Геринг рьяно взялся выполнять приказ Гитлера. В Берлине начался финальный акт драмы «Красной капеллы».
Глава шестая
Дорога на Плецензее
В полдень 17 октября 1942 года главнокомандующий Люфтваффе Герман Геринг вызвал в штабной вагон своего спецпоезда, стоявшего в окрестностях украинского города Винница, главного военного прокурора и военного юриста III Воздушного округа доктора Манфреда Редера. Предметом встречи, как сказал рейхсмаршал, было крайне спешное и в высшей степени секретное дело.
После нескольких общих фраз помощник Геринга майор Берндт фон Браухич передал Редеру отчет гестапо о расследовании деятельности шпионской сети Шульце-Бойзена/Харнака. Не будет ли главный военный прокурор любезен прочитать этот документ и сообщить свое мнение сегодня вечером?
Когда Редер снова предстал перед рейхсмаршалом, его посвятили в дальнейшие подробности.
«Мне объяснили, — вспоминает Редер, — что общее заседание суда над 117 членами „Красной капеллы“ следует провести незамедлительно и в условиях строжайшей секретности. Фюрер одобрил предложение гестапо передать дело в Народный трибунал; Герингу предстояло следить за ходом судопроизводства и открывать заседания суда, но утверждение важнейших приговоров Гитлер оставил за собой».
У Редера возникли сомнения по поводу необходимости проведения общего заседания в Народном трибунале. Еще не во всех случаях вина заключенных была установлена в соответствии с уголовным правом, и степень вины разных подсудимых слишком широко варьировалась. Вдобавок Народный трибунал вряд ли можно считать правильным выбором, поскольку в соответствии со статьей два, параграф четыре дела о военном шпионаже находятся в ведении Имперского военного трибунала (РКГ).
Геринг был растерян. Он не мог доложить это фюреру, поскольку тот испытывал сильную антипатию к этому учреждению. Неужели Редер забыл речь Гитлера в рейхстаге в апреле 1942 года с выпадами против юристов — все знали, что те были направлены против господ из Имперского военного трибунала.
Диктатор затаил недовольство против РКГ, когда тот отказался выполнить его распоряжение о судебном преследовании генералов, которые на фронте под Москвой зимой 1941–1942 года не подчинились приказам и увели с позиций свои части. Этот случай служит яркой иллюстрацией того парадокса, что суды Германии, даже те, которые практически не обладали автономией, все ещё сохраняли остатки юридических норм, давно уже отнятых фашистскими бонзами у других правовых институтов.
Имперский военный трибунал первоначально являлся лишь апелляционным судом, призванным обеспечивать одинаковое применение закона в определенных областях всей юридической системы вермахта. Однако в 1938 году режим отобрал у него право разбирать случаи так называемых военных преступлений. В результате РКГ перестал быть апелляционным судом и сохранился только как суд первой инстанции для дел о предательстве, шпионаже, измене и намеренной порче военной техники. Убедительным примером отсутствия у Имперского военного трибунала независимости являлся тот факт, что его решения не становились по прошествии определенного времени законами, как это было с другими судами, и требовали подтверждения старшего военного руководства, а в отдельных случаях даже самого Гитлера. Но все-таки даже все приведенные факты не дают полной картины подчиненности РКГ.
Имперский военный трибунал являлся органом ОКВ (Верховного главнокомандования вермахта) и обязан был руководствоваться его инструкциями. Прежде чем передать решения РКГ на утверждение, их в обязательном порядке проверял начальник юротдела ОКВ. Председатель Имперского военного трибунала был не независимым судьей, а офицером, связанным инструкциями по рукам и ногам. Председателями четырех палат РКГ были профессиональные судьи, но для каждого процесса состав суда подбирали так, чтобы непременно обеспечить в нем преобладание офицеров, вынужденных действовать в соответствии с инструкциями — три офицера в чинах генералов или адмиралов на двух профессиональных судей.
Если военные и юристы расходились во мнениях, последним неизбежно приходилось уступить, поскольку у них не было ни власти, ни независимости. Но когда интересы профессиональных юристов в сохранении своей автономии совпадали с интересами военных в защите принципов прусско-германских военных традиций, РКГ проявлял независимость, что для Третьего рейха было почти сенсацией. В борьбе против разрушения вермахта нацистской идеологией военные с охотой уступали лидерство юристам, особенно если учесть, что в состав Имперского военного трибунала входили юристы старой школы, чье искусство полемики часто одолевало не столь острые офицерские умы.
