— Поверьте, не каждый день рождаются такие собаки. Верно — я его украл. Но он мне сразу понравился. И если бы мне пришлось начать сначала, зная его так хорошо, как я его знаю сейчас, я бы опять украл его, хотя бы мне пришлось поплатиться за это собственной ногой. Вот какой это пес!
Глава IX
Утром, когда «Макамбо» подходил к Сиднею, капитан Дункан сделал новую попытку получить Майкла. Баркас портового врача подходил к судну, когда капитан кивком головы подозвал проходившего по палубе Доутри.
— Баталер, я дам двадцать фунтов.
— Нет, сэр. Благодарю вас, сэр, — был ответ Доутри. — Я не могу с ним расстаться.
— Тогда двадцать пять. Я не могу дать больше. Кроме того, на свете много других ирландских терьеров.
— Я как раз думал о том же, сэр. И я вам достану другого. Здесь же, в Сиднее. И вам это не будет стоить ни одного пенса.
— Но я хочу иметь Киллени-боя, — настаивал капитан.
— Я — тоже, и в этом вся загвоздка, сэр. Кроме того, я первый получил его.
— Двадцать пять соверенов — хорошая сумма… за такую собаку, — сказал капитан Дункан.
— А Киллени-бой, хорошая собака… за такую сумму, — возразил баталер. — Оставим в стороне вопрос о чувствах — одни его трюки больше стоят. Неузнавание меня в тех случаях, когда мне это нужно, само по себе стоит пятидесяти фунтов. А его счет, а его пение и все остальное? Все равно, как бы там я его ни получил, но он тогда этих штук не знал. Это все мое. Я сам учил его всему. Он теперь совсем не тот, каким взошел на борт. Я столько вложил в него своего, что продать его — значит продать часть самого себя.
— Тридцать фунтов! — назвал окончательную цену капитан.
— Нет, сэр. Благодарю вас. Дело не в цене, — отказался Доутри.
Капитан Дункан повернулся и пошел навстречу поднявшемуся на пароход портовому врачу.
Врачебный осмотр едва закончился, и «Макамбо» шел из гавани в доки, когда к нему вплотную подъехала нарядная военная шлюпка и нарядный лейтенант поднялся по трапу. Скоро выяснилось, в чем дело. Он был четвертым помощником капитана британского крейсера второго класса «Альбатрос», который заходил в Тулаги с депешами от резидента Южно-океанских английских колоний. Так как между прибытием «Альбатроса» и отплытием «Макамбо» прошло едва двенадцать часов, резидент Соломоновых островов и капитан Келлар считали, что пропавшая собака была увезена именно на этом пароходе. Зная, что «Альбатрос» должен зайти в Сидней, его капитану поручили узнать о судьбе собаки. Имеется ли на борту ирландский терьер, отзывающийся на кличку Майкл?
Капитан Дункан честно признался, что имеется, причем всячески выгораживал Дэга Доутри, повторяя сказку о собаке, самостоятельно появившейся на борту. Как же вернуть теперь собаку капитану Келлару, возникал вопрос; «Альбатрос» шел к берегам Новой Зеландии, но капитан Дункан разрешил все недоумения.
— «Макамбо» вернется в Тулаги через два месяца, — сказал он лейтенанту. — И я лично передам собаку ее владельцу. Пока же мы позаботимся о ней. Наш баталер к ней очень привязан, так что пес будет в хороших руках.
— Как видно, собака не достанется ни вам, ни мне, — покорно прокомментировал Доутри это событие в разговоре с капитаном Дунканом.
Но когда он повернулся и пошел вдоль палубы, его брови сдвинулись так упрямо, что увидевший его в эту минуту шортлендский плантатор недоумевал, за что капитан мог ему задать взбучку.
Несмотря на свои шесть кварт и некоторое легкомыслие во взглядах, Дэг Доутри был в некоторых делах по-своему добросовестен. Он совершенно спокойно мог украсть собаку или кошку, но свои обязанности он выполнял честно — так уж он был создан. Он не смог бы получать свое жалованье баталера, не выполняя исключительно скрупулезно обязанностей, которые надлежало выполнять баталеру. Поэтому, хотя все его планы были нарушены, он в течение нескольких дней, пока «Макамбо» стоял в доках «Бернс, Филп и Ко», тщательно следил за уборкой кают после сошедших в Сиднее пассажиров и приготовлением их для новых пассажиров, купивших билеты для далекого путешествия к коралловым морям и островам людоедов.
Среди служебных занятий Доутри отлучался на берег только однажды на всю ночь и дважды по вечерам. Ночь он провел в матросских кабачках, где можно узнать все последние сплетни и новости обо всех мореплавателях и кораблях, странствующих по морям. Собранные им сведения были таковы, что на следующий же вечер он нанял за десять шиллингов маленькую шлюпку и отправился в Джексонову бухту, где стояла высокая, красивая трехмачтовая американская шхуна «Мэри Тернер».
