— Дядюшка, вы не находите, что в торговле и мирном сосуществовании мы можем добиться больше выгод, чем в войне? Наши армии готовы, войска сконцентрированы и стоят друг напротив друга. Стоит ли оно того, если России никаких территориальных приобретений за счет Пруссии не нужно? — сказал я, машинально посмотрев на время и отметив, что 15 минут разговора ушло в никуда.
— Я же, мой племянник, был бы не прочь заполучить обратно «город королей». Кенигсберг предал меня, и мое правление омрачено тем фактом, что в прусском городе все больше разговаривают на русском языке, — сказал Фридрих, меняясь в лице и превращаясь, казалось, в хищника.
— Дядюшка, тоска по городу может быть всякой. К примеру, исконные владения Бранденбургского дома ни что иное, как славянские земли, — сказал я, также внутренне наполняясь решимостью.
— Милый племянник, я бы хотел услышать, что вы мне готовы предложить, однако угрозы, нынче прозвучавшие, отдаляют нас от предметного разговора, — сказал Фридрих, не отрывая от меня взгляда.
— Соглашусь и еще раз повторю, что я бы предпочел иметь Пруссию, — так и порывало остановиться именно на этих словах, но я продолжил. — В числе надежных торговых партнеров. С вашей культурой производства, практичным подходом к науке и с нашими изобретениями мы могли бы двигаться вперед во всех сферах.
— Петр, вы не можете не знать ту систему, которую я выстроил в своей державе. Пруссия должна прирастать новыми землями, иначе, еще десять-пятнадцать лет без войны и новых приобретений, — и державу, кою вверил мне Господь Бог, ждут наихудшие времена, — сказал Фридрих, и на этот спич короля, мне было много чего ответить.
— Дядюшка, я, признаться, беспокоюсь, что далеко небезразличные для меня люди, проживавшие в вашей державе, могут стать заложниками чьих-то интересов, — сказал я и не стал уточнять, чьих именно, чтобы не переступить грань, за которой может оказаться оскорбительное утверждение, что Пруссия лишается своего суверенитета.
— Еще полгода назад на этих ваших словах наш разговор закончился бы, и свои аргументы стали приводить пушки и атаки солдат, — Фридрих сделал небольшую паузу, чуть закатил глаза, раздумывая над последующими словами. — Мое сотрудничество с англичанами более десяти лет выглядело, как обоюдовыгодное, и лишь недавно, не без вашей в том вины, милый племянник, Англия стала пытаться диктовать свои условия и принуждать следовать в том русле политики, которое выгоден, прежде всего, островитянам, что не так уж правильно для Пруссии.
— Вам, как и любому государству, необходимы союзники и партнеры! — сказал я
— О, да! Это неотложное правило в политике. Однако, о каком союзнике вы говорите, если, уж простите, держитесь за юбку Марии-Терезии? — сказал Фридрих и с вызовом посмотрел на меня. — Или, после исчезновения угрозы Османской империи, вы решили изменить союзным отношениям? Вы, действительно, намекаете на союз между Пруссией и Российской империей?
— Отрадно слышать, дядюшка, что вы, в коем веке, но назвали Россию империей. И вы, как чаще всего бывает, не ошиблись, — я усмехнулся, показывая, что фраппировать меня не удалось. — Столь огромной державе, в коей, по воле Божией, я император, впору иметь не одного, не во всем дружественного, союзника, но создавать собственную систему сдержек и противовесов, чтобы иметь возможность сотрудничества со многими.
— То есть вы, мой милый племянник, предлагаете Пруссии стать союзником, либо партнером, но при этом не собираетесь разрывать союзные отношения с Австрией? — говорил Фридрих, а на его лице читалось «я зря посчитал тебя умным».
— А вы, дядюшка, действительно всерьез рассчитываете еще раз повоевать с Австрией? Признаюсь, мне это было бы даже выгодно. Вы деретесь, взаимно ослабляете друг друга, я наблюдаю и решаю, кому именно помочь, торгуя оружием и порохом со всеми. Тут и Франция не сможет остаться не у дел. Европа воюет, а Россия торгует. Это ли не великолепно? — сказал я и даже мимолетно пожалел, что именно такую концепцию во внешней политике некогда не принял.
