Чего они ждут от нас, женщин? Как минимум приветствия. Чётких ответов на поставленные ими вопросы. В свою очередь, они обязательно ответят на ваши. Сформулируйте их, по возможности, заранее. Ещё чего ждут? Естественно, соблюдения гигиенических норм. Но поверьте, кружевное бельё и лазерная эпиляция исключительно и только ради доктора – это уже лишнее. И ради всего святого – не спринцуйтесь перед походом к гинекологу, особенно если собираетесь сдавать мазок или бакпосев.
И последнее – трусы и правда надо снимать, если уж вы пришли к гинекологу.
Что-то ещё (Повесть)
– Боже, на какую ерунду я трачу свою жизнь! Подай-принеси, отправь-напиши. А я, между прочим, кандидат медицинских наук! Кандидат медицинских наук по специальности «акушерство и гинекология», который не разрезал ни одной промежности, не сделал ни одного аборта, не ассистировал ни на одной операции. Стыд! И зачем мне всё это? – Наташка горько вздохнула.
– Да ладно, не переживай ты так! Поверь, там минусов однозначно больше, чем плюсов.
– Тебе легко говорить!
Говорить Женьке было действительно легко.
Так же легко, как двигаться, дышать и производить впечатление. Никто же не видел, как она, онемев от отчаяния, замерев в неподвижности между «впечатлениями» и страшным металлическим скрежетом, с трудом вспоминала, как оно – вдохнуть. Но когда вспоминала, всё снова становилось легко. Когда ты начинаешь делать, ты перестаёшь думать. И чем меньше думаешь о том, что ты делаешь, тем легче двигаться, дышать и производить впечатление.
«Откуда всё-таки был этот скрежет? Его же слышала не я одна… Неужели то, что я вчера пережила, правда? Смешное слово «правда», правда? Все так часто его произносят вслух, не задумываясь, что оно на самом деле означает. Или означало. Я всегда думала, «ангелы Господни протрубят» – это метафора. А оказалось – аллегория. На самом деле ангелы Господни проскрежещут. Хотя для кого-то другого, может, и заблеют. Или завоют. Или сыграют на губной гармошке. А потом все начнётся сначала. Кажется, что по-другому. Но всё будет точно так же. Просто те, кому кажется, не будут уже прежними».
– Чего ты там хихикаешь? А, ладно! Ты всегда на своей волне. А я? Ничего толком не получается у меня в этой жизни. Первый муж был и остался подонком. Второго, в связи с этим, не предвидится. Не предвиделось… Ну, неважно пока. На дочь я ору, а потом зацеловываю чуть ли не до смерти. Одно слово – истеричка. Сижу на маминой шее, и отчим холодильник мне затаривает. Он же отводит Юльку в детский садик. А он уже очень-очень старенький – намного старше мамы, а она уже давно не девочка. На него я тоже ору. Я – полное ничтожество. О-о-очень полное. Жирное. Девяносто три килограмма ничтожества! – плакалась на жизнь Наталья Ивановна, ассистент кафедры акушерства и гинекологии номер один медицинской академии имени… Впрочем, обойдёмся без громких имён. Наша незатейливая история о самых обычных людях, чьи ФИО не вписаны в учебники, профили не высечены в мраморе и мемориальные доски с датами не прикручены на фасады красивых домов. Возможно, где-то в архивах Вечности и есть папочки с тесёмочками, покрытые звёздной пылью, где хранятся бюрократически тщательно описанные этапы пути каждого из нас. К примеру: «Справка из небесной канцелярии о том, что Иванов Иван Иванович 12.08.1967 года сменил Тайну № 1 на Тайну № 2. Справка действительна на территории Вселенной в течение трёх столетий». Хранилище, набитое исками, предъявленными нам Совестью и оправдательными приговорами, вынесенными Судом Присяжных Обстоятельств. И, как в любых архивах, что-то теряется, сгорает, или же кто-то, облечённый властью или просто возможностью доступа, снимает с полки папку, чтобы понаделать из жизни Ивана Ивановича бумажных самолётиков и пустить их по ветру.
– Эй! У тебя сигарета истлела в пепельнице! – укоризненно посмотрела Наташка на подругу.
