Рано утром из города вышла женщина, неся на плечах своего неподвижного ребенка.
Она шла твердой походкой и не посторонилась, когда навстречу ей из лесу шагнули две попачканные кровью фигуры в ковбойских костюмчиках.
Но почему-то женщина с ребенком осталась жива, а вот в пункт охраны порядка заявился сын судьи с жалобой, что он только что убил монаха, а друг тут ни при чем.
Как всегда, его не стали слушать, заскучали, отвернулись и ушли по кабинетам.
Однако же никто не знал, что между женщиной и двумя убийцами там, на дороге, состоялся разговор.
Заступив ей путь, один сказал:
— Куда идет такая молодая?
— Меня ждет монах Трифон, — ответила побледневшая женщина.
— Монах? — переспросили двое и переглянулись.
— Монах Трифон, который просил милостыню.
— Он тебя не ждет, — насмешливо возразил первый и своей рукой с запекшейся под ногтями кровью тронул грудь женщины.
— Он меня ждет, — отстраняясь, возразила она и сняла с плеч ребенка. — Он ждет меня над рекой на верхней дороге под молодой елкой, он лежит на спине с ножом — там, где большой камень.
— Откуда ты знаешь? — спросил первый глухо.
— Он сказал, что вы двое, белый и рыжий, там его встретите… У камня. И он будет там лежать с ножом. — Тут она внезапно догадалась, что произошло, и твердо закончила: — Вы его там убьете, сказал Трифон, и оставите нож в груди!
— Он так и сказал? — беспокойно смеясь, переспросил рыжий.
— Да! И он велел мне сидеть около него, тридцать дней. Молиться. И потом мой ребенок пойдет.
И она поставила сыночка на дорогу, и ножки его подкосились. Он не мог стоять.
— Прощайте, — сказала женщина, подняла ребенка на плечи и зашагала.
Двое, не глядя друг на друга, пошли в город.
И показания их были настолько упорными и настойчивыми, что через два дня стражи поехали на верхнюю дорогу собирать материал, — однако ничего там они не нашли.
У большого камня под молодой елочкой была просто куча сухой земли, на которой горела копеечная свечка.
Там трое монахов читали молитвы, там бледная как смерть женщина сидела, прижав к себе ребенка, а рядом, на костре, варились грибы в жестяной банке.
Тем не менее двое парней упорствовали, требуя себе смертной казни, они называли место и время убийства и предъявляли свои бурые от крови ногти.
Мало того, они назвали еще сто двадцать три преступления и даже отвели полицию к скупщику краденого, однако этот человек заявил, что он их не знает, хотя охотно вынесет всем бутылку собственного вина из подвала только что построенного дома.
Разбойников выгнали в шею, и они исчезли из города.
Убийства и грабежи прекратились.
Через месяц в город вошли двое — среди бела дня по улице двигалась молодая вдова, она вела за ручку ребенка. Тот шел медленно, но все-таки шел сам!
Мать с ребенком проходили по городу, и встречные женщины, как подсолнухи, поворачивали головы им вслед и застывали так надолго.
— Парень ходит, — шептали рты.
Тут же матери, жены и дочери больных (а таких в городе оказалось немало) узнали о происшедшем чуде, и все они стучались в домик вдовы, и всем она говорила одно и то же — что прожила месяц с ребенком у могилы святого монаха Трифона, что случайно повесила на елку кофточку своего сына, и он тут же поднялся на ножки.
А месяц тому назад она пришла по верхней дороге к большому камню и увидела там лежащего на спине с ножом в груди (он держал нож рукой) умирающего монаха, который очнулся и благословил их, а потом попросил вызвать своих товарищей из монастыря, со всеми простился и велел похоронить его тут же у камня.
А самой женщине он ничего не сказал, но она помнила его завещание, прожить месяц около него. Было страшно, что придут двое разбойников, и она все ночи жгла костер, ровно месяц, а потом наступило лето, было совсем жарко, и она повесила кофточку ребенка на ель — и мальчик встал на ножки.
Весь город точно обезумел — ребенка носили из дома в дом, буквально не давая ему ходить, целые процессии тронулись по верхней дороге, везли больных, шли попросить у святого Трифона кто жениха, кто богатства, кто освобождения из тюрьмы, а кто и Божьего наказания обнаглевшему соседу.
Монахи из горного монастыря поставили часовню у святой могилы, к ним стал стекаться народ, тут же мэр города построил гостиницу для приезжих из других мест, наладилась продажа воды из ручья, елку оградили, за вход брали плату, но все это не коснулось монастыря. Монахи его жили все той же жизнью, ничего не ели, а все добро раздавали бедным.
