Землю мы увидели 3 декабря. Это был остров Бель-Иль, расположенный у берегов Бретани. На следующий день мы высадились в бухте Киберон. Предполагалось, что мы отправимся в Нант, но ветер переменился, и капитан Уикс был вынужден переправить нас на берег в рыбачьей лодке.
До Парижа добрались без приключений. Хотя об одном забавном эпизоде все же упомяну. В тот день мы задержались в пути. Когда доктор Франклин обратил внимание на то, что на дороге почти нет людей, наш кучер придержал коней у леска, через который нам предстояло ехать, и развлек нас историей о хозяйничающей здесь банде. Банда эта две недели назад ограбила и убила нескольких путников. Франклин попросил кучера прекратить свои россказни и ехать дальше.
Первые несколько недель мы жили в гостинице «Гамбург», что оказалось очень неудобно, поскольку он кишмя кишел коммивояжерами. Тогда мы перебрались в Пасси. Это небольшая, с узкими улочками и маленькими домиками деревенька окружена со всех сторон лесами и виноградниками. В качестве личных гостей Шомона[40] мы поселились в гостинице «У Валентина». Энн, тебе бы здесь понравилось. Простор. Сады, расположенные террасами. По берегам Сены — множество павильонов. А вдали виднеются крыши Парижа.
Моя милая Энн, больше всего на свете я мечтаю о том, чтобы наша разлука была недолгой. Всякий раз при воспоминании о последних днях в Бостоне у меня щемит сердце. Я наговорил много такого, о чем теперь сожалею. Знаешь, трудно спорить с человеком, которому только и нужно, что быть рядом с любимым. Что я могу сказать в свое оправдание? В молодости мои частые отлучки имели под собой основание — мы тогда строили свою жизнь. Поверь, на этот раз я без колебаний променял бы все наше имущество, весь наш капитал на возможность провести остаток дней подле тебя. Но кто мог знать, что меня, уже немолодого человека, призовут к участию в деле, которое важнее любых денег? Энн, я слишком стар, чтобы быть солдатом. И я не политик. Я скорблю, что так мало могу сделать для нашей юной страны. Пойми: дело не в том, что я не хочу быть с тобою. Обстоятельства сложились так, что мне пришлось уехать во Францию — доктор Франклин полагает, что я могу быть ему полезен. И если с моей помощью мы сумеем обеспечить нашу армию финансами, амуницией, кораблями, оружием — значит, именно этим я и должен заниматься.
Мне трудно осмыслить то, что случилось в последние недели. Кто бы мог подумать, что моих соотечественников будут принимать во Франции как друзей? Ведь всего несколько лет назад Джордж Вашингтон сражался с французами, а теперь бывшие враги снабжают его оружием! Несомненно, нам помогает Бог, и я — часть Его промысла.
Энн, в день отъезда я был с тобою груб — прости меня, милая. Я очень боюсь того, что не проживу достаточно долго и не смогу в полной мере воздать тебе по заслугам. Молю Бога, чтобы этого не случилось. Наши жизни в Его руках. И еще прошу Его о том, чтобы это письмо побыстрее дошло до тебя. С нетерпением жду ответа. И пусть в нем будет прощение для меня. Безмерно люблю тебя.
Твой навеки,
Джаред».
Все нежности, которые вставил в письмо Джаред, шли не от сердца, а от ума. И не потому, что он не любил Энн — просто гнев заглушил голос его сердца. Джаред не мог простить жене того, что ему приходится оправдываться и извиняться за свою парижскую поездку. Это письмо было не чем иным, как дипломатическим посланием, началом диалога, который должен привести к примирению. Чувства еще заговорят. По крайней мере, Джаред на это надеялся.
Письмо было вручено доктору Эдварду Банкрофту, доброму приятелю Франклина еще по Англии. Банкрофт положил это письмо к другим письмам, переданным ему американцами. А потом тайно перенес почту с судна, шедшего в Америку, на английский военный корабль. Энн послание мужа так и не получила.
Франклин прибыл к мадам Брийон в сопровождении Джареда Моргана. Хозяйка салона лично поспешила навстречу гостям. Джаред слышал от нескольких людей, что эта замечательная женщина к тому же талантливая музыкантша. Эта восхитительная особа лет тридцати с небольшим была наряжена, как игрушка: платье с глубоким вырезом, утянутое в талии до предела; высокая прическа, украшенная по последней моде перьями; на шее — бархотка.
Месье Брийон — он был на двадцать четыре года старше жены — не выказывал ни малейших признаков недовольства тем, что его супруга вовсю кокетничает с Франклином. Столь откровенная свобода в поведении смущала Джареда; а вот Франклин получал от этого громадное удовольствие. Стоило ему появиться в свете, и вокруг него тотчас собирались поклонницы. Всех дам знаменитый американец целовал в шейки. После одного вечера, особенно щедрого на поцелуи, Франклин решил объяснить свое поведение Джареду.
— Кто-то пустил по Парижу слушок, будто я большой любитель женщин, — сказал он, — и все начали знакомить меня со своими дамами, иной раз дамы знакомились со мною сами — им хотелось, чтобы их обняли и поцеловали в шейку. Здесь не принято целовать в губы или щечки, первое считается грубым, второе опасно для румян. Впрочем, парижанки умеют демонстрировать свои чувства множеством иных способов.
Огромные двустворчатые двери медленно распахнулись, и щеголеватые лакеи склонились в глубоком поклоне. Гостиная была полна народу, причем все присутствующие хотели лично засвидетельствовать свое почтение Франклину. После продолжительных приветствий — Джареда встречали сердечно, а его патрона нежно — одни гости вновь вернулись к танцам, другие, разбившись на небольшие кружки, принялись о чем-то оживленно беседовать (французского Джаред еще не понимал).
Во время обеда подали два сорта рыбы, холодное мясо, нарезанное толстыми ломтями, несколько видов пудингов и пирожков. Атмосфера вечера была праздничной и раскованной. Джаред отметил про себя, что гостьи, по примеру хозяйки, держат себя до крайности свободно. Мадам Брийон сначала обнимала Франклина за шею, а потом — пока он развлекал публику своими лучшими историями, насколько позволял ему его не очень свободный французский, — и вовсе уселась к нему на колени.
Единственным человеком, несколько омрачавшим вечер, был никто иной, как месье Морган.
Джаред чувствовал себя неуютно в жестковатых шелковых панталонах и шелковом же камзоле, но даже эти мучения были ничем по сравнению с тем неудобством, которое доставлял ему пудреный парик. Парики Джаред люто ненавидел всю свою жизнь, и когда Франклин отказался от этого обязательного элемента туалета, капитан с радостью последовал его примеру. Но радовался он недолго. Остальные представители колоний высказались по этому поводу так: если все члены дипломатической миссии будут пренебрегать париками, американцев сочтут дикарями. Итак, исключение было сделано только для Франклина — его эксцентричный внешний вид был американцам на руку. Джаред согласился носить парик ради успеха дипломатического предприятия.