Самым выдающимся юристом в РКГ был доктор Александр Крель, председатель второй палаты Имперского военного трибунала и бывший прокурор Дармштадта. Председателем РКГ был адмирал Макс Бастиан, — лишенный всякого воображения человек с военным складом ума, бывший капитан линкора «Шлезвиг». Убедительные аргументы Краеля часто достигали цели, заставляя Бастиана балансировать на натянутом канате между законом и открытым неповиновением режиму. Но, конечно, только при условии наличия доказательств, что все совершается в интересах вермахта.
Возглавлявший юридический отдел ОКВ доктор Рудольф Леман, как правило, поддерживал решения РКГ и иногда мог заручиться поддержкой Геринга, поскольку тот в противовес презрительному отношению нацистов к закону любил показать себя перед военными сдержанным приверженцем традиций. Правда, это здорово зависело от возможности навлечь на свою голову гнев Адольфа Гитлера. Недоверчивого диктатора трудно было провести «мягкотелыми» маневрами РКГ; он стал подозревать, что военный трибунал старался уберечь юридическую систему вермахта от появления в её рядах нацистских законников.
Вот почему Геринг был так напуган, когда Редер сообщил ему, что дело шпионов «Красной капеллы» находится в юрисдикции Имперского военного трибунала. Рейхсмаршал предвидел конфликт с фюрером и категорически отклонил это предложение. Редер понял невозможность отстоять свою позицию и поднял на ноги двух коллег, оказавшихся в спецпоезде Геринга: председателя одной из палат Креля и начальника юридической службы Люфтваффе Христиана фон Хаммерштайна.
Хаммерштайн подключил Бастиана с Леманом, и все пятеро согласились поддержать предложение Редера. Они чувствовали, что в интересах вермахта нельзя позволить зависимому от влияния гестапо Народному трибуналу заниматься делами солдат и офицеров. Лерман, Хаммерштайн и Редер добились новой встречи с Герингом.
Жаркая перепалка с колеблющимся соратником Гитлера заставила того уступить. В конце октября Геринг встретился с фюрером и рекомендовал провести суд над «Красной капеллой» в Имперском военном трибунале. Чтобы предотвратить возможную вспышку ярости, в качестве обвинителя он предложил Редера, слывшего самым суровым и лояльным режиму офицеров военно-юридической службы. Гитлер с кандидатурой согласился.
Несколько дней спустя Редер с двумя секретаршами, Адельхайд Айденбенц и Эрикой Стрей, отправился в кабинет Имперского Министерства авиации, который раньше занимал начальник штаба Люфтваффе генерал-полковник Йешоннек. Впоследствии к нему присоединился военный прокурор Вернер Фалкенберг из суда III Воздушного района.
Так как формально «специальный представитель рейхсмаршала» Редер по-прежнему оставался военным прокурором из РКГ, пришлось ждать ещё две недели, прежде чем РСХА соизволило передать ему протоколы допросов в гестапо. Редер вспоминает: «Первые досье вместе с окончательным отчетом гестапо поступили в начале ноября. Это были дела Шульце-Бойзена, Харнака, Грауденца и Коппи. Несколько дней спустя передали досье Шумахера, а столь необходимые для понимания всего дела досье „Кента“ и так называемого Винсента Сьерра все ещё отсутствовали».
Тем временем бывший организатор шпионской сети «Кент» был арестован 12 ноября в Марселе и перевезен для допроса гестапо в Бельгию. После первых же показаний «Кента» стало ясно, что он обеспечивал передачу в Москву основного потока разведывательной информации, собранной берлинскими агентами. Теперь нетрудно стало доказать связь Шульце-Бойзена и его друзей с советской разведкой. Редер отправил в Брюссель своего представителя, чтобы разыскать протоколы допросов «Кента», но несколько дней спустя того уже перевезли на Принц-Альбрехтштрассе.
К середине ноября у Редера были все досье членов «Красной капеллы», и он смог приступить к своей страшной работе. С этого момента история «Красной капеллы» стала его историей, а летопись её краха — его рассказом. «Кровавый судья», как назвала его Грета Кукхоф, стал кошмаром для узников.
