А мук, гонений и различных казней мы ни для кого не придумывали: если же ты говоришь о изменниках и чародеях, так ведь таких собак везде казнят. <...>
Второе послание Курбского
Широковещательное и многошумное послание твое получил, и понял, и уразумел, что оно от неукротимого гнева с ядовитыми словами изрыгнуто, таковое бы не только царю, столь великому и во вселенной прославленному, но и простому бедному воину не подобает, а особенно потому, что из многих священных книг нахватано, как видно, со многой яростью и злобой, не строчками и не стихами, как это в обычае людей искусных и ученых, когда случается им кому-либо писать, в кратких словах излагая важные мысли, а сверх меры многословно и пустозвонно, целыми книгами, паремиями, целыми посланиями! Тут же и о постелях, и о телогрейках, и иное многое – поистине слово вздорных баб россказни, и так все невежественно, что не только ученым и знающим мужам, но и простым и детям на удивление и на осмеяние, а тем более посылать в чужую землю, где встречаются и люди, знающие не только грамматику и риторику, но и диалектику и философию.
И еще к тому же меня, человека, уже со всем смирявшегося, в странствиях много перенесшего и несправедливо изгнанного, к тому же и многогрешного, но имеющего чуткое сердце и в письме искусного, так осудительно и так шумливо, не дожидаясь суда Божьего, порицать и так мне грозить! И вместо того чтобы утешить меня, пребывающего во многих печалях, словно забыл ты и презрел пророка, говорящего: «Не оскорбляй мужа в беде его, и так достаточно ему», твое величество ко мне, неповинному изгнаннику, с такими словами вместо утешения обратилось. Да будет за то Бог тебе судьей. И так жестоко грызть за глаза невинного мужа, с юных лет бывшего слугой твоим! Не поверю, что это было бы угодно Богу. <...>
Второе послание Ивана Грозного Курбскому
Со смирением напоминаю тебе, о князь: посмотри, как к нашим согрешениям и особенно к моему беззаконию, хотя я и не отступил от веры, снисходительно Божье величество в ожидании моего покаяния. И не сомневаюсь в милосердии создателя, которое принесет мне спасение, ибо говорит Бог в святом Евангелии, что больше радуется об одном раскаявшемся, чем о девяноста девяти праведниках; то же говорится и в притче об овцах и драхмах. Ибо если и многочисленнее песка морского беззакония мои, все же надеюсь на милость благоутробия Божия – может Господь в море своей милости потопить беззакония мои. Вот и теперь Господь помиловал меня, грешника, блудника и мучителя, и животворящим своим крестом низложил Амалика и Максентия. А наступающей крестоносной хоругви никакая военная хитрость не нужна, что знает не только Русь, но и немцы, и литовцы, и татары, и многие народы. Сам спроси у них и узнаешь, я же не хочу перечислять тебе эти победы, ибо не мои они, а Божьи. Тебе же напомню лишь кое-что из многого, ибо на укоризны, которые ты писал ко мне, я уже со всей истиной ответил; теперь же напомню немногое из многого. Вспомни сказанное в книге Иова: «Обошел землю и иду по вселенной»; так и вы с попом Сильвестром, и Алексеем Адашевым, и со всеми своими родичами хотели видеть под ногами своими всю Русскую землю, но Бог дает власть тому, кому захочет. <...>
Вместо прежних соратников царь окружил себя новыми любимцами – к их числу принадлежали бояре Басмановы, князь Вяземский, дворяне Малюта Скуратов и Василий Грязной. Всем им предстояло печально прославиться в годы опричнины.
Опричнина, 1565–1572 годы
Житие митрополита Филиппа
В декабре 1564 года царь после долгого путешествия по монастырям вместе с семьей покинул Москву и остановился в Александровской слободе (ныне город Александров), при этом вывез с собой казну и государственный аппарат, и оттуда направил в Москву послание митрополиту, обвиняя бояр и духовенство в измене и сообщая о своем намерении отречься от престола. Другое послание, адресованное народу, заверяло, что самодержец гневается лишь на бояр, а на простых людей «обиды не держит». Царь добивался признания за ним абсолютной власти. Бояре и многолюдная народная депутация умолили царя вернуться на царство, Иван же потребовал, чтобы дума наделила его правом казнить изменников по своему усмотрению, а также согласилась на разделение страны на опричнину (личные царские земли – северные промысловые края, ряд подмосковных уездов, часть Москвы и рубежи Литвы) и земщину (остальная территория России). Опричные земли царь раздавал тем, кто пользовался его доверием, а прежних владельцев изгоняли и ссылали. Из опричников – новых владельцев конфискованных земель – составили опричное войско, причем его организация напоминала устройство монашеского ордена: во главе игумен (сам царь), пономарь (Скуратов), келарь (князь Вяземский)... По замечанию Пискаревского летописца, «в том же году попущением Божием за грехи наши взъярился царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси на все православное христианство по злых людей совету Василия Михайлова Юрьева да Олексея Басманова и иных таких же, и учинил он опришнину...»
