На самом же деле Ежов уже был не в фаворе.
9 января 1938 года ЦК принял постановление «О фактах неправильного увольнения с работы родственников лиц, арестованных за контрреволюционные преступления».
14 января пленум ЦК принял еще одно постановление — «Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии, о формально-бюрократическом отношении к апелляциям исключенных из ВКП(б) и о мерах по устранению этих недостатков». Доклад прочитал преемник Ежова на посту начальника отдела партийных кадров Георгий Маленков.
Маленков, скажем, критиковал первого секретаря ЦК Компартии Азербайджана Мир-Джафара Багирова:
— Ты расстреливаешь списками, даже фамилий не знаешь…
Тот быстро нашел оправдание:
— Окопавшиеся в аппарате Азербайджанского НКВД враги сознательно путали документы.
Выступавшие на пленуме призывали «не обвинять людей огульно, отличать ошибающихся от вредителей». Все это для людей понимающих означало, что работой Ежова недовольны, что его эра заканчивается и что он будет выставлен виновником всех несправедливостей.
На этом же пленуме расправились с Павлом Петровичем Постышевым, вывели его из числа кандидатов в члены политбюро. Вскоре его арестуют. Но перед этим он сам успел подвести под арест множество невинных людей. Его лишили должности хозяина Украины и перевели в Куйбышев первым секретарем обкома и горкома. Стараясь показать свое рвение, в Куйбышевской области он распустил руководство тридцати четырех районов:
— Руководство советское и партийное было враждебное, начиная от областного и кончая районным.
Микоян удивился:
— Что, все руководство?
— Что тут удивляться? — ответил Постышев. — Я подсчитал, и выходит, что двенадцать лет сидели враги. Например, у нас в облисполкоме, вплоть до технических работников, сидели самые матерые враги, которые признались в своей вредительской работе. Все отделы облисполкома были засорены врагами. Теперь возьмите председателей райисполкомов — все враги, шестьдесят шесть председателей райисполкомов — все враги. Подавляющее большинство вторых секретарей, я уже не говорю о первых, — враги, и не просто враги, там много сидело шпионов: поляки, латыши, они подбирали всякую махровую сволочь… Уполномоченный Комиссии партийного контроля — тоже враг, и оба его заместителя — шпионы. Возьмите советский контроль — враги.
Булганин спросил его:
— Честные люди хоть были там?
— Из руководящей головки — из секретарей райкомов, председателей райисполкомов — почти ни одного честного не оказалось.
Но не надо принимать всерьез возмущение членов политбюро. Постышев был обречен, и его обвинили в том, что другим в то же самое время ставили в заслугу.
Постышева на пленуме добивал один из секретарей Куйбышевского обкома Николай Григорьевич Игнатов, вскоре занявший его кресло. Так началось восхождение Игнатова, который станет потом секретарем ЦК и кандидатом в члены президиума и в 1964 году примет активное участие в свержении Хрущева…
В эти же месяцы на крови делал карьеру будущий кандидат в члены политбюро Александр Сергеевич Щербаков. Летом 1937 года его командировали в Иркутск навести там порядок. 18 июня он докладывал члену политбюро Жданову об уже проделанной работе:
«Должен сказать, что людям, работавшим ранее в Восточной Сибири — верить нельзя. Объединенная троцкистско-„правая“ контрреволюционная организация здесь существовала с 1930–1931 года…
Партийное и советское руководство целиком было в руках врагов. Арестованы все руководители областных советских отделов, заворготделами обкома и их замы (за исключением пока двух), а также инструктора, ряд секретарей райкомов, руководители хозяйственных организаций, директора предприятий и т. д. Таким образом, нет работников ни в партийном, ни в советском аппарате.
Трудно было вообразить что-либо подобное.
Теперь начинаем копать органы НКВД.
Однако я не только не унываю, но еще больше укрепился в уверенности, что все сметем, выкорчуем, разгромим и последствия вредительства ликвидируем. Даже про хворь свою и усталость забыл, особенно когда побывал у т.т. Сталина и Молотова».
В апреле 1938 года Щербакова утвердили первым секретарем Иркутского (Восточно-Сибирского) обкома, где он провел массовую чистку, а вскоре его перевели в столицу — первым секретарем Московского горкома и обкома.
В НКВД опять начались аресты: на этот раз брали людей, которых возвысил Ежов, его заместителей, начальников оперативных отделов.
