз тут сгребали лопатами в мешок. Флоки, которому я указал на это, удивленно покачал головой. Кругом было не протолкнуться, все в изумлении глазели по сторонам, так что мы свернули в менее многолюдную боковую улочку, где можно было привести мысли в порядок. По обеим ее сторонам стояли статуи, словно живых людей заколдовали, обратив в камень.
Какое-то время мы просто наблюдали за людским морем и наверняка простояли бы, разинув рты, весь день, да Тео надоело ждать, и он, ни слова не говоря, зашагал дальше. Улицы были заполнены смуглолицыми людьми в одеждах всех цветов Биврёста. Со смесью удивления и восторга мы взирали на уходящие вдаль ряды каменных зданий высотой в три пиршественных зала. В стенах зияли дыры, закрытые стеклом, у многих были нависающие выступы, а на них – вьющиеся растения, осаждаемые пчелами. Во все стороны расходились улицы с высоченными домами, но редкие из них выглядели богато, большинство были ветхими и с надстройками, чтобы вся большая семья жила под одной крышей. Они соседствовали с роскошными церквями, дворцами и торговыми домами, которые напомнили мне грибы на длинных ножках, что вырастают за одну ночь.
– Да этот город вдвое богаче Рима! – сказал Эгфрит, пробираясь сквозь толчею. – Видишь, Сигурд, чего может достичь человек, живя в истинной вере под покровительством богобоязненного правителя.
Я тихо выругался – мне казалось, монах оставил попытки сделать из Сигурда христианина, но, похоже, Великий Град возродил в нем былые надежды.
– Отчего тогда те, кто верит в Белого Христа на твоей земле, все еще живут в дерьме? – поинтересовался Сигурд.
Если Эгфрит что-то и ответил, я не услышал – пробивал локтями дорогу к торговцу вином, расположившемуся под большим зеленым навесом. За время, которое потребовалось бы, чтоб осушить рог с добрым медом, мы распили три чаши разбавленного водой вина, благо у Тео нашлось достаточно греческих монет. Промыв просоленные глотки, мы заухмылялись, как дурни.
– Вот и сил прибавилось. – Сигурд утер ладонью рот.
