Вспомнил недавний сон с Севой и Сергеем Фишбейн-Степаненко и вдруг осознал, что их объединяло, а может, и специально объединило в этом сне. Они оба стали пеплом. Глядя на последнюю не до конца заполненную страницу гроссбуха, Виктор вдруг ощутил дрожь в руках. Причиной была неожиданная догадка, а точнее, пока что только вопрос: а не в этой ли трубе-топке кремировали Сергея? Ведь в письме, написанном сослуживцами, объяснялось, что выбирали они между кремацией на месте, то есть в Чечне, и отправкой тела в Киев.
Виктор присел за парту. Стал листать гроссбух к началу, следя за меняющимися датами записей. Дошел до конца апреля и дальше стал пробегать глазами фамилии кремированных повнимательнее. Страниц двадцать прочитал и уж подумал было, что дальше искать Серегу не имеет смысла. Но вдруг глаза сами выхватили из заполненной аккуратным, по-детски округлым почерком страницы «Фишбейн-Степаненко, 13 февраля 1997 года, г. Киев».
Виктор захлопнул гроссбух, но остался сидеть за партой. Сидел долго. Сидел и вспоминал Серегу, вспоминал новогодний праздник, устроенный у него на даче, вспоминал пикник на Днепре.
Странно, что, даже не зная ничего, не догадываясь о существовании этого места, этого «домашнего» крематория, Виктор уже имел к нему отношение, уже был связан с ним и косвенно, и напрямую. И урна, стоявшая снова на подоконнике в его киевской кухне, была веским тому доказательством.
61
Пару часов спустя, когда вся бодрость испарилась из тела и мыслей Виктора, в дом вернулся Аза. Виктор лежал на своей кровати. Смотрел в потолок. Ждал дембеля.
– Ты не лежи! – сказал ему Аза, заглянув в приоткрытые двери. – Бери этого «рыжика» и обучай делу! Сегодня работу привезут. Не научишь его – будешь сам сжигать.
Нехотя Виктор поднялся на ноги.
Пока шел с новеньким к бараку-крематорию, разговорились. Звали рыжего Васей, был он из Архангельска, с самого русского Севера.
– А кормить будут? – спрашивал он по дороге.
На фоне хрустящего под ногами снега этот вопрос прозвучал удивительно гармонично и мирно. Как в приемнике для беспризорных детей.
– Аза все покажет. Вермишель будешь варить, в «сытую» пятницу – армейская тушенка…
– А почему пятница сытая?
– Потому, что в четверг ночью будешь сжигать со скидкой, – объяснял на ходу Виктор, а в памяти далеким эхом прозвучали похожие объяснения Севы.
– А сжигать что?
Тут Виктор остановился как вкопанный. Понял, что Вася ничего не знал о своей предстоящей работе. Желание что-то объяснять дальше пропало. Помолчав, Виктор махнул призывно рукой и молча зашагал дальше.
– Так что сжигать? – повторил свой вопрос рыжий, догоняя Виктора.
– Я тебе лучше все на месте покажу, – ответил Виктор.
На месте действительно объяснять было намного легче, чем на ходу. Вася только пару минут простоял с открытым ртом, когда понял, что он будет делать. Потом как-то легко согласился. Особенно когда Виктор сказал между делом: «Теплая печка лучше холодной ямы!».
– А ты что, тоже в яме сидел? – спросил Вася.
Виктор кивнул.
В зеленых глазах рыжего засветилось уважение.
Виктор прошелся с Васей по вентилям, показывая их очередность. Раскрыл обе торцевые дверцы.
– А мертвых туда надо вперед ногами? – спросил Вася, заглядывая в холодную и черную горловину внутренней трубы.
– Наоборот, лучше головой. Чтобы потом можно было за ноги дальше протолкнуть.
Вася кивнул.
– Может, сразу и зажжем? Погреемся? – предложил он.
– Нельзя, – серьезно проговорил Виктор. – Дым могут увидеть. Как стемнеет, так и зажжем!
Стемнело часа через два, и тогда Виктор с Васей запустили печку. Вася оказался понятливым и покладистым. Все схватывал на лету – и это страшно радовало Виктора, прислонившегося спиной к внешней трубе печки-крематория. Раз быстро схватывает, значит, сам быстро без него, без Виктора, управляться сможет. А печка нагревалась, и в бараке становилось теплее и уютнее. Глаза уже так привыкли к темноте, что даже слабенький луч фонарика, которым Виктор подсвечивал себе, проверяя показания стрелок на датчиках, казался резким.
– А когда будет «сытая» пятница? – раздался вдруг в полумраке барака-крематория голос Васи.