Изменником в эти годы объявляли всякого, кто имел неосторожность сказать о царе и его приближенных «худое слово», казненных было около 3500 тысяч человек. Не миновала печальная участь даже первое духовное лицо России – митрополита Филиппа (Федора Степановича Колычева), обличавшего опричнину и отказавшегося благословить царя.
Исконному же злодею, началопагубному змею, лукавому хищнику, древнему завистнику, лукавому шепотнику, сатане проклятому, мало ему со своими угодниками бесами тьмообразной своей погибели. Но, еще льстя, жаждет, желает вселенную злобою погубить, беспрестанно воюя против христианской веры и благородных людей. Наиболее же всего вооружаясь на благопоспешных духовных правителей, наводит на них смертоносные скорби: самих же себя окаянных, на горшую муку. Они же, велехвальные страстотерпцы, с Божией помощью все с благодарением переносят и ото всех Царя и Содетеля победными вечными венцами украшаются и к Нему приходят в вечный покой, пока не пройдут назначенные семь тысяч лет всегоршей муки и к предыдущей славе. Ныне же злокозненного его враждования слово изречем и тайную его часть ныне откроем, поскольку и в нас многие его многоплетения действуют. Не только в простых людях осуществляются те вражьи наветы, но и до самых советных царевых палат доходят. И вельможи между собою воздают ненавистью за любовь, гордостью над смирением возносятся и злыми своими гнусными умышлениями друг на друга словно змеи шипят и всякие злые вещи соплетают.
Неудобно писанию предать, но и самого благочестивого царя сильно возмутили на гнев и ярость сами на себя воздвигли. И от тех советов верных своих слуг и известных сродников восприняв елей, нагоняет страх на бояр своих и неукротимо гневается. И из-за таких злых соблазнов собирает совет и весь освященный собор во царствующем городе своем Москве. И вызывает Новгородского архиепископа Пимена, Казанского Германа, Ростовского Корнилия, Крутицкого Германа, Суздальского Пафнутия, Рязанского Филофея, Смоленского Феофила, Тверского Варсонофия, Вологодского Макария и прочих епископов и архимандритов, и игуменов, и всех бояр своих. И возвещает им свою царскую мысль: решил он царство свое разделить, а царский двор перенести в Александровскую слободу и хочет, чтобы они эту мысль благословили. Блаженный же Филипп и другие епископы решили, укрепившись между собою, против такового начинания крепко стоять. Но один из них, славолюбивый, облеченный епископским саном, донес царю об их общем совете, и многие отказались от общего решения. И не только царева страха убоялись, но и на блаженного Филиппа иные из них восстали, если он об их решении объявит.
Царь начал свой совет, все же от страха не смели ничего сказать. Иные же, желающие славы мира сего, молчали, и никто не смел говорить что-либо против царя или его умолить, или тем, кто его возмущает, запретить. Блаженный же Филипп приступил к царю и сказал: «Знаем тебя как хранителя благочестия и истинного поборника, и православия снабдителя, и своей державы осмотрительного правителя. Никто ничего на державу твою злого не советует – свидетель тому Всевидящее Око. О царь! Мы от отцов наших приняли обычай почитать царя, но прежде всего благоразумие в нем чтить. Прекрати такое неугодное начинание, держись, прежде чем пожелать, разума; встань крепко на камени веры, он же крепко Господом заложен. Подражай добродетелям, которыми и отец твой, царь и великий князь Василий, возвысился. Возвысься благочестием, сияй смирением и просветись любовию Божественного Духа. Желанием добродетели назидайся в правой вере. Благие деяния и честное житие – это не дрова, не сено, не стебли, мгновенно сжигаемые грехом, годные только к сожжению и более ни к чему не годные, но золото и серебро.
Для того ли собрались мы, отцы и братия, чтобы молчать? Почему боитесь правду сказать? Ваше молчание грех влагает в душу цареву, а своей душе оно на горшую погибель. Православную веру в скорбь и смущение повергает. Почему желаете тленной славы мира сего? Ни высокий сан мира сего не избавит от муки вечной преступающих заповеди Христовы, но наше истинное должное стремление – иметь духовное попечение о благочестии, благоверии, смирении всего православного христианства. На то ли взираете, что молчит царский синклит – все они связаны куплями житейскими. Нас же Господь Бог ото всего этого освободил, да знают ваши преподобия, что для этого поставлены – исполнять всякую истину. Исполнившие же этот завет, венцом небесным будут увенчаны, если душу свою полагаете за порученное стадо. Но если об истине умолчите, сами знаете, что в день судный истязаны будете за все, что вам поручено Духом Святым».