Женька чувствовала, что от неё ждут какой-то бабской банальщины, мол, что ты, что ты! – какое же ты ничтожество! Ты ведь всего лишь ничего не умеешь, кроме как писать статьи и пресс-релизы, и давным-давно пятьдесят четвёртого размера в слегка за тридцать, у тебя пять лет не было никакого мужика, кроме вибратора, перед тем как… Ах, ну да, это пока тайна. Тебя никто не любит, кроме мамы, отчима, Юльки и ещё, быть может, меня… Ну, то есть не любил. Да и сейчас не факт. Но зато ты – хорошая. «Нет, такой ерунды от меня Наташка точно не ждёт, хотя это и правда. Правда, по сути дела, такая ерунда, если разобраться. Никому она не нужна, эта правда. Ни в каком виде и не под каким соусом. Вот у меня есть муж. Ну, то есть был до того, как ничего не стало. А в наших бумажных архивах пока ещё муж. Вроде не подонок…»
– У тебя вот есть муж. Любит тебя. Ты красивая и стройная. У тебя действительно работа, хотя ты тоже дурацкий кандидат дурацких наук. Ты реально умеешь работать руками, а не только умные слова, надув щёки, произносить. Тебя все любят и хотят – кто в койку, а кто в родзал. Профессору и в голову не придёт приказывать тебе при всех на кафедральном подносить кофе чёрт знает кому и вытирать пыль…
Наташка не замечала Женькиной задумчивости. Ей, как обычно, надо было выговориться. Утренний кофе после «пятиминутки» был давно сложившейся традицией. Они обе проходили интернатуру в этой клинике, но Наташа по окончании осталась при кафедре, а Евгения потопала оформляться в сертифицированные специалисты. Кроме малоприятной беседы с главврачом и начмедом по акушерству и гинекологии и очередного медосмотра, это значило, что в её трудовой высокомерная молодящаяся старший инспектор отдела кадров написала: «Такого-то сякого-то уволена с должности врача-интерна», а следующей строчкой: «Такого-то эдакова зачислена на должность врача-ординатора обсервационного отделения родильного дома» – и переставила кондуит на другую полку. Холодно поджатые губы престарелой канцелярской крысы объяснялись просто: не так давно Женька вышла замуж за молодого, но уже весьма успешного хирурга, являвшегося, по иронии судьбы, сыном этой малоприятной дамы. До эпизода первого знакомства Евгения полагала, что у него мама – интеллигентный учитель в третьем поколении или что-то в этом роде. Но свекровь оказалась из разряда «сельской интеллигенции» со всей присущей «выбившимся в люди» гнусью, так хорошо описанной Шукшиным.
Когда-то окончив курсы бухгалтеров и впервые очутившись в большом городе с рублём и сорока пятью копейками в кармане, она в первый же день пролезла в форточку общаги техникума, где квартировал будущий отец Женькиного супруга. В связи с чем спустя ровно двадцать пять недель тот не смог на ней не жениться. Далее, как водится, «стерпелись, слюбились». Квартира, машина, норковая шуба и сын Миша. Ныне – хирург. Всё как у людей.
Папки вросли в полки небесной канцелярии, а метровый слой звёздной пыли потускнел.
Но с тех самых «форточных» пор мадам полагала, что иных причин для брака вовсе не существует, и на свадьбе насмешливо взирала на отсутствующий как таковой Женькин живот, что-то нашёптывая на ухо своим товаркам – соседкам по столу. Конечно же, романтическую историю появления на свет Михаила Петровича поведала ей не новоявленная неблагожелательная родственница, а её, свекрови, свекровь – бабушка Михаила, посетившая чету с дружеским визитом сразу по их возвращении из свадебного путешествия. Старая деревенская леди, страстно ненавидевшая невестку до сих пор и потому априори любившая всех, кто ненавидим невесткой.
– Ну наконец-то кто-то этой суке покажет! – завершила бабуля – божий одуванчик свой сюжет.
– Простите, но я не знаю, что ей показывать, – смутилась Женька, впервые услыхав эту историю о ненависти бабушки мужа к матери мужа. Последняя, к слову, отвечала пылкой взаимностью.
– Так ты что, не беременная? – разочарованно протянула старушенция.
– Нет, простите, – извинилась Женя.
– А какого же чёрта лысого вы свадьбу сыграли? – искренне удивилась та.
Женька не нашлась, что ответить.
А чуть позже – три, пять и, наконец, девять месяцев супружества спустя – тот же вопрос задала Женьке Мишина мать:
– Так ты что, не беременная?
– Нет, простите, – снова извинилась Женя. И быстро добавила, моргая голубыми глазищами: – Но своим подругам вы можете сказать, что у меня был выкидыш.
Свекровь не нашлась, что ответить.
Наташа же как-то сразу стала личным денщиком заведующего кафедрой, и поначалу это «привилегированное» положение её устраивало. Когда она опомнилась – было уже поздно. К хорошей прислуге «баре» быстро привыкают и «вольную» дают крайне редко. Зато ей дали очень модную тему и помогли быстро защититься, но на этом всё. Ни в родзал, ни в оперблок хода Наташке не было. По большому счёту, особого хода туда не было и профессору. Последний был фигурой дутой. Скорее «общественно-политической», нежели научно-практической. Он с удовольствием принимал участие во всех подряд съездах и конференциях за государственный и спонсорский счёт. К слову, Наташа всегда сопровождала его в качестве спичрайтера, горничной и секретаря, но уже за личный. Вернее – за мамин. Мама её была заведующей модной женской консультацией и безумно любила свою единственную дочь, пытаясь облегчить ей путь. Что будет с крайне великовозрастной девицей, когда мамина дорога окончится, она не задумывалась. Вернее, задумывалась, но ненадолго. Так, поохать: «Что же ты будешь делать без меня, горемыка?!»
