большие уши налились кровью, в глазах исчез постоянный затаенный испуг. В голосе появилась злая хрипотца. — Последний раз предлагаю, Бочаров. Я их, — зажал в руке акты, сделал вид, что разрывает, — а ты… молчишь. Баш на баш! Я выкручусь. Слыхал, «мы у браконьеров отбили белужатину». Приеду, сдам, черт с тобой! Но чист. Тебя дождусь и моторкой притащу к милиции с сазанами и кабаном. Штрафану на полную катушку и за осетра. Полгода без зарплаты ходить будешь. Не забудь, что сегодня ты раздавал рыбу. Ты — хозяин, имеешь право? За это, если умно взяться, тюряги схватишь. Может, одумаешься, а? Может, квиты, горячая твоя башка? Ты не видел белуги, я не видел кабана, осетра и сеток…
— Нет, я все видел, — усмехнулся Бочаров. — Сделки не выйдет.
— Засужу! — угрожающе крикнул Бушменов.
— Посмотрим, кто кого. Пусть приходят следователи, пусть изучают шкуры кабана и волка, не боюсь! — Бочаров широко развел руками, как бы говоря: на, вот он я, весь открытый до конца. — Но и тебя тоже пусть пощупают до каждого рубчика, Я заставлю, чтоб о тебе, о таких, как ты, в самой Москве заговорили! Чтоб вам, сволочам браконьерам, такую статью в судебном кодексе придумали… Такую…
— Сам башку потеряешь без суда и следствия! Иногда случается в наших краях…
— Такую статью, чтобы у вас руки отсохли, прежде чем ружье смогут поднять! — закончил свою мысль Бочаров. — Я все сделаю, чтоб сюда… народ, сам народ приходил. Пусть люди берут снулую рыбу, а живую спасают.
— Как же, жди, так я сюда кого попало и пустил.
— Пустишь, пустишь, подлец! Народ — хозяин, а не ты. Тебе одному, конечно, вольготнее. Грабь, убивай в свое удовольствие! Покрывай таких, как сам, а честных — штрафуй, шельмуй! Попомни меня, здесь будут хозяйничать люди! Придут сотни добровольных команд. А если подлец среди них заведется, не скроется!
— Такие, как ты, у нас долго не выживают, — угрюмо напомнил Бушменов.
— А я выживу. И еще всех вас, подлецов, переживу!
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Выслушайте рассказ каспийского охотника о начале осеннего пролета — и вы приобретете настоящего друга. На открытие охоты он, может быть, вас и не возьмет: очень долго, трепетно ждал этого дня, а вы вдруг помешаете. Но зато на второй выезд проситесь уверенно. И не пожалеете. Добр и предупредителен будет ваш спутник, простит вам все промахи. Даже если хвалились меткостью, а оказались мазилы, простит и подучит. «Поклонишься вороне» — не высмеет, подскажет, что взмах у вороны грубый, а у кряковой частый, но плавный. Можете и по далеким гусям сдуплетить. Что ж, понятно, впервые гусь, — он великан по сравнению с куропаткой. Летит вне выстрела, а кажется, что рядом машет большими крыльями. Многое простит охотник, если разделите его мечты о грядущем первом дне охоты.
К нему готовятся терпеливо и долго. Не сразу после весеннего пролета, нет. Две-три недели бушуют рассказы о перелете, о ветрах, о море; гремят в охотничьих рассказах отчаянно меткие выстрелы и дуплеты. Как за это винить охотника? Он — человек, и ему не чуждо забывать огорчения, а помнить лишь светлые минуты. И разве это не лихо, когда утки, а то и гуси «задавят», а после дуплета упадут лишь два пустых патрона в сумку? Нет, ежели помнить все неудачи и промахи, истреплют они душу, надорвут сердце. Спасибо умнице природе, что она, сотворив человека, подарила ему умение забывать неприятное.
Отгремят вторично точные дуплеты в рассказах, и весенняя охота покажется сплошным праздником: красивыми зорями, легким в походах. Тогда-то и начинаются сборы к августовскому дню. Застучат молоточки, покатятся в коробки круглые картонные и войлочные пыжи. На солнцепеке выстроятся золотые гильзы — прожариваться, сушиться. Высохнут, и каждая пройдет через руки — надо запальные дырочки шильцем прочистить: при грязных патронах жди осечки, а это великое горе. Куда еще ни шло, если осечка, когда выцелишь чирка, а ежели гуся? Много еще гусей на Каспии, но они сторожкие, редко натянут на выстрел. Сейчас их берут лишь с подсадными да с подкриком, подзывом. Мало кто наловчился подзывать гусей, а многие уже требуют подсадных и подкрик запретить. Верно, надо запретить. В полете гуся от гусыни не отличишь: даже весной, когда у остальных птиц самка от самца за версту разнится. Уток охраняем, заботимся о потомстве, а как гусынь сохранить? А пора! Гусиных станиц намного меньше, чем десяток лет назад. Старик Богдан Савельич утверждает — в сотни раз уменьшилось…
Рубка пыжей и чистка патронов идет неторопко: охота далеко, а приготовления, скажу вам, вызывают охотничьи ощущения. Сейчас сборы легкие, без огорчений. Дроби в магазинах — сколько хочешь, а раньше ее сами лили — труд не каждому по разумению. У иного не дробь, а одни свистушки выходили, не круглая, а вся с хвостиками — вот и свистела при выстреле. Свинец доставали бог весть где и черт знает как. В Грозном, даже в Баку. У спекулянтов — ворованный и втридорога. А появилась в вольницу дробь — самые жадные не льют: тяжко, невыгодно; спекулянты перевелись — магазины их торг прихлопнули.
Когда все припасы в порядке, берутся за лодки. Вытаскивают их на берег, ставят заплаты, конопатят. Веселый перестук у протока. Вот где можно наслушаться охотничьих былей. И как маленькая течь подвела под большую беду, и как руль вырвало на полном ходу и опрокинулись, как мачту переломило — трещина была. Отремонтируют каюки и бударки — закурятся костры под котлами и запахнут сосной вороненные смолою приморские посудины. Сохнут, а хозяева снова в заботах: ладят паруса, шкоты проверяют, чинят. Владельцы моторок раздобывают запасные части и горючее.
В конце июля у председателя охотобщества Вакаренко, у Богдана Савельича и егеря Бориса Бочарова народу — не протолпишься. «Когда распрет? Где скопилась, где прикормилась дичь? Какой прогноз погоды на распретное воскресенье: моряну ждать или «рваную шапку»?
Остается неделя до распрета, смотришь, побежала на взморье моторка. Не надо останавливать охотников, они без ружей. Вернутся, и пойдет от них: на островах, мол, дичь прикормилась, за Нижней косой в заманухе гусек срывается, перелетает. И все летние решения — кувырком. С трудом сколоченные бригады врассыпную: один тянет на острова, другой — в замануху. Споры, аж дым коромыслом. Еще и в субботу увидишь: перетаскивают пожитки с каюка на бударку или на моторку — не договорились.
По неписаным охотничьим законам в субботу можно выходить на вечерянку. Ее полностью до заката солнца отстоять, но добыть только одну-единственную птицу. Одну, даже если на тебя тысячи налетали.
…Друзья после первой вечерянки вернулись на лодку умиротворенные, наконец-то дождались великого отдыха, возбужденные — все
