– Ну, тебе видней, – вздохнул Старицкий.
– Позвольте, господа, – подал голос Аркадий. – Мне интересно знать, как же мы будем переправляться через этот каньон? Течение очень быстрое, да и где пристать на том берегу, я не вижу.
Еремеич придирчиво оглядел хрупкого юношу.
– Этой переправой, однако, еще отец мой ходил, – заверил он. – Поглядеть – так и впрямь страшно, а все ж хитрость есть. На стремнине следует ставить нос по течению; как снесет вас на версту вниз – там приметный плоский камень имеется, перед ним течение слабеет, у него и пристанете. От камня вверх тропка вьется… Да Андрей Николаич знает.
– Мы уж тут все сто раз обмозговали, – вставил Никита.
– Ладно, идемте в избу, перекусим, – подытожил Старицкий.
* * *
Гости по-армейски сноровисто соорудили ужин и уселись во дворе за грубым, почерневшим от времени столом.
После скудной походной пищи горячая наваристая похлебка казалась истинно царским угощением. Старицкий и Рябинин принялись рассказывать забавные гастрономические истории. Еремеич с Никитой поддакивали и посмеивались, усердно налегая на еду; Аркадий отрешенно сидел на дальнем углу стола и внимательно наблюдал за товарищами.
Старицкий насытился, выпил кружку чая и наконец обратил внимание на Ристальникова:
– А ты что, милостивый государь, пригорюнился? К ужину даже не притронулся… Постишься, что ли?
Аркадий посмотрел в веселые глаза атамана и отвернулся. «Да ну вас, тоже мне разрезвились, – обиженно подумал он. – Не хватало еще песни затянуть!»
– Может, мил-человек, что не так? – участливо поинтересовался у Ристальникова Еремеич. – Возьми, да и скажи прямо, а я поправлю.
– Да не трогай ты его, – с сытой усталостью отмахнулся Старицкий. – Он уж который день капризничает… Оставь!
«Действительно, кому до меня есть дело?» – саркастически спросил себя Аркадий и отправился прогуляться на берег.
* * *
Он услышал за спиной еле различимый шорох и насторожился.
– Это я, Никита, – раздался из-за деревьев знакомый голос.
– Тебе чего? – нетерпеливо бросил Ристальников.
Никита приблизился, сел рядом на удобный плоский валун.
– Рекой любуешься? – глядя на ослепительно-красную в лучах заката Аргунь, спросил он.
– Чем тут любоваться? – дернул плечом Аркадий. – Стемнело уже почти…
– Места здесь хорошие, – мечтательно сказал Никита. – Рыбалка знатная… А дальше, по Амуру, говорят, и вовсе места диковинные – даже виноград водится. И тигра ходит!
– Кто? – нахмурился Ристальников.
– Ну тигра, зверь такой – тебе ли не знать?
– Ах да, я что-то слышал, – покивал Аркадий. – Так это дальше, в Уссурийском крае…
Никита украдкой покосился на приятеля и легонько тронул за локоть:
– Ты чего насупился-то, а? Молчишь который день, будто сыч; к ужину не притронулся… Не захворал часом?
– Тошно мне, Никита, – нехотя ответил Аркадий и швырнул в воду камешек. – Навалилась откуда-то тоска – хоть ложись, да и помирай.
– Снова-здорово! – разочарованно вздохнул Никита. – Мало ли ты меня дома своей хандрой донимал – так еще здесь взялся. Ну там-то ладно – сидели, баклуши били, а теперь? Неужто на воле не развеялся? К чему себя глодать? Завтра силенки потребуются – ведь на чужую сторону идем.
– Скажи, Никита, – задумчиво проговорил Ристальников, – хочется ли тебе туда, на чужую сторону?
– Не моего это ума дело, – запыхтел Никита. – Раз атаман велел – надо идти.
– А зачем?
Никита энергично почесал затылок:
– Зачем? Мы же верим ему – выходит, должны слушаться. Ну, а если тебе что-то не по нраву, так мы люди вольные – прямо ему и скажи, и ступай себе куда вздумается.
– Я с атаманом пойду до конца, – запальчиво ответил Ристальников. – Одно смущает: мне кажется, он не вполне сознает, куда мы направляемся.
– А-а, понятно, – махнул рукой Никита. – Ты все Андрей Николаича опасаешься. Опять зря: не наша это головная боль – атаманова.
Аркадий брезгливо поджал губы.
– По-твоему, мы овцы бессловесные? – помолчав, спросил он. – Потянули на веревочке – мы и пошли? Когда такое было, чтобы шарагу в грош не ставить?
Никита подавил снисходительный смешок:
– Была, Аркаша, шарага, да вся вышла. Я уж о своей прежней жизни и не вспоминаю. И атаман, по-моему, тоже… Идем! – поднимаясь с валуна, сказал он. – Как бы наши не забеспокоились. Да и отдыхать пора.
