— Не надо, у меня проблемы.
— Какие?
— Объяснять матери, откуда у меня обновки.
— Давай совсем разденемся.
— Нет, что ты.
— Почему? Ведь ты меня видела и я тебя.
— Нет, я боюсь, мы не сможем сдержаться.
— Ну, что мы, как подростки, лежим наполовину одетые.
— Я и есть подросток. Только наполовину раздетая.
— Ты смешная девочка. Люблю тебя. Не сжимай так ножки.
— Саша, что ты делаешь?
— Ничего. Снимаю брюки. Посмотри на меня. Видишь, какой.
— И смотреть не хочу.
— Почему? Он не нравится тебе? Смотри, как стоит.
— Неприлично.
— Что «неприлично»?
— Торчать так неприлично.
— Он на тебя стоит. Потрогай.
— Нет. Не могу.
— Но вчера же ты трогала.
— То было вчера.
— Тебе не больно, когда я так делаю пальцами?
— Саша, не надо, что ты Саша, Саша…
— Тебе приятно?
— А то ты не знаешь! Ой!
— Не знаю, ты ведь меня отталкиваешь. Какая ты тут…
— Какая?
— Нежная и влажная. Так тебе не больно?
— Нет, милый, нет. Саша, о, Саша! Ой!
— Что? Анюта, что с тобой? Анюта, пусть он побудет здесь, где моя рука.
— Саша, ты же обещал мне.
— Я клянусь, я не буду. Я только вот так, самым кончиком по бороздочке.
— Саша, я не могу, что ты делаешь! Саша, Саша!
— Все хорошо, любимая, все хорошо, я сделаю, как вчера, на твой животик, а?
— Саша, Сашенька, я… Саша, что это со мной, я не могу, я не выдержу!
— Ты кончаешь, милая, ты кончаешь. Это чудесно. Люблю тебя. Аня, ты моя!
— Саша, о боже, я умираю, я умираю.
— Анюта, я с тобой. А вот и я, вот, вот, видишь, я обещал, видишь, как я.
Он падает куда-то вбок, на диван, мы дышим, как загнанные лошади. Украдкой я пытаюсь вытереть живот. Попало и выше, аж на грудь. Саша поднимает голову, видит, чем я занимаюсь и смеется.
— Что смеешься? Залил меня всю.
— Возьми вот это, — он дает мне большой тонкий платок.
— Пахнет как-то…
— Как?
— Не знаю, сыростью, что ли.
— Сама ты сырость. Первосортный продукт.
— Одни проблемы от такого продукта.
— Это какие еще?
— Младенческие!
— А! Ну, а как без этого. Должна же жизнь продолжаться.
— Продолжаться должна. Только девчонки всегда крайние.
— А у вас в классе уже есть девочки, которые стали женщинами?
— Точно я знаю только про одну. Еще про двух догадываюсь.
— А «точно» это как?
— Она сама сказала.
— А остальные что — девственницы?
— Наверное.
— Молодцы. Хороший результат.
— Ты говоришь, как про спортсменов.
— Нет, серьезно, это хорошо, что ваши девочки берегут себя.
— А по-моему — это пережиток.
— Что?
— Ну, трястись над своей невинностью.
— Не скажи. У мужчины совсем другое отношение к девушке, если после близости выясняется, что она отдала ему свою девственность.
— И у тебя такое отношение?
— И у меня.
— А у тебя было, чтобы ты лишал кого-то невинности?
— Нет, не было. Про жену я тебе говорил. На ней пробу ставить было негде.
— Откуда ты знаешь? Нехорошо так говорить.
— Она сама мне потом хвасталась, сколько любовников у нее было до меня.
— И сколько?
— Восемь!
— Я думаю, она придумала это, чтоб насолить тебе.
— В таком случае ей это удалось.
— А у тебя кроме нее кто-нибудь был?
— Была одна, когда уже развелись. Но так, недолго.
— А с ней что же?
