– То есть ты не скажешь нам, как ты все это узнал, – уточнил Люциан, единственный из них, кроме Джослин, кто мог безнаказанно задавать Валентину вопросы, – но хочешь, чтобы мы ускользнули из Академии и сами выследили этих оборотней? Если ты уверен, что Конклав оценит такую заботу, то почему бы не переложить эту проблему на него?
– Конклав уже ни на что не годится, – прошипел Валентин. – Кому, как не тебе, об этом знать, Люциан! Но если никому из вас не хочется рисковать, если вы желаете остаться тут и поразвлечься на вечеринке… – Рот его искривился, словно эти слова вызывали у него невыносимое отвращение. – Что ж, тогда я все сделаю сам.
Ходж поправил очки на носу и вскочил на ноги.
– Я с тобой, Валентин, – громче, чем требовалось, заявил он. В этом весь Ходж: всегда чуть более громкий или чуть более тихий, чем нужно; всегда попадает впросак. У него определенно были причины больше любить книги, чем людей. – Я всегда на твоей стороне.
– Сядь, – выплюнул Моргенштерн. – Ты мне не нужен.
– Но…
– Что толку от твоей преданности, если к ней прилагаются длинный язык и кривые руки?
Ходж побледнел и сел обратно на землю. Глаза его яростно сверкнули за толстыми стеклами очков.
Джослин положила руку на плечо Валентина и чуть сжала пальцы – еле заметно, всего на мгновение, – но этого оказалось достаточно.
– Я имел в виду, Ходж, что твои таланты на поле боя пропали бы впустую, – голос Моргенштерна потеплел. Столь резкая смена тона могла бы показаться притворством – но Валентин вел себя абсолютно искренне. К тому же, когда он вот так одаряет тебя своей самой очаровательной улыбкой, ему просто невозможно перечить. – И я не смог бы себе простить, если бы ты пострадал. Я не вынесу… не вынесу еще одной потери.
Они замолчали на несколько минут – вспоминали, как быстро все это случилось. Вот ректор вызывает Валентина с тренировочной площадки… Вот Валентин молча, неподвижно, как и подобает Сумеречному охотнику, выслушивает грустную весть… Вот он возвращается в Академию после похорон: глаза ввалились, кожа пожелтела, лицо пересекли морщины. Он словно постарел на несколько лет – за какую-то неделю! У всех членов Круга родители – воины, и все сейчас понимали: потеря, которую пережил Валентин, может постичь любого из них. Быть Сумеречным охотником – значит жить в сумрачной тени смерти.
Они не могли вернуть Валентину отца – но могли помочь ему отомстить за потерю, а значит, просто обязаны были пойти с ним. Роберт в этом даже не сомневался.
– Конечно, мы пойдем с тобой, – твердым голосом отозвался он. – Куда угодно и зачем угодно.
– Точно, – отозвался Майкл. Куда бы ни отправился Лайтвуд, он всегда пойдет следом.
Валентин кивнул.
– Стивен? Люциан?
Краем глаза Роберт заметил, что Аматис закатила глаза. Моргенштерн никогда не унижал девушек неуважением, но сражаться все-таки предпочитал в компании парней.
Стивен кивнул. Люциан, парабатай Валентина и единственный, на которого тот целиком и полностью полагался, смущенно заерзал.
– Я обещал Селин, что сегодня вечером позанимаюсь с ней, – признался он. – Конечно, можно отменить, но…
Валентин махнул рукой – можешь, мол, не продолжать, – и расхохотался. Остальные последовали его примеру.
– Стало быть, теперь это называется «занятия»? – подколол Стивен. – Сдается мне, предмет под названием «Как прижать парня к ногтю» она уже сдала на отлично.
– Да у нас ничего не было, правда, – покраснел Люциан.
Они понимали, что Греймарк не врет. Селин, на три года младше, хрупкая миловидная куколка с фарфоровым личиком, всюду за ними таскалась, как потерявшийся щенок. Все уже давно заметили, что девушка по уши влюблена в Стивена, но надеяться ей было не на что: Эрондейл ни за что на свете не расстался бы с Аматис. Так что Люциан стал для Селин чем-то вроде утешительного приза, но и тут дело было гиблое: для него не существовало других девушек, кроме Джослин Фэйрчайлд. Это видели все – кроме, разумеется, самой Джослин.
– Сегодня ты нам не понадобишься, – наконец отсмеялся Валентин. – Оставайся. Желаю хорошо провести время.
– Я должен пойти с тобой, – в голосе Люциана не слышалось и тени веселья.
