«Да и откуда взяться индивидуальности? – он еще раз окинул зал. – Вставные зубы, моложавые маски – предмет гордости дорогих московских пластических хирургов, прически – „шедевры“ модных визажистов, отблеск золота и брильянтов на старческих руках, перед которыми бессильны все хирурги мира. Москва! Москва! Город честолюбия! Город, где признается только успех! Чтобы здесь жить, нужно быть мазохистом. Если ты чего-то добился, то ты на коне, если нет, то дырка от бублика, призрак, сквозь который можно пройти, не оглядываясь. Скольких ты растоптала и уничтожила, Москва? Сколько их, маленьких „наполеончиков“ нашло здесь только выжженную землю?» – Федор допил водку и попросил счет, решив, что самое лучшее сейчас все же отправиться домой.
Москва переживала строительный бум, повсюду возводились новые здания, офисы и даже коттеджи. Не остался в стороне и Федор, хотя, точнее сказать, он не возражал против изменения жилищных условий, а все заботы по строительству взяла на себя Катя. Она нашла архитектора и вместе с ним проектировала новый дом, не забывая отчитываться перед мужем о проделанной работе и получать от него немногословный кивок в знак согласия. Потом были строители, кровельщики, электрики, и Катя превратилась в прораба, контролера и приемную комиссию одновременно. Стройка завершилась за довольно короткий срок, и Федор остался доволен результатом.
Дом располагался на гектаре престижной земли, в десяти минутах езды от кольцевой дороги. Кирпичный особняк имел три уровня. Подвал под гаражом использовался под винный погреб и бильярдную, первый этаж был отдан под кухню и огромных размеров гостиную, широкая деревянная лестница вела к спальням, кабинету и закрытому зимнему саду под самой крышей. Интерьер был выдержан в спокойном, классическом стиле, без новомодных авангардных всплесков, и обставлен дорогой итальянской мебелью. За домом находился бассейн и газон.
Когда на новоселье съехались гости, то все как один отдавали должное очень тонкому и безупречному вкусу Федора. Катя как всегда осталась в стороне.
«И все-таки я молодец! – заехав в гараж, похвалил себя Федор. – Не многим удалось достичь благополучия в такой зыбкой профессии».
Он прошел через огромный холл с паркетным полом и антикварными зеркалами в тяжелых бронзовых рамах прямо в гостиную и упал на мягкий диван.
– Папулька, наконец-то ты пришел, – ему на шею бросилась нескладная девочка-подросток.
– Машенька, – он крепко обнял дочь. – Как дела? Как в школе?
– Ты лучше скажи, где ты был два дня? – обиженно надув губы, пошла в наступление дочь, что само по себе говорило о том, что «хвастаться» нечем.
– Лапуль, ну ты же знаешь, работа, – он сделал вид, что не заметил ее маленькую хитрость.
– Работа, работа, у всех родители, как родители, а я своего отца только по телику и вижу, – выговаривала девочка, – ты у меня телевизионный папа.
– Ну, не преувеличивай!
– У меня, между прочим, сложный переходный возраст, и мне нужно внимание.
– Я готов, – Федор придал лицу наибольшую серьезность.
– Я тебя хочу спросить как мужчину.
– Давай.
– Ты девчонок в школе лапал?
Отец от неожиданности побелел.
– А что случилось?
– Понимаешь, Гришка из восьмого «В» меня за попу хватает.
– Я ему голову оторву, – Федор задохнулся от ярости. Он настолько трепетно относился к дочери, что с трудом представлял себе то время, когда она начнет встречаться с мальчиками. Любой ее потенциальный жених уже был для него врагом.
– А вот этого не надо, – решительно отвергла дочь. – Я тебя не для того спрашивала, чтобы ты бежал на разборки, а потом надо мной вся школа потешалась. Я просто понять хочу мужскую психологию. Я, конечно, знаю, что у меня задница красивая, но зачем за нее хвататься?
Федор рассмеялся.
– Да, Машка, от скромности ты не умрешь. – «А Гришке этому я все равно шею намылю!»
– А что, не так? – она вскочила с дивана и принялась, покачивая бедрами, прохаживаться перед отцом.
– Ты лучше расскажи, почему у тебя в четверти двойка по географии, – в комнату неслышно вошла Катя. – Здравствуй, Феденька, – она прислонилась к дверному косяку и с любовью посмотрела на мужа.
– Как двойка?
– Ой, пап, – Маша тут же уселась к отцу на колени и уткнулась носом в плечо.
– Ну уж нет! – Федор решительно посадил девочку рядом.
– Не будет твоя дочь географом, – она виновато улыбнулась и посмотрела на отца своим беззащитным детским взглядом.
