Закон приняли, причем гомосексуалистов судили во внесудебном порядке как политических преступников.
Постановление о привлечении Ежова к уголовной ответственности подписал старший следователь следственной части НКВД старший лейтенант госбезопасности Василий Тимофеевич Сергиенко.
В органах госбезопасности Сергиенко начинал фельдъегерем, перед этим работал в Харькове заведующим магазином при спирто-водочном заводе. За девять лет из фельдъегерей он дошел до сотрудника центрального аппарата НКВД и в 1939 году стал начальником следственной части Главного управления госбезопасности НКВД.
После дела Ежова его командировали в Киев заместителем наркома внутренних дел Украины. В начале 1941-го назначили наркомом. По словам Хрущева, это был «оборотистый человек». Сергиенко поспешил доложить в Москву, что Хрущев намерен сдать Киев, не хочет оборонять город. Сталин обвинил Хрущева и командование Юго-Западного фронта в трусости.
После войны всплыли весьма неприятные для наркома факты. Когда немцы подходили к Киеву, Сергиенко, как говорится в документах, проявил «растерянность и трусость». Попав в окружение, сказал подчиненным:
— Я вам теперь не нарком, делайте что хотите.
В результате 800 человек из аппарата республиканского наркомата либо попали в плен, либо погибли. Сам он некоторое время жил в оккупированном Харькове, потом все-таки перешел линию фронта. В 1946 году Сергиенко перевели в ГУЛАГ и отправили начальником одного из лагерей, где он создал из заключенных оркестр и услаждал себя музыкой. В 1954 году его уволили и лишили генеральского звания.
ПРИГОВОР ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙНакануне суда в Сухановскую тюрьму приехал Берия и о чем-то говорил с Ежовым. О чем? Вероятно, Лаврентий Павлович проводил с арестованными те же беседы, что вел еще недавно сам Ежов: объяснял, что надо признаваться в своей вине, тогда появится шанс на снисхождение. Так это было или не так, спросить уже некого, поскольку расстреляли и Ежова, и Берию.
Но на следующий день в последнем слове Ежов сказал: «Вчера еще в беседе с Берией он мне сказал: „Не думай, что тебя обязательно расстреляют. Если ты сознаешься и расскажешь все по-честному, тебе жизнь будет сохранена“».
На суде Ежов заявил также: «Я почистил 14 тысяч чекистов. Но огромная моя вина заключается в том, что я мало их почистил».
По существу он отверг все обвинения и закончил свою последнюю речь так:
«1. Судьба моя: жизнь мне, конечно, не сохранят… Прошу одно: расстреляйте меня спокойно, без мучений.
2. Ни суд, ни ЦК мне не поверят, что я невиновен. Я прошу, если жива моя мать, обесечить ей старость и воспитать мою дочь.
3. Прошу не репрессировать моих родственников и земляков, так как они совершенно ни в чем не повинны.
4. Прошу суд тщательно разобраться с делом Журбенко, которого я считал и считаю честным человеком и преданным делу Ленина — Сталина.
5. Я прошу передать Сталину, что никогда в жизни политически не обманывал партию, о чем знают тысячи лиц, знающих мою честность и скромность.
Прошу передать Сталину, что все, что случилось, является просто стечением обстоятельств и не исключена возможность, что и враги приложили свои руки, которые я проглядел. Передайте Сталину, что умирать я буду с его именем на устах».
Военная коллегия Верховного суда справилась с его делом за один день.
Его приговорили к смертной казни «за измену Родине, вредительство, шпионаж, приготовление к совершению террористических актов, организацию убийств неугодных лиц».
В решении суда говорилось: «Приговор окончательный и на основании постановления ЦИК СССР от 1 декабря 1934 года приводится в исполнение немедленно».
На следующий день, 4 февраля 1940 года, Ежов был расстрелян в подвале на Никольской улице.
Его падчерица Наталья, которая попала в детдом в шесть лет, а сейчас живет в поселке Ола Магаданской области, писала в своем обращении с просьбой о его реабилитации: «Ежов — продукт господствовавшей тогда системы кровавого диктаторства. Вина его в том, что он не нашел в себе сил отказаться от рабского служения Сталину, и вина его перед советским народом ничуть не больше, чем вина Сталина, Молотова, Кагановича, Вышинского, Ульриха, Ворошилова и многих других руководителей партии и правительства».
В июне 1998 года коллегия по военным делам Верховного суда отказалась реабилитировать Николая Ивановича Ежова.