— Да, уж, племянник, у вас фантазия, признаться, развита. Но как же, по-вашему, быть, если Пруссии нужны новые земли, при этом нынешняя политическая конфигурация позволяет, как минимум, вернуть утраченное? — спросил Фридрих.
Складывалось впечатление, что прусский король подбивает именно меня озвучить очевидное. Это получится, что для потомков именно я и предложу разделить Речь Посполитую? Да и не столь важно, чтобы через лет двести-триста, где-то сидя на кухне, поляк клял меня, если при этом русский мужик на не менее уютной кухне выпьет чарку за память великого монарха.
— Вы уже все поняли, дядюшка, я лишь озвучу то, что на поверхности, — сказал я, вновь посмотрев на часы. — Сейчас у Польши нет защитников. Австрии придется пойти на разделы неспособного к защите государства. Пусть тот же Краков, Львов отойдут Марии-Терезии. Против меня и вас она не посмеет пойти, ввергая свое государство в пропасть. Франция? Так я слышал, что сейчас на улицах французских городов неспокойно, а Лион вообще полыхает в огне безумства.
— А мне, значит, Торунь? — усмехнулся Фридрих.
— Мы сможем договориться, главное принципиальное решение. Уже на днях открывается вальный Сейм в Люблине. И, мой дорогой дядюшка, я прекрасно знаю, какую каверзу мне готовят, в том числе и не без Вашего участия, — решил я немного напомнить Фридриху о работе моей разведывательной сети.
Тут был еще один психологический прием. Если я такой осведомленный о европейских интригах, то насколько обширны мои знания? Пусть Фридрих поразмышляет об этом. У меня есть аналитический отдел, который касается именно что Пруссии. Вся прусская пресса просматривается, анализируются все поездки короля, все, что дает разведка. Да! Я считаю, что мои знания о сущности дел в Пруссии достаточно системны.
— Позвольте уточнить, милый племянник, а что вам стало известно? Весьма вероятно, что ваша фантазия вновь застилает реальность, — на грани, да чего там, прозвучало именно что оскорбление.
— Если королю не докладывают о столь важных государственных решениях, то, может генерал-фельдмаршал Джеймс Фрэнсис Эдвард Кейт необоснованно занимает свою должность? — я хотел было продолжить, но был перебит Фридрихом.
— Ты не станешь указывать мне, кого и куда назначать! — взорвался Фридрих.
Все правильно, мне и ранее сообщали, что прусский король может быть вспыльчив, но достаточно быстро отходчив. Но и мне не пристало слушать в некотором пренебрежительном тоне это «милый племянник». Россия один на один и следа от Пруссии не оставит, а все равно у короля гонору выше крыши. Все-таки, действительно сильным политиком является именно Мария-Терезия, по крайней мере, разговор с ней я запомнил надолго. Австрийская императрица тогда меня чуть не «раскатала».
— Дядюшка, а мне так же покричать из-за того, что Вы участвуете в каверзе против России? Что хотите вынудить мою империю влезать в польские дела и получать еще один театр военных действий от протестантской и католической конфедераций? Так не проще ли мне будет перенаправить все свои войска со Швеции, которая уже обречена и я только и жду сведений о низложении шведского короля Адольфа Фредерика, сюда, в Пруссию? Англичане не спешат помогать, ждут прусской крови пролитой за Англию. Мне нужен мир с вами, вам же не нужна война со мной, — чуть повысив тон, говорил я, а Фридрих изучающе на меня смотрел.
— Я должен англичанам немало серебра, — сказал Фридрих после продолжительной паузы.
— Это уже предметный разговор, который можно было бы перепоручить подданным. Польшу можно сыграть иначе. Россия поддастся на провокацию, влезет в польские дела под предлогом защиты исконных шляхетских вольностей и православного населения. И мы должны, неожиданно для всех, объявить о защите территорий, с проживанием диссидентов [людей в Речи Посполитой, не являющихся католиками], — сказал я, отпивая вина.
— Еще одно условие, без которого я вообще ничего не собираюсь обсуждать, — противоречиво говорил Фридрих, так или иначе, но обсуждение уже началось. — Моя младшая сестра, Луиза Ульрика, шведская королева. Она не должна ни коем образом пострадать. Ни от толпы, ни от несчастного случая.