— Она просто вернулась к мужу.
— Саш, давай встанем. Мне, наверное, пора.
— Не хочу тебя отпускать.
— И я не хочу уходить.
— Скажи матери, что ты будешь жить у меня.
— Скажу. Летом.
— Хорошо. Я подожду. Аня!
— Что?
— Смотри — опять.
— Вижу. И что теперь?
— Давай снова ляжем.
— Ты с ума сошел. Нельзя так часто.
— Можно. Пока хочется — можно. Вот стану старым, а ты будешь еще в соку, не смогу я тебя удовлетворять. Молодого себе тогда найдешь.
— Ты специально так говоришь, чтоб обидеть меня?
— Нет, это жизнь. Так будет. Вот увидишь.
— Я сейчас заплачу. Ты этого хочешь?
— Нет. Не надо. Прости, мне просто грустно, что между нами столько лет.
— Не бери в голову.
Мы помолчали.
— Саша, я тут нашла книжку такую. «Уголовный кодекс» называется. Поясни мне.
— Что пояснить?
— Есть статья, «скотоложство», это что?
— Господи, зачем тебе это?
— Хочу знать.
— Это когда мужчина использует вместо женщины животное. Например, козу.
— Кошмар! Неужели такое бывает?
— Бывает, раз статья есть.
— А мужеложство?
— Это когда мужчина с мужчиной.
— Ха-ха-ха! А как же они?
— В попку.
— Ха-ха-ха. Ты шутишь. Ха-ха-ха! Вот насмешил! Хи-хи-хи.
— Не веришь — не надо. Их гомосеками называют.
— Нет, ты что, серьезно?
— Да.
— Да как же они… Ха-ха! Клизмочку делают до того, что ли?
— Не знаю.
— Ха-ха-ха! Нет, а вдруг — понос!
— Понос — это у них, как у тебя месячные.
— А вдруг — запор? Ха-ха-ха!
— Ну ты и развеселилась. Лопнешь от смеха.
— Так ты же меня насмешил. Ха-ха-ха. Ой, насмешил.
— Есть еще варианты: женщина с женщиной.
— Кончай заливать!
— Ты еще совсем прозрачная.
— Что это значит?
— Ничего не знаешь.
— Так ты меня учи.
— Чем позже ты это узнаешь, тем лучше.
— Неправда, нужно знать все.
— Но не так сразу.
— Ты очень строг.
— Но справедлив.
— Сашенька, а времени-то сколько?
— К сожалению, пора.
— Застегни мне сзади. Ха-ха-ха!
— Да успокойся ты, я не могу застежку защелкнуть.
— Молчу, молчу. Ха-ха-ха! Получилось?
— Да, вроде.
— Ну, все, я пошла.
— Давай, поцелуемся.
— Давай.
— Люблю тебя.
— И я. Ой, не могу! Понос! Ха-ха-ха! Запор! Ха-ха-ха!
Тетрадь Игоря
Домой мы возвращались вдвоем. Это получилось так естественно и просто. Ну, мне пора, сказала Наташа и взглянула на меня. Я провожу тебя, шепнул я. Проводи, ответила она. Никто нас не задерживал, никто не навязался нам в компанию. Катя с Мишкой проводила нас до дверей, именинница была сама любезность, и прощание было трогательным. Бывай, пробубнил мне Мишка. И мы ушли. Мы медленно шли по опустевшим улочкам нашего городка. Была темная и очень звездная ночь. Я хотел обнять Наташу, но не решился и просто взял ее за руку. У нее была маленькая теплая ладошка. Необъяснимое чувство жалости к ней вдруг охватило меня. Я поглядывал на ее лицо, на ее вязаную шапочку, на всю ее тонкую фигурку в болоньевом плаще, и мне хотелось только одного: защитить и пожалеть. Не знаю от кого, не знаю почему, но именно так: защитить и пожалеть. Мне казалось, что все мое тело слегка звенит после того, что произошло между нами на балконе.