В аппарат НКВД для укрепления кадрового состава перевели группу инструкторов из отдела руководящих партийных органов ЦК (то же будет сделано и в 1952-м). Сталин не хотел неожиданностей при смене власти в чекистском аппарате.
В августе у Ежова появился новый первый заместитель — Лаврентий Павлович Берия. Для первого секретаря ЦК Грузии назначение было явным понижением: оно имело смысл только в том случае, если Берия собирался в самом скором времени сменить Ежова и должен был просто перенять дела. В ноябре приказы по наркомату — невиданное дело! — издавались уже за двумя подписями — Ежова и Берии. Ежов не был более властен даже над собственным аппаратом.
Тем временем нарастала критика наркомата.
17 ноября 1938 года ЦК и правительство приняли постановление «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия». В нем говорилось о «крупнейших недостатках и извращениях в работе органов НКВД»: «Враги народа и шпионы иностранных разведок, пробравшиеся в органы НКВД как в центре, так и на местах, продолжая вести свою подрывную работу, стараясь всячески запутать следственные и агентурные дела, сознательно извращали советские законы, проводили массовые и необоснованные аресты, в то же время спасая от разгрома своих сообщников, в особенности засевших в органах НКВД».
Работников НКВД упрекали в том, что они «отвыкли от кропотливой, систематической агентурно-осведомительской работы, вошли во вкус упрощенного порядка производства дел… следователь ограничивается получением от обвиняемого признания своей вины и совершенно не заботится о подкреплении этого признания необходимыми документальными данными».
Постановление ликвидировало тройки и требовало производить аресты только с санкции суда или прокурора.
Это постановление обычно трактуется как сигнал к прекращению массовых репрессий. Это не так. Репрессии продолжались и при Берии. Более того, постановление помогало находить новых врагов внутри самого НКВД. Ордера на арест прокуратура выдавала бесперебойно. А Особое совещание при НКВД работало столь же эффективно, как и тройки…
Но постановление создавало алиби для Сталина и политбюро и звучало как смертный приговор Ежову. Надо думать, он это понимал.
ИСЧЕЗНУВШИЙ НАРКОМ8 апреля 1938 года Ежова назначили по совместительству еще и наркомом водного транспорта. Так было и с Ягодой. Сталин действовал по испытанной схеме: убирал главного чекиста в сторону, готовя к аресту и суду. Но опять же не все в стране это поняли, потому что одновременно второй наркомат был поручен и Кагановичу.
Жену Ежова Евгению Соломоновну 29 октября 1938 года госпитализировали в подмосковный санаторий имени Воровского. У нее тяжелая депрессия. Жене Ежова тоже шили дело.
Несколько недель лечения ей не помогли. Она проглотила большую дозу снотворного — люминала — и 21 ноября умерла. Похоронили ее на Донском кладбище. Ежов на похоронах не присутствовал. Ему уже было не до этого. Истекали его последние дни на свободе.
Из ее предсмертного письма мужу:
«Очень прошу тебя, Колюшенька, и не только прошу, а настаиваю, проверь всю мою жизнь, всю меня. Я не могу примириться с мыслью о том, что меня подозревают в двурушничестве и в каких-то несодеянных преступлениях… Я ни в чем не виновата перед страной и партией. За что же, Коленька, я обречена на такие страдания, которые человеку и придумать трудно. Остаться одной, запятнанной, опозоренной, живым трупом. Все время голову сверлит одна мысль: „Зачем жить? Какую вину я должна искупить нечеловеческими страданиями?“
Если бы можно было хоть пять минут поговорить с этим дорогим мне до глубины души человеком (Сталиным. — Л. М.). Я видела, как чутко он заботился о тебе. Я слышала, как чутко он говорил о женщинах. Он поймет меня, я уверена, он не может ошибиться в человеке и дать ему потонуть».
А тем временем Сталин вызвал Ежова и посоветовал ему развестись с женой, у которой подозрительные связи.
Потом следователи придумают: жена Ежова сама была завербована английской разведкой в 1926 году, потом и его завербовала. А Ежов ее отравил, чтобы она его не выдала.
Евгения Ежова, молодая привлекательная женщина, была легкомысленной особой, которая интересовалась творческими людьми. Когда-то она работала машинисткой в советском полпредстве в Берлине, потом увлеклась журналистикой, работала в «Крестьянской газете», потом стала заместителем главного редактора журнала «СССР на стройке».
