Сидевшие на земле солдаты с любопытством разглядывали своих предшественников, тихонько обмениваясь замечаниями о них.
Хронист увидел, что в этих марширующих колоннах, которые теперь уже приближались к тому месту, где громоздилась куча поломанного деревянного оружия, шли те, кто носил это воинское снаряжение в далеком прошлом.
Тут были спартанцы и афиняне, персы, македонцы, этруски, пунийцы, норманны и викинги, греческие гоплиты, римские всадники, германцы, кельты, маковейцы, скифы, парфяне и селевкиды, галлы, гельветы, кимвры и тевтонцы, свевы, херуски, гермундуры, маркоманы, англосаксы, вандалы, вестготы и остготы, мадьяры, гунны, монголы, китайцы трех династий, индусы, легионеры, рабы, наемники и илоты, англичане, французы, бургундцы, рыцари Белой и Алой роз, крестоносцы, мавры, гвельфы и гибеллины, паписты и кайзеровцы, гуситы, славяне, ливонцы, курляндцы, словенцы, хорваты, словаки, шведы, финны, ландскнехты и рыцари эпохи Ренессанса, португальцы, испанцы, датчане, турки, фламандцы и валлонцы, шотландцы, пруссаки, немцы всех племен — не назвать, кто шел тут еще в рядах этого неисчислимого войска всех времен и народов.
Но это нашествие не являло собой демонстрацию грандиозных побед и поражений. Тут словно бы развертывалась, страница за страницей, огромная мертвая книга мировой истории, вся красная от крови, пролитой в борьбе и войнах. Ведь у каждого из проходивших здесь висела на шее восковая табличка с надписью, которая свидетельствовала, что за ним стояло великое множество убитых — десять, двадцать, тридцать, сто тысяч и более жертв, подобных ему. Не каждый из этих погибших родился воякой, не каждый заслуживал преждевременной смерти, на которую обречен был правителем своей страны. Не один был насильно оторван от своего ремесла, от земли, которую возделывал, от семьи, от дома, от родных мест, от всего, что любил и чем жил. Сколько загубленных, потраченных ни на что жизней, сколько разрушенных иллюзий, призрачных надежд! И сколько накопившейся боли и проклятий кричало теперь из этой немой армии миллионов и миллионов, которые давно уже миновали зону казарм города мертвых и ушли в северо-западном направлении, сгинули бесследно, канули безвозвратно во тьму, в неизвестность.
Наверное, каждого, кто наблюдал сейчас проходившую мимо похоронную процессию истории, эти образы наводили на подобные мысли. Как будто через приоткрывшуюся завесу смотрели они и видели самих себя в зеркале более позднего времени. Разве и сами они не были заражены леностью духа, заставившей их в свое время прийти в восторг от зрелища, которое в своем возобновлении от войны к войне являло собой стереотип все той же глупости, все того же тупого насилия над естественным ходом! Сколь несерьезно было говорить о прогрессе человеческого рода, пока люди от поколения к поколению топтались на месте, не в силах освободиться от старого заблуждения относительно войн. По лицам мертвых солдат пробегала усмешка. Они непрерывно кивали головами, точно фарфоровые фигурки. Колонна между тем достигла того места, где было свалено поломанное оружие. Один за другим бросали древние воители свои латы, доспехи, знаки различия в общую кучу, словно это была свалка мусора. Архивариус не удивился бы, если бы сейчас вдруг прозвучал сигнал, возвещающий об окончании часа упражнений.
Серовато-желтая пелена висела над землей, скрадывая очертания казарменных строений. Роберт отыскал глазами своего спутника. Бертеле сбросил свое кепи с головы, взгляд его был печален.
— А вот и вы, — сказал архивариус.
— Да и нет, — отозвался Бертеле и провел языком по сухим губам. — Значит, мертвые, — помолчав, сказал он. — Кто бы мог такое предположить. Теперь, разумеется, многие вещи объясняются. В этом случае о побеге и говорить нечего. Я напрасно обеспокоил вас своими заботами.
Архивариус потер рукой лоб, словно припоминая, о каких заботах говорит молодой студент философии. Он всецело находился под впечатлением события, происходившего на песчаном поле, и хотел вовлечь сержанта в обсуждение занимавшей его сейчас мысли: была ли связь между его словами, с которыми он обратился к солдатам, и последующими событиями, в том числе шествием воителей разных армий и разных эпох.
— Вы не напрасно меня обеспокоили, господин Бертеле, — сказал архивариус, — что мы знаем о наших скрытых задачах!