Мысль, что Валентин будет рисковать собой, а его рядом не будет, причиняла Греймарку невыносимые страдания. Роберт его понимал. Парабатаи не всегда сражаются плечом к плечу – но если знаешь, что твоему парабатаю грозит опасность, а ты не можешь помочь ему, не можешь его защитить? От этого больно почти физически. Мир еще не знал более крепкой и тесной связи между парабатаями, чем та, что соединяла Валентина и Люциана. Роберт кожей ощущал потоки, струящиеся в этот момент между ними. Безмерная сила и бесконечная любовь перетекали от одного к другому с каждым вздохом, с каждым взглядом.
– Куда ты, туда и я.
– Все уже решено, друг мой, – просто отозвался Валентин.
Значит, так и будет. Люциан останется в Академии вместе с остальными членами Круга. С наступлением темноты Валентин, Стивен, Майкл и Роберт выберутся из своих спален и отправятся в лес Брослин – преследовать стаю оборотней, которая, предположительно, может привести их к убийце отца Валентина. А прочие будут их прикрывать.
Все убежали в столовую обедать, оставив Роберта и Маризу одних. Девушка схватила любимого за руку и подтянула поближе.
– Ты будешь осторожен? – серьезным голосом спросила она. Мариза всегда говорила серьезно, и это ему в ней тоже безумно нравилось.
Девушка всем своим гибким телом прижалась к нему и поцеловала в шею. В этот момент, как Роберту показалось, он наконец-то понял до сих пор ускользавший от него смысл полного доверия, доверия к человеку, которому ты принадлежишь и который принадлежит тебе… Он наслаждался этим новым для себя чувством – ровно до того момента, как Мариза прошептала:
– Возвращайся ко мне целым и невредимым.
Возвращайся ко мне. Словно он ей принадлежит. Словно они уже женаты, у них есть дом, дети и целая жизнь вместе. Словно будущее предрешено.
Просьба Маризы, как и просьба Валентина, прозвучала так легко и непринужденно, будто оба были абсолютно уверены в том, что и как должно произойти. Роберту оставалось только надеяться, что когда-нибудь эта непринужденность передастся и ему.
Пока же нужно было играть роль – и играть тем убедительнее, чем меньше он в себе уверен. Нельзя допустить, чтобы кто-нибудь узнал правду.
Да, из Роберта Лайтвуда получился бы хороший преподаватель. Он тщательно отобрал информацию о том, как возник и как поначалу действовал Круг, и изложил революционные воззрения Валентина так кратко, что в его перечислении они напоминали список ингредиентов для сухого пресного пирога. Саймон, тративший все силы на бесплодные попытки установить с Изабель телепатическую связь, слушал вполуха. В душе он проклинал высокомерие, с которым Сумеречные охотники относились к магическим вещам – мол, «магия – это не для нас». Будь он магом, он привлек бы внимание Изабель одним щелчком пальцев. А будь он все еще вампиром, он пустил бы в ход вампирское обаяние, перед которым она точно не устояла бы… но об этом Саймону думать не хотелось, потому что следом неизменно возникал вопрос: каким же чудом ему когда-то удалось ее очаровать?
То, о чем рассказывал Роберт, его не очень интересовало. Саймон никогда особо не любил историю – по крайней мере, в том виде, как ее преподавали в школе. Она всегда напоминала ему рекламный проспект: все острые моменты тщательно сглажены, в учебники входит только то, что и так очевидно. У каждой войны – свои четкие причины; каждый диктатор, страдающий манией величия, – такое картинное, показательное зло, что начинаешь удивляться, насколько же люди прошлого должны были быть тупы, чтобы этого не замечать. Саймон не помнил практически ничего из собственных поступков в духе «так рождается история», но твердо знал одно: когда случаются такие события, то легко, чисто и просто это не бывает. История из учебников представлялась беговой дорожкой, стремительным прямым рывком от старта до финиша. Но настоящая жизнь больше походила на лабиринт.
Видимо, телепатия все-таки сработала: как только лекция закончилась и студентам разрешили разойтись, Изабель спрыгнула со сцены, направилась прямо к Саймону и резко кивнула – очевидно, в знак приветствия.
– Изабель, я… э-э… может, мы могли бы…
Она одарила его сияющей улыбкой, и Саймону на мгновение показалось, что он зря так волновался. Но в следующий миг девушка заявила:
– Ты не хочешь представить меня друзьям? Особенно тем, что посимпатичнее?
Полуобернувшись, он увидел, что вокруг собралось уже полкласса. Мало кто мог спокойно пройти мимо знаменитой Изабель Лайтвуд. Впереди всех – Джордж с Джоном, причем последний только что слюнки не пускал.