– Ну и кем же будет моя дочь? – он не мог долго сопротивляться ее натиску. Чем взрослее становились дети, тем сильнее и острее было ощущение любви к ним. Может, это потому, что понимаешь безвозвратность времени? Ведь мы часто за своими взрослыми заботами не успеваем, не выслушиваем, не замечаем своих детей. И вдруг в какой-то момент понимаем, что уже ничего не вернуть. И вот тогда чувство вины перед собственным ребенком заставляет в авральном порядке заполнять прорехи воспитания.
– Я стану режиссером, и тогда ты будешь со мной каждый день!
– Интересно, а, может быть, я не соглашусь работать с таким необразованным режиссером?
– Захочешь, захочешь, – погрозила дочь.
– Па-па! – в комнату как вихрь влетел пятилетний Федор, бросил на пол холщовую сумку и прыгнул к отцу под бок. Маша ревниво попыталась втиснуться между ними.
Cразу за внуком появилась уставшая, но по-прежнему ухоженная и моложавая бабушка.
– Ваши дети меня просто умотали, – Нина Сергеевна жаловалась по привычке. После того как Светлана вышла замуж за итальянца и переехала на постоянное место жительства в славный город Рим, она перебралась к сыну. Периодически Нина Сергеевна делала слабые попытки вернуться в свою квартиру, но они были скорее для проформы. Внуки так начинали визжать, что счастливая бабушка с легкостью «давала» себя уговорить остаться.
– Катя, сделай мне чай, – Нина Сергеевна присела в одно из кресел и сняла туфли.
Невестка тут же удалилась исполнять поручение.
Маша пыталась поудобнее пристроиться рядом с отцом, но более юркий брат залез к отцу на колени и крепко обхватил за шею, не оставляя пространства для сестры. Девочка покрутила головой и увидела выкатившиеся из сумки брата карандаши. Она подошла поближе и, убедившись в своей догадке, налетела на мальчика:
– Ты опять в моей комнате рылся? Зачем взял мои карандаши?
Федька еще крепче прижался к отцу, хорошо зная, что от сестры можно и в лоб получить. Она была единственным человеком в семье, который допускал рукоприкладство в отношении него.
– Машенька, но он же еще маленький, – первой заступилась за внука бабушка. – Тебе что, карандаши жалко?
– Вот так всегда! – закричала девочка, и на глазах засверкали слезы. – Маленький, маленький, вы его любите больше, чем меня!
– Глупенькая, – мягко улыбнулась Нина Сергеевна. – Просто он младше, и ему нужно уступать.
– А я девочка! – губы у нее задрожали, истерика была совсем близко.
– Ну-ну, – Федор поднялся и обнял дочь. – Конечно, ты девочка, а ты мужчина, – он ласково посмотрел на сына. – А мужчины должны уступать. Да?
– А я маленький мужчина! – топнул ногой сынишка.
– Мужчины не бывают маленькими или большими. Мужчина всегда мужчина.
– Не хочу быть мужчиной, хочу быть маленьким! – и сын тоже заплакал.
Федор в растерянности заметался между детьми, не зная, что предпринять. Положение как всегда спасла Катя. Она сразу же оценила обстановку, спокойно поставила перед свекровью чай с тонко нарезанным лимоном и, взяв на руки плачущего сына, как ни в чем ни бывало обратилась к дочери:
– Там тебе Генка уже два раза звонил.
– Генка? – слезы сразу высохли, и девочка, забыв про все обиды, понеслась к телефону.
– Пойдем, мой маленький, мама тебе что-то покажет, – Катя оставила Федора и свекровь наедине.
– Как у нее это получается? – совершено серьезно поинтересовался он, присаживаясь рядом с матерью.
– Потому, что она женщина, – Нина Сергеевна прижала сына к себе, взъерошила ему волосы и, понизив голос, чтобы, не дай бог, не услышала невестка, проговорила: – И, между прочим, хорошая мать и хозяйка. А ты? – она строго посмотрела на сына. – Что это еще за новая мамзель с тобой на обложке?
– Это не мамзель, а моя новая партнерша по фильму.
– И по кровати. Я все читала!
– Ты меньше читай всякую ерунду, сколько раз тебе говорить – то, что пишут в газетах, не есть правда, еще профессор Преображенский не рекомендовал читать газет.
– Он не рекомендовал читать исключительно советских газет, и только до обеда.
– Да? – Федор удивленно поднял брови.
– Да! Где ты был два дня? У Катьки глаза красные, – Нина Сергеевна опять перешла на шепот. – Ее не жалко, меня ладно, – она страдальчески закатила глаза. – Но дети? Они же тоже это читают!
