старину при царском дворе. Когда Вадим представлял себе сценку, то трясся от беззвучного смеха. Затея представлялась сногсшибательной: они с Валентиной после вечернего свидания возвращаются домой, Джулия в светском стиле приседает в глубоком реверансе, а Ромео, поднявшись во весь рост, шаркает «ногой» с почтительным наклоном головы.
Вадим понимал, что привить собакам за какие-то несколько часов аристократичные манеры есть полная чушь. Тем более не помышлял и о безукоризненности исполнения. Соль заключалась в том, что старательные, но неуклюжие попытки подопечных однозначно вызовут у Валентины гомерический смех.
Он приступил к делу. К его разочарованию, собаки продемонстрировали полную несостоятельность. Джулия постоянно повергалась на поджатый в страхе хвост. Ромео страшно водил глазами, под окрик поднимался на задние лапы, тотчас стремительно падал на передние, не успев при этом шаркнуть. Вадим не падал духом, запасся терпением, с настойчивостью пытался добиться хотя бы некоторой пародии. Постановка поглотила его до такой степени, что он прошляпил время встречи с Валентиной.
Он не услышал, как она открыла калитку, подошла сзади. Догадался о ее появлении, когда Джулия, упав в очередной раз, замерла в сидячей позе, глядя мимо него. Вадим мгновенно обернулся, наткнулся на суровый взгляд Валентины.
– Зачем это тебе? – Она поджала губы.
Вадим вдруг подумал, что, будь он маленьким, Валентина однозначно отвесила бы увесистый подзатыльник.
– Разве не смешно? – выразил сожаление.
– Нет, не смешно – печально. – Собаки, понурив головы, смотрели в землю.
Валентина ушла, оставив его с собаками.
Вадим, к облегчению питомцев, быстро стянул с них уборы, устремился к дому.
– Жаль, не учел одной вещи – темно сейчас. Было бы светлее, не удержалась бы от смеха. Видела бы ты выражение их глаз! – заявил, как только вошел в гостиную.
Она окинула его мрачным взглядом:
– Я видела не серьезного мужчину, а легкомысленного мальчишку, который занимался ерундой. Вадим, мне порой кажется, что ты до сих пор переживаешь стадию взросления. Делаешь глупость и радуешься как ребенок, причем хочешь, чтобы и я радовалась. Не удивлюсь, если начнешь хвастаться «историческими» победами над оловянными солдатиками. Могу подсказать, где продают набор этих игрушек.
– Не вижу повода для насмешек, ты повторяешься, – вдруг возмутился. – Многие известные люди со страстью предавались игре в оловянные солдатики. Это, к твоему сведению, и есть хобби.
– Пожалуйста, не обеляй себя.
– Почему же? Каждый нормальный человек имеет право на защиту своей точки зрения. – Он беспокойно заходил по комнате. – А насчет глупости я тебе вот что скажу. У великого Ньютона были кошка и котенок. Он держал их при себе, в рабочем кабинете. Когда они просились наружу, то он отрывался от работы, вставал, открывал им дверь. Чтобы они впредь не мешали ему работать, он однажды прорезал в двери два сквозных отверстия: одно большое, другое поменьше. Кошки теперь запросто могли выходить, каждая через свой проход, не отвлекая его от занятий. Видишь, какую глупость он совершил?
Валентина ничего парадоксального в поступке ученого не усмотрела, в то же время странное заключение озадачило, что не укрылось от внимания Вадима.
– Довольно было проделать одно, но большое отверстие, – пояснил он.
– Не учи, нетрудно догадаться, – мгновенно сообразила она. – На то он Ньютон, ему все позволено, по крайней мере, он не мучил кошек. Несчастные собаки – и врагу не пожелаю.
– Да пойми ты наконец: была безобидная шутка. Со скуки и не такое вытворяют, это нормально. Желал рассмешить только тебя, что тут плохого.
Валентина вздохнула, встала с дивана и удалилась. Вадим с досадой на лице прекратил движение по комнате.
По обыкновению, перед сном они остаток вечера проводили в приятных беседах. На сей раз домашняя традиция нарушилась – было от чего впасть в грустное настроение. Зато следующий вечер прошел в атмосфере взаимопонимания и согласия.
Жизнь Вадима направлялась по задуманной им колее. Лишь одна видимая преграда – весеннее полнолуние – стояла поперек пути. Однако теперь стена препятствия настолько истончилась, что превратилась в прозрачную пленку, через которую он отчетливо видел вожделенную свободу.
А его питомцам жизнь была не мила. Времена изменились, и изменились к худшему. Канули в прошлое те счастливые дни, когда вдоволь можно было насладиться общением с хозяином. Сколько было сказано прекрасных слов! Сколько было испытано прекрасных чувств.
Теперь воспоминания обратились в мечты.
Тяжко каждое утро в неподвижной стойке наблюдать, как хозяин мимо шествует с этой пигалицей чуть ли не в обнимку. Сопровождать их прохождение поворотом головы, словно стоишь в почетном карауле.
Пройти мимо и не бросить ради приветствия мимолетный взгляд. Хотя бы украдкой мигнуть одним глазом. Горше не бывает.
И все же каждое утро приносило Ромео и Джульетте и минуты трепетного радостного ожидания. Когда хозяин закрывал калитку, оборачивался к ним лицом, то в мгновение ока рассеивалось мрачное настроение. Сердце наполнялось светлой надеждой. Память моментально воскресала яркие моменты ушедших прекрасных дней.
И если хозяин мимоходом ронял короткое, но приятно звучащее – и ничего, что на иностранном языке – слово «together», что означало «пообщаемся», то ликованию не было предела.
Но уж лучше бы он каждое утро, а не иногда, подходил, поглаживал, напевая какую-то мелодию, что могло значить лишь одно: сегодня будем врозь. И пусть печали не было бы предела. И пусть целый день пришлось бы тоскливо поглядывать на закрытые двери дома вплоть до вечера, когда он выходил на лужайку. Но только не тяжелое испытание.
Когда слух ловил многообещающий клич «together», душа готова была в ответ вырваться наружу. Как не возрадоваться! Не запрыгать в исступлении от счастья. Ведь так хочется верить в лучшее и прекрасное. Верить, что мечта вот-вот обратится в явь.
К горькому разочарованию, по истечении радостно волнующих минут ожидания хозяин вновь выходил с ненавистным грузом за плечами. Судьба вновь показывала кукиш. Такова собачья привилегия. Не позавидуешь.
Далее понуро трогались в путь. Некогда увлекательные походы к морю сменились скучными безмолвными перемещениями. А чудный уголок, где звучало высокое слово, стал адом.
По прибытии на морской берег хозяин взваливал на спину железную штуковину, надевал на ноги огромные лапы. После накладывал на лицо что-то чудовищное со страшно большими глазами. Затем прыгал в воду. Пропадал. Словно канул в воду.
Что происходило в душе, не пожелаешь ни врагу, ни даже этой примазавшейся нахалке. Хозяин исчезал под толщей воды, и тотчас сердце начинало разрываться на большие куски. Кричи, поднимай вой, мечись в ужасных предчувствиях по всему берегу – все бесполезно, не дозваться.
А если кто-то и появлялся… эх, лучше не показывались бы вовсе. Бег навстречу к ним с душераздирающим лаем о