* * *
В тесной избе место нашлось не всем – Рябинина и Старицкого хозяин положил спать на широком топчане, Аркадию пришлось довольствоваться единственной лавкой, а сам Еремеич с Никитой решили скоротать ночь прямо на дворе, у костерка.
Прежде чем устроиться спать, Георгий дотошно расспросил Андрея о всевозможных тонкостях завтрашней переправы. Выслушав длинные подробные ответы, Старицкий перевернулся на бок и пожелал всем спокойной ночи.
Через приоткрытую дверь со двора доносился приглушенный разговор; слева, там, где на лавке находился Кадет, было тихо.
– Что, Аркаша, не спится? – шепотом справился Георгий.
С лавки послышался приглушенный вздох.
– Жестковато… – нехотя выдавил Ристальников. – Да и подушки нет…
Старицкий осторожно поднялся с топчана, потянул за собой ветхое лоскутное одеяло.
– На вот, постели себе, – подходя к Аркадию, бросил он.
– Ничего, обойдусь, – буркнул Ристальников. – Сами-то как? Неудобно будет.
– Ладно уж, Мишка шинелькой поделится, – улыбнулся Георгий. – Мы с ним – люди привычные…
Он проследил за хлопотами Кадета и вернулся на топчан. Андрей безмятежно спал. Старицкий укрылся краем шинели, прижавшись плечом к теплой спине друга.
Аркадию не спалось. Он долго глядел в слюдяное оконце, в котором плясали багровые отблески костра; прислушивался к разговору Никиты и Еремеича, стараясь вникнуть в суть беседы, путался и крутился с боку на бок. Ему очень хотелось осмыслить события последних дней, разложить их по полочкам, понять что к чему. Получалось с трудом. После наскучившего до омерзения вагона на юношу обрушился незнакомый мир. Он давно не путешествовал, а уж тем более – в такую-то даль!
Пугающая неизвестность, на время отодвинутая впечатлениями от красот Даурского края, теперь вновь нахлынула на Аркадия. На самом деле его не страшила переправа, переход к Хайлару и неизбежные опасности пути; его настораживало то, что будет потом, то, чего он просто не мог предугадать. «Интересно, додумался ли этот Рябинин запастись картой? Надо бы все проверить, рассчитать… Документы, опять же, у нас советские… И о чем только атаман думает?»
Аркадий отгонял тревожные мысли, стараясь вспомнить веселые былые времена, бесшабашную лихость и глупый восторг своей жизни последних лет… Вот летящий через степь поезд, открытая платформа с горячим орудием и то незабываемое, восхитительное чувство безграничной, как эта степь, радости и восхищения. Казалось, ничто уже не мешает подняться ввысь над грешной землей, расправить могучие крылья и лететь, лететь, куда захочется, повинуясь лишь своей воле и силе дикого ветра…
Сквозь годы Аркадий продолжал слышать бойкий стальной перестук колес, сметавший недавние тревоги и сомнения – забыто… забыто!..
А вот сумасшедший Ростов, оплот уходящего мира, волнующе-пьянящий, где он – хрупкий юнец с репутацией отчаянного головореза, за спиной которого – сам Черный Поручик! Ах, с каким наслаждением любой из ночных забулдыг выпустил бы ему в грудь целую обойму! Так нет же, господа бывшие министры-заводчики-депутаты! Кишка тонка!..
И вот – полюбившийся ему город; милый дуралей Агранович; надежный, будто крепостной бастион, Геня; мудрый законник Профессор… «Красота! Как говаривал наш покойник Яша: „Вся судьба – что ставка на рулетке: пан или пропал. Если уж пан – так действительно полного фарту, если пропал – так с музыкой, с шиком!»… Ну ему-то повезло – вытянул Яшка свою карту…»
И вдруг Ристальникову пригрезилась калитка родного сада, знакомый пейзаж с беседкой и плетеными креслами среди листвы. Аркадий хотел позвать своих друзей туда, под сумрачную прохладу деревьев, но понял, что ни атамана, ни Яшки с Никитой нет поблизости. «Они же минуту назад были рядом, за моей спиной», – недоумевал Ристальников и не находил ответа…
В беседке неторопливо пили чай его домашние. Папа читал газету, мама усердно потчевала старших братьев пирогами и делала строгие замечания прислуге… Все, как обычно. Аркадий лишь не мог разобрать, о чем шла беседа, родственники говорили о своем и его вовсе не замечали…
Он открыл глаза. Стояла такая тишина, что звенело в ушах. Легкий, едва различимый предрассветный сумрак осторожно вползал в избу. На Аркадия повеяло утренней свежестью, и он смахнул пот со лба.
Из угла послышалось сонное посапывание. Ристальников поднялся и, стараясь не шуметь, подошел к топчану.
Они лежали, тесно прижавшись друг к другу, безмятежные, молодые и красивые, в серых зыбких сумерках похожие на родных братьев. «Неужели они и в самом деле большие друзья? – подумал Аркадий. – Со мной, например, атаман никогда так не ночевал!»