Виктор открыл было рот, чтобы ответить, но вдруг понял, что не знает, какой сегодня день недели. Поискал в мыслях – отчего оттолкнуться, чтобы вычислить: что за день сегодня. Но отталкиваться было не от чего. Просто ему давно не задавали этого вопроса. Он жил от вчера до завтра и потом снова также, только «завтра» становилось «вчера». Вчера он наконец нашел пингвина Мишу, вчера ему пообещали свободу. Свобода наступит «завтра», только день этот не будет иметь названия и числа. Нет, где-то, может быть, даже совсем недалеко, там, где действуют привычные законы, разделяющие неделю на выходные и рабочие дни, где четко определено, что такое хорошо и что такое плохо, где все хорошо помнят правила нормальной жизни и живут соответственно этим правилам, – там этот день имеет все. И прочное место в календаре, и прописку в месяце и неделе, и собственное название, под которым он окажется в истории для определения четких временных координат какого-то события или происшествия. Но здесь, несмотря на всю «ашорность» этой зоны, время и жизнь идут по другим правилам. И только те, кто заходит в эту зону по необходимости, приносят сюда погибших товарищей, чтобы облегчить их посмертную судьбу, только они точно знают день и дату. И Аза наверняка знает.
– Придет Аза – спросим! – ответил после длинной паузы Виктор.
62
«Сытая» пятница наступила через два дня. Наутро Виктор с Васей кипятили на костре воду, чтобы вбросить в нее серую вермишель, а потом, когда сварится, вывернуть в вермишель пол-литровую жестянку свиной тушенки.
Вася, перед тем как открыть жестянку, долго ее осматривал, не скрывая удивления.
– А нас в части, в Моздоке, такой же кормили! – сказал он, покачав головой.
После завтрака Виктор улегся спать, а Вася долго еще рассматривал часы, полученные прошлой ночью в подарок от одного из федералов в память о его погибшем товарище.
Около полудня низко над «ашорной зоной» промчались истребители-бомбардировщики «Су». Домик Азы вздрогнул от вибрации. Виктор, спавший на самом краю кровати, слетел на пол. Проснулся.
Вышел во двор и сонным взглядом окинул окрестности. И увидел Азу, сидевшего на поваленном стволе под молодой сосенкой. Подошел, присел рядом.
– Хачаев про меня ничего не говорил? – спросил.
– А что он должен был сказать?
– Он меня отпускает, – сообщил Виктор. – Честное слово дал.
– Раз дал, значит, отпустит, – кивнул Аза.
Слова азербайджанца отвлекли мысли Виктора от волнений о собственной судьбе.
– А Севу куда высыпали? – спросил он.
– В железную бочку, в углу, – ответил Аза враз погрустневшим голосом.
– Может, надо как-то домой отправить? Адрес ведь где-то есть?
– Есть адрес, – Аза повернул круглое лицо к Виктору и посмотрел на него пристально. – Только почта у нас не работает… Разве что сам с федералами договоришься и оплатишь?
Виктор пожал плечами.
– Можно, – сказал он. Потом, подумав, добавил: – Я могу с собой взять, а потом из Киева почтой отправить… Мне так из Москвы прах друга пересылали…
– Хорошо, адрес я тебе дам, – пообещал Аза. – А он там сверху, в бочке. После него туда ничего не добавляли.
– Мне еще сумка нужна побольше, – произнес Виктор, представляя себе, как понесет в этой сумке пингвина Мишу.
– Брезент дам – сошьешь!
Вернувшись в комнату, Виктор достал из-под кровати кулек с надписью «Мальборо». Аккуратно свернул его и спрятал в карман куртки. Посмотрел на спящего Васю. Рыжему, вероятно, снился приятный сон – его пухлые губы едва заметно шевелились, то и дело возвращаясь на «исходную позицию» нежной полуулыбки.
Зайдя в барак-крематорий, Виктор подошел к железной бочке, наполненной почти до краев невостребованным прахом. Развернул кулек «Мальборо», взял прислоненную к деревянной стенке лопату. Насыпал почти полкулька праха. Прикинул вес. Показалось маловато. И он снова опустил лопату в бочку и тут же услышал металлический звук – лопата наткнулась на железо. Добавив в кулек еще праха, Виктор сунул руку в бочку и вытащил оттуда знакомый золотой кирпич. Видимо, Сева спрятал его туда, справедливо полагая, что в прахе ничего искать не будут. Кирпич был тяжелым – килограммов семь, если не больше.
Выйдя из барака с кульком в одной руке и с «кирпичом» в другой, Виктор остановился. Опустил кулек на снег, а золотой слиток поднес поближе к глазам. Провел по шершавой поверхности ладонью, сбрасывая темную пыль праха. Увидел чужеродные вкрапления драгоценных или полудрагоценных камешков, увидел еще какое-то вкрапление – цвета слоновой кости, маленькое, что-то напоминающее. Постоял несколько минут. Потом опустил слиток в кулек с прахом, а сам кулек взял двумя руками снизу, чтобы ручки не оборвались. И зашагал обратно к домику, слушая, как скрипит снег, проваливаясь под тяжестью его ног.
