Смена команды имела для Сталина еще один очевидный плюс — на Ежова и его людей можно было переложить ответственность за все «перегибы» и ошибки. Партия сурово наказала преступивших закон… И люди видели, как справедлив Сталин, как ему трудно, когда вокруг столько врагов.
На следующий день после разговора с Ежовым, 24 ноября, Сталин подписал вполне нейтральное решение политбюро:
«1. Удовлетворить просьбу тов. Ежова об освобождении его от обязанностей народного комиссара внутренних дел СССР.
2. Сохранить за тов. Ежовым должности секретаря ЦК ВКП(б), председателя Комиссии партийного контроля и наркома водного транспорта».
Причины освобождения указаны вполне благоприятные для Ежова: «учитывая как мотивы, изложенные в заявлении тов. Ежова, так и его болезненное состояние, не дающее ему возможности руководить одновременно двумя большими наркоматами».
Еще через день, 25 ноября, Берия возглавил наркомат внутренних дел. Давление на Ежова возрастало.
10 января 1939 года глава правительства Молотов подписал постановление Совета народных комиссаров:
«Ввиду того что Наркомвод т. Ежов систематически не является вовремя на работу и, несмотря на неоднократные предупреждения председателем СНК СССР, продолжает приходить в Наркомвод в 3, 4 и 5 часов вечера, манкируя работой и исполнением обязанностей Наркома:
1. Объявить выговор за манкирование работой в Наркомате и предупредить о недопущении этого впредь.
2. Обязать т. Ежова вовремя являться в Наркомат и нормально осуществлять руководство Наркоматом».
На XVIII съезд партии его, секретаря ЦК, даже не избрали. 9 апреля 1939-го появился указ Президиума Верховного Совета СССР о разделении наркомата водного транспорта, который не выполнил плана перевозок, на два — морского и речного флота. Ежов остался без работы.
На следующий день, 10 апреля, Ежова вызвал к себе только что избранный секретарем ЦК и назначенный начальником управления руководящих кадров Георгий Максимилианович Маленков. Он занял кресло, в котором в пору своего расцвета сидел Ежов. Но эпоха Николая Ивановича закончилась. Прямо в кабинете Маленкова после короткого разговора бывшего наркома арестовали. Ордер подписал его сменщик Лаврентий Павлович Берия.
Когда арестовали Ежова, Хрущев находился в квартире Сталина в Кремле. Сталин, как всегда, пригласил его поужинать.
«Как только мы вошли и сели на место, — пишет Хрущев, — Сталин сказал, что решено арестовать Ежова, этого опасного человека, и это должны сделать как раз сейчас.
Он явно нервничал, что случалось со Сталиным редко, но тут он проявлял несдержанность, как бы выдавал себя. Прошло какое-то время, позвонил телефон, Сталин подошел к телефону, поговорил и сказал, что звонил Берия: все в порядке, Ежова арестовали, сейчас начнут допрос».
Почему Сталин нервничал? Боялся, что человек, которому еще недавно подчинялись все органы госбезопасности, в том числе и личная охрана вождя, может в последний момент выкинуть какой-нибудь фортель. А вдруг у Ежова остались преданные ему люди и они попытаются то ли отбить бывшего наркома, то ли вообще напасть на самого Сталина? Вот поэтому он так старательно готовил каждый арест, лишая будущую жертву поддержки и опоры.
Ежова отвезли в Сухановскую особую тюрьму НКВД. Там держали ограниченное число особо опасных политических заключенных.
После ареста он написал Берии записку:
«Лаврентий!
Несмотря на суровость выводов, которые заслужил и принимаю по партийному долгу, заверяю тебя по совести в том, что преданным партии, т. Сталину останусь до конца.
Твой Ежов».
Чекистская верхушка менялась так быстро, что низовой аппарат госбезопасности едва успевал следить за переменами в руководстве.
Иван Михайлович Гронский, уже упоминавшийся на этих страницах, был арестован 30 июня 1938 года.
Он вспоминает, как во время допроса кто-то зашел в кабинет, и следователь вскочил.
— Кто у вас?
— Гронский Иван Михайлович.
Человек подошел к арестованному вплотную:
— Ну что, Иван, пишешь?
Гронский пригляделся — Ежов. Они познакомились в начале 30-х. Ежов запомнился ему как человек невысокой культуры. Был он небольшого роста, худой. На щеках — постоянный болезненный румянец, из-за которого старые чекисты называли его «чахоточным Вельзевулом».