Глава 5
ЛАВРЕНТИЙ ПАВЛОВИЧ БЕРИЯ
Знаменитый в годы войны авиаконструктор Александр Сергеевич Яковлев, создатель истребителей, вспоминал анекдот, рассказанный ему когда-то членом политбюро Андреем Александровичем Ждановым: «Сталин жалуется, пропала трубка. Говорит: „Я бы много дал, чтобы ее найти“. Берия уже через три дня нашел десять воров, и каждый из них признался, что именно он украл трубку. А еще через день Сталин нашел свою трубку, которая просто завалилась за диван в его комнате».
Жданов, рассказывая анекдот, весело смеялся…
Эта славная история, конечно, прежде всего характеризует самого Жданова, но и Берию тоже. Такая, выходит, у Лаврентия Павловича была репутация даже среди своих, товарищей по политбюро. Ради одобрительного слова Сталина ловкий человек готов на все, и жизнь невинных людей для него ничто.
Политическая карьера Берии состоит из двух этапов — три сталинских десятилетия и три послесталинских месяца. Причем именно эти три месяца оказались наиболее яркими, но о том, что происходило после 5 марта 1953 года, мы поговорим отдельно, это уже другая эпоха.
Из всех хозяев Лубянки только Берия и Андропов и по сей день вызывают неподдельный интерес, рождают споры и кажутся многогранными личностями. Их предшественники и преемники представляются более однозначными фигурами.
Берия, хотя и в значительно меньшей степени, чем Андропов, в последние годы обзавелся искренними поклонниками. Или, как минимум, предстал в роли крупного политика, оболганного и несправедливо изображенного кровавым чудовищем.
В реальности Берия обладал сильной волей, был талантливым организатором, умел быстро схватить суть дела и ориентироваться в сложной обстановке.
Некоторые историки исходят из того, что Берия виноват в репрессиях не более, чем остальные члены политбюро — от Молотова до Хрущева. Просто летом 1953-го он проиграл в политической борьбе, и его превратили в козла отпущения, свалив на него все грехи.
ПЕРВЫЕ ПОДОЗРЕНИЯ И ПЕРВЫЕ ОПРАВДАНИЯЛаврентий Берия родился 29 марта 1899 года в горном селе Мерхеули Сухумского района Абхазии в крестьянской семье. Он явно был незаурядным ребенком, хотел учиться и добился своего. В 1919 году окончил Бакинское среднее механико-строительное техническое училище (специальность — архитектор-строитель) и еще два года проучился в Политехническом институте. Это довольно высокий образовательный ценз для партийно-чекистских кадров того времени.
Люди, которые интересовались его судьбой, говорят, что это был разносторонне одаренный человек, он любил музыку, пел, интересовался архитектурой. Но быструю карьеру в те времена можно было сделать только в политике.
В 1918–1919 годах он работал в Грузии и в Азербайджане практикантом в главной конторе нефтяной компании Нобеля, техником гидротехнического отряда. Остался в Баку, когда город был оккупирован турецкими войсками, работал конторщиком на заводе «Каспийское товарищество Белый город».
В партию большевиков вступил в марте 1917 года и быстро вовлекся в политическую деятельность. Причем по свойству своего характера занялся весьма деликатным, чтобы не сказать сомнительным, делом: по заданию товарищей проник в контрразведку независимого Азербайджана, где с 1918-го по весну 1920-го у власти находилась партия «Мусават» («Равенство»).
С осени 1919 года по март 1920 года Берия официально служил агентом Организации по борьбе с контрреволюцией (контрразведка) при Комитете государственной обороны Азербайджанской республики.
Товарищей по партии эта история смущала. Об этом можно судить по письму, которое Берия в 1933 году из Тифлиса написал в Москву Серго Орджоникидзе, который по инерции все еще считался куратором Закавказья и в силу близких отношений со Сталиным был особо влиятелен.
Письмо Берии построено очень ловко. На нескольких страницах он отчитывается о своей работе, потом сообщает, что нашел работу для брата Серго — Папулии, и только потом переходит к главному:
«В Сухуме отдыхает Леван Гогоберидзе (первый секретарь ЦК компартии Грузии. — Л. М.). По рассказам т. Лакоба и ряда других товарищей, т. Гогоберидзе распространяет обо мне и вообще о новом закавказском руководстве гнуснейшие вещи. В частности, о моей прошлой работе в мусаватской разведке, утверждает, что партия об этом якобы не знала и не знает.