Он кивнул на громоздившуюся кучу, в которую древние воины швыряли свои доспехи и снаряжение. Бертеле отвел архивариуса в сторону.
— Но скажите мне, — попросил он, — почему многие из нас, и я в том числе, так долго думали, что мы еще живы.
— Это можно объяснить тем, — предположил архивариус, — что вы не осознали факта умирания.
— Факта умирания?
— Насильственная смерть слишком быстро настигла вас. Не было приготовления, перехода из одного состояния в другое. Плоть перестала физически существовать прежде, чем это дошло до вашего сознания.
— Если это так… — сказал Бертеле и не закончил фразу.
— По моим наблюдениям, — продолжал архивариус, — которые, разумеется, далеко не полны, это обстоит именно так. Еще и поэтому вас, вероятно, изолируют от остальных обитателей города. Процесс умирания, который протекает еще на той стороне реки, соответствует, если я правильно понимаю, состоянию, в котором мы все пребываем здесь. Это словно бы другая сторона, продолжение вашего превращения. В акте умирания душа, наше угасающее сознание, предчувствует ощущение смерти, и в первом периоде состояния смерти еще живет отголосок жизни. Это не воскресение, как иные поначалу полагают, но промежуточный период, в котором жизнь проходит через фильтр, после чего уже копируется только ее пустая форма. Во всяком случае, для меня несомненно, что это есть переход, промежуточная станция, откуда потом отбывают навсегда; у вас это так называемые маневры, с которых ни один не возвращается, у нас в городе — ночные сборные эшелоны под сигнал рожка, чего каждый со страхом ожидает, как ожидают там, на той стороне, конца жизненного срока. Некоторые воспринимают пребывание здесь как плен, протекающее вхолостую существование, однако большинство, сколько я мог заметить, стремится продлить по возможности срок пребывания на этой промежуточной станции. Срок у каждого свой, но продолжительность его в каждом отдельном случае предопределена, кажется, уже в момент прибытия сюда. Какая тут закономерность, для меня еще неясно, хотя я уже кое о чем догадываюсь; но если бы даже я и знал, то не вправе был бы говорить. Впрочем, можно предположить, что никто не имеет представления о том, как долго продолжается первый период его состояния мертвого, потому что он утрачивает прежние понятия о времени. Его чувствования и мысли знают только настоящее. Вот все, что я могу сказать вам, мой дорогой господин Бертеле, исходя из своих наблюдений о жизни города, которая предстает передо мной пока что в виде странных и не связанных между собой событий. Но я говорю это потому, что хочу помочь вам найти ответы на вопросы, которые вас, как студента философии, должны были занимать в вашей жизни.
В то время как архивариус говорил, ему все больше раскрывался характер и формы протекания жизни в городе; он как бы рассуждал вслух сам с собой и только под конец вспомнил о своем собеседнике. Когда он обратил взгляд на Бертеле, то увидел, что его голова склонилась на плечо; он впал в забытье, прямо стоя на ногах, охваченный усталостью. Архивариус подхватил его под руки и попытался осторожно усадить на землю.
— Извините, — сказал студент, очнувшись, — приношу вам тысячу извинений. Думаю, что я все понял.
Архивариус увидел, что уже последние воины исторического шествия побросали в кучу свои доспехи. Солдаты разбрелись по полю. Воздух тем временем заметно посвежел.
— Земля, — медленно проговорил сержант, — теперь уже больше не круглая, она стала для нас покатой плоскостью.
— И все же, — заметил архивариус, который один стоял во весь рост среди солдат, группами сидевших на земле вокруг него, — и все же у вас еще остается задача. Задача, которая есть не только у погибших солдат, но у всех умерших, пока они еще пребывают в этих краях. Но прежде всего у вас!
Роберт смотрел на лица, похожие теперь одно на другое, — и даже Бертеле не составлял здесь исключения. Глубоко запавшие глаза, землистый цвет кожи, выступающие кости, заостренные носы, голые черепа. Но у всех в глазах еще стоял немой вопрос. "Что, что мы можем сделать?" — как будто спрашивали их взгляды.
— Возвращайтесь назад, за реку! — сказал архивариус. — Не ради себя возвращайтесь, как вы хотели, но ради живых. Как духи являйтесь им в сновидениях, во сне, в этом состоянии, которое так сходно с вашим. Предостерегайте их, напоминайте о себе и, если нужно, мучайте их. У вас в руках ключ суда. Настоящее вашей смерти могло бы спасти будущее жизни. Овладевайте смертными, будите их мысли и чувства!