Очень скоро выяснилось, что старец помогает не всем, а только честным, чистым, обездоленным, преимущественно вдовам с детьми. Но шли все кому было нужно, разве остановишь поток — и потом, кто это, скажите, не честный, не чистый и не обездоленный в наше время? И какая древняя старушка не вдова с детьми, спрашивается?
Кстати, число монахов выросло — было пятнадцать, стало семнадцать, и двое новых никогда не показываются людям, они днем и ночью молятся в верхнем храме, не решаясь спуститься вниз по горной дороге к могиле старика, которого они убили и который их спас своей смертью.
Маленькое и еще меньше
Маленький человек гулял за городом и размышлял, что ему незачем жить. Все его обижают, все считают его уродом. У него нет друзей! Никто не любит его (мама не считается).
Он думал, что наступит вечер, и надо будет незаметно броситься в пруд. Покончить с этим страданием. Он уже нашел подходящий водоем и расположился неподалеку, ожидая темноты.
И вдруг маленький человек увидел Дюймовочку.
Только такой маленький человек мог заметить эту крошку. И спасибо, что он лежал лицом вниз и готовился к самому худшему в своей недолгой жизни, то есть не смотрел по сторонам.
Да и он едва смог ее разглядеть, она сидела на какой-то травке как на бревне, закрыв ручками лицо. Видимо, она плакала. Но маленький человек не мог точно рассмотреть, плачет ли она.
Маленький человек встал на колени, осторожно вынул из кармана платок, расстелил его перед Дюймовочкой и пригласил ее сесть на это огромное белое поле.
Его голос прогрохотал как гром.
Дюймовочка отказалась, замахала крохотной ручкой. И снова закрыла лицо.
Маленький человек тогда подумал угостить Дюймовочку ягодой и сорвал для нее землянику — Дюймовочка до нее бы не допрыгнула. Ягодка росла на стебельке, а для Дюймовочки это было целое дерево!
И ягода была тоже велика для нее, как арбуз для маленького человека.
А уж рука маленького человека и вообще каждый его палец могли показаться ей чуть ли не с бревно.
Маленький человек осторожно положил огромную ягоду на белый платок.
Она красовалась как арбуз на скатерти.
Дюймовочка не притронулась к землянике, она плакала, закрыв лицо руками. Теперь это было понятно.
— Что я могу для вас сделать? — прогремел как гром голос маленького человека.
Дюймовочка долго не отвечала. Маленький человек тоже осторожно молчал, не хотел ей мешать думать.
Наконец она закричала тонким голоском:
— Мне надо в теплые края!
Маленький человек прогрохотал:
— А как?
Дюймовочка ответила как можно громче:
— Я заблудилась! Меня ждет ласточка, а я не могу ее найти. Она там, наверху, летает.
Маленький человек задрал голову и увидел множество ласточек в небе, они носились далеко в вышине, еле видимые.
Вечернее небо было розовое, и черные крошечные ласточки с большой скоростью рассекали это огромное пространство на невероятной высоте.
Как Дюймовочка собирается сесть на ласточку?
Это же невозможно! Они ее просто не видят!
И потом, ласточки никогда не садятся на землю. Они же не куры и не вороны и даже не воробьи! Они птицы воздуха!
Но маленькому человеку очень хотелось помочь несчастной крошке Дюймовочке.
Маленький человек хотел сказать: «Давай я подниму тебя в небо», но потом раздумал: мало ли, поднимешь ее на ладони, налетит ворона и склюет.
Ласточки-то высоко, пока нужная ласточка заметит Дюймовочку, должно пройти время, а вороны вот они, пешком ходят и вообще сидят близко. Насторожились.
Нет, так не годится.
— Мне нужны крылышки! — завопила еле слышно Дюймовочка. — Вы понимаете? Крылья!
Маленький человек стал оглядываться и заметил белую бабочку как раз с подходящими крылышками. Она финдиляла с цветка на цветок.
Но что теперь, хватать бабочку своими огромными пальцами? Отрывать у нее крылышки? Убивать бедную? Да Дюймовочке эти вырванные с мясом крылышки не пригодятся! Она — даже если возьмет их в руки и начнет ими махать — она никогда не взлетит. Это же глупость!
— Давай пойдем ко мне домой, — загрохотал голос маленького человека, — я тебе там устрою домик с кроваткой. У меня мама очень добрая.