Взойдя на палубу, он объяснил причину своего появления, и его повели вниз в кают-компанию, где он сообщил, что его интересует, и его соответственно расспросили четверо мужчин, которых он тотчас же окрестил «сворой чудаков».
Доутри предварительно имел долгую беседу с только что оставившим это судно баталером и поэтому сразу узнал находившихся перед ним людей. Очевидно, сидевший поодаль старик с выцветшими светло-голубыми, казавшимися совсем белыми глазами был Бывший моряк. Длинные тонкие пряди серебристых нечесаных волос обрамляли, словно ореол, его лицо. Он был до ужаса тощ, с провалившимися щеками, причем кожа была морщинистой и, по-видимому, совершенно не покрывала мускулов. Она чудовищными складками свисала на шею и на адамово яблоко, которое только случайно, при глотании, высовывалось наружу из складок кожи, покрывающих его подобно пеленам мумии, и затем опять скрывалось из виду.
«Видать, что бывший моряк, — подумал Доутри. — Ему свободно можно дать и семьдесят пять, и сто пять, и сто семьдесят пять лет».
Начинаясь у правого виска, через скулу и нижнюю челюсть тянулся страшный рубец, исчезая в складках провалившихся щек и окончательно теряясь в обильно свисающих складках шеи. Дряблые мочки ушей были проткнуты маленькими цыганскими золотыми серьгами. На скелетообразных пальцах правой руки старик носил не менее пяти колец — ни мужских, ни женских по форме; они были очень странными и оригинальными и, по мнению Доутри, стоили немало. На левой руке колец не было, потому что не на чем было их носить: на ней сохранился один большой палец, и у руки был такой вид, точно она была срезана тем же оружием, что разбило голову от виска до челюсти, и одному лишь Небу известно, как далеко оно прошлось по обвислой кожей шее.
Выцветшие глаза Бывшего моряка пронизывали Доутри насквозь — так Доутри, по крайней мере, чувствовал, — и ему стало так неловко, что он отступил на шаг назад. Это объясняется тем, что, нанимаясь в качестве слуги, он должен был стоять перед этими сидящими людьми, как будто они были судьями, а он преступником за решеткой. Несмотря на это, взгляд старика преследовал его до тех пор, пока, приглядевшись, он не решил, что эти глаза вообще его не видят. Ему казалось, что эти выцветшие глаза заполнены мечтой и что разум живет за этими подернутыми мечтой глазами и за их пределы не выходит.
— На какое жалованье вы рассчитываете? — спросил его между тем капитан, совершенно не похожий на моряка, по мнению Доутри. Он напоминал вылощенного, живого дельца или же франта, только что выскочившего из парикмахерской.
— Он не будет участвовать в прибыли, — заговорил третий, громадный, ширококостный человек средних лет, которого Доутри узнал по рукам, похожим на окорока. По этим признакам Доутри определил фермера из Калифорнии.
— Всем хватит, — пронзительно закудахтал Бывший моряк так, что Доутри вздрогнул. — Целые горы, джентльмены, в бочках и сундуках, в бочках и сундуках лежат в песке, на глубине всего семи футов.
— Прибыли? В чем дело, сэр? — спросил Доутри, хотя он очень хорошо знал, в чем дело, так как прежний баталер проклинал день, когда он ушел из Сан-Франциско, прельстившись неопределенными барышами, а не заранее определенным жалованьем. — Это не важно, сэр, — прибавил он. — Я три года назад служил на китобойном судне и получил за все время лишь один доллар. Мне полагается шестьдесят золотых долларов в месяц, считая, что вас всего четверо.
— И помощник, — прибавил капитан.
— И помощник, — повторил Доутри. — Очень хорошо, сэр. И никакого участия в прибыли.
— Но вы-то сами? — заговорил четвертый, громадный колосс, целая гора мяса и жира — армянский еврей, ростовщик из Сан-Франциско. Бывший баталер предупреждал Доутри относительно него. — В порядке ли ваши документы, рекомендации и свидетельства, получаемые при уходе с корабля?
— Я бы мог спросить, сэр, и о ваших бумагах, — нагло заявил Дэг Доутри. — Это ведь не настоящее торговое или пассажирское судно, так же, как и вы, джентльмены, не являетесь настоящей компанией судовладельцев с официальной конторой, которая легально ведет свои дела. Я даже не знаю, являетесь ли вы собственниками корабля или же срок вашего контракта давно истек и вас на берегу ожидает иск, и не уверен, что вы меня не бросите на каком-нибудь берегу, не задумываясь о моей судьбе. Как бы там ни было, — закричал он, не давая еврею прийти в ярость, — как бы там ни было, — вот они, мои бумаги!