— Не пишу и не собираюсь писать, — ответил Гронский.
— А я тебе очень советую писать!
— Мало ли что ты мне советуешь! Объективно, ты, Николай, делаешь контрреволюционное дело, и партия тебе этого никогда не простит.
Ежов начал кричать. Гронский его перебил:
— Ну что ты шумишь? Неужели ты не понимаешь, что исполнителей убирают, и вслед за нами ты пойдешь в тюрьму.
Ежов буквально выбежал из кабинета. Следователь покачал головой:
— Иван Михайлович, вы подписали себе смертный приговор!
Но Ежов, по словам Гронского, не обиделся и даже прислал старому знакомому папирос. Возможно, в реальности Гронский все же не беседовал с наркомом так резко…
Через несколько месяцев очередной следователь выколачивал из Гронского показания, ставя ему в вину документы со штампом «секретно», которые у него нашли при обыске.
Гронский решил прибегнуть к последнему аргументу:
— Да что ты ко мне пристаешь? Возьми телефон, позвони Николаю. Он тебе скажет, что я имел право хранить документ любой секретности.
— Кто такой Николай?
— Твой нарком — Ежов.
— Он такая же сволочь, как и ты!
— Как-как? Значит, и он арестован?
Следователь осекся и нажал кнопку:
— Увести!
ПАЦИЕНТ № 1Ежов болел — у него был туберкулез, псориаз. Когда его поместили в тюремную больницу, там он значился не под своей фамилией: писали «пациент № 1». Бывшего министра госбезопасности Виктора Семеновича Абакумова в тюремной больнице тоже будут именовать примерно так же — «арестованный № 15».
Ежова обвиняли в «изменческих, шпионских взглядах, связях с польской и германской разведками и враждебными СССР правяшими кругами Польши, Германии, Англяи и Японии», в заговоре, подготовке государственного переворота, намеченного на 7 ноября 1938 года, в подрывной работе.
Ежов признал, что германская разведка завербовала его в 1930 году: «Прикрываясь личиной партийности, я многие годы обманывал и двурушничал, вел ожесточенную и скрытую борьбу против партии и советского народа».
Он признал, что все начальники лагерей — контрреволюционные элементы. Рассказывал о преступной деятельности двух маршалов — инспектора кавалерии РККА Семена Михайловича Буденного и начальника генерального штаба Бориса Михайловича Шапошникова, а также народного комиссара иностранных дел Максима Максимовича Литвинова и заявил о том, что Прокурор СССР Андрей Януарьевич Вышинский связан с враждебными элементами.
Это означало, что чекисты и на этих людей подбирали материалы. Сеть закидывалась очень широко — практически на всех сколько-нибудь заметных в стране людей. И как только Сталин проявлял интерес, нужное дело клали ему на стол.
Но эти материалы в ход не пошли, все остались на свободе. Почему Сталин одних помиловал, а других казнил, понять невозможно.
Ежов признал, что готовил теракты против вождя — собирались стрелять в Сталина во время банкета или во время просмотра кинофильма.
Словом, Ежов признавался во всем: «Я не отрицаю, что пьянствовал… Часто заезжал к одному из приятелей на квартиру с девочкой и там ночевал».
Обвинили его и по статье 154-а в мужеложстве, совершенном с применением насилия или с использованием зависимого положения потерпевшего. Но в приговоре эта статья не значилась. Сам Ежов признал свое «морально-бытовое разложение»: «Речь идет о моем давнем пороке педерастии». Рассказал, что «взаимоактивные связи» начались у него с молодости.
Гонения на гомосексуалистов в Советском Союзе и в Германии начались почти одновременно.
Российские историки обнаружили датированную 13 декабря 1933 года докладную записку Сталину заместителя председателя ОГПУ Генриха Ягоды:
«Ликвидируя за последнее время объединение педерастов в Москве и Ленинграде, ОГПУ установило существование салонов и притонов, где устраивались оргии…
Педерасты занимались вербовкой и развращением совершенно здоровой молодежи, красноармейцев, краснофлотцев и отдельных вузовцев…
Закона, по которому можно было бы преследовать педерастов в уголовном порядке, у нас нет… Полагал бы необходимым издать соответствующий закон об уголовной ответственности за педерастию».
Закон приняли, причем гомосексуалистов судили во внесудебном порядке как политических преступников.
Постановление о привлечении Ежова к уголовной ответственности подписал старший следователь следственной части НКВД старший лейтенант госбезопасности Василий Тимофеевич Сергиенко.
