– Ну и когда же начнется настоящее веселье? – в конце концов вопросила Изабель.
Джон вздернул брови.
– Как только скажешь.
Девушка рассмеялась и кокетливо хлопнула его по плечу.
Саймон подумал, вышвырнут ли его из Академии, если он прокрадется к Джону Картрайту в спальню и прирежет его во сне.
– Я не такое веселье имела в виду. Что, если нам сбежать из Академии? Отправимся в Аликанте. Поплаваем в озере Лин. По… – Она умолкла, заметив наконец, что все уставились на нее с открытыми ртами, словно Изабель говорила на неизвестном языке. – Вы же не хотите сказать, что ничего такого никогда не делали?
– Мы здесь не для того, чтобы развлекаться, – сухо заметила Беатрис. – Мы здесь, чтобы стать настоящими Сумеречными охотниками. Правила Академии придуманы не просто так.
Изабель закатила глаза.
– Неужели вы никогда не слышали, что правила для того и придумывают, чтобы их нарушали? Предполагается, что ученики Академии должны вляпываться в неприятности… ну, по крайней мере, лучшие из учеников. Как вы думаете, почему правила Академии так строги? Потому что только лучшие рискнут их обойти. Что-то вроде дополнительного задания, чтобы получить оценку повыше.
– Откуда ты знаешь? – спросила Беатрис.
Тон девушки удивил Саймона. Обычно Беатрис вообще не было ни видно, ни слышно. Она предпочитала не вмешиваться и плыть по течению. Но сейчас в ее голосе прозвучала неожиданная резкость, что сразу напомнило ему: несмотря на свою хрупкость и нежность, эта девушка рождена, чтобы быть воином.
– Ты же здесь не училась.
– У меня в роду – целая куча тех, кто когда-то закончил Академию, – ответила Изабель. – То, что мне нужно знать, я знаю точно.
– Никому здесь не хочется пойти по стопам твоего отца.
С этими словами Беатрис встала и вышла из комнаты.
После ее ухода воцарилась напряженная тишина. Все ждали реакции Изабель.
Она даже бровью не повела. Но Саймон чувствовал идущий от нее жар гнева и понимал, сколько усилий девушке сейчас приходится прикладывать, чтобы не взорваться – или не впасть в истерику. Он не знал, как именно отреагировала бы Изабель, если бы не сдерживала себя всеми силами; не знал, как сама она относится к тому, что ее отец когда-то был соратником Валентина. Он действительно ничего о ней не знал. Теперь это было очевидно.
Но Саймон по-прежнему хотел заключить ее в объятия. И не отпускать, пока буря не пройдет стороной.
– До сих пор никто еще не обвинял моего отца в том, что он слишком много развлекался, – спокойно заметила Изабель. – Но моя репутация вам известна. Так что если завтра в полночь вы присоединитесь ко мне, я покажу, от чего вы отказываетесь. – Девушка оперлась на руку Джона и поднялась с кушетки. – Так. Проводишь меня в мою комнату? А то найти дорогу в здешних коридорах просто невозможно.
– С удовольствием, – отозвался Джон, подмигнув Саймону.
И они ушли.
Вместе.
На следующее утро Академию наполнили похмельные стоны и зевки – после вчерашних возлияний ученики тщетно искали в столовой рассол и кофе, которых там отродясь не водилось. Когда Роберт Лайтвуд начал свою вторую лекцию – утомительное исследование природы зла и детальный, по пунктам, анализ недостатков, которые Валентин находил в Договоре, – Саймону, чтобы не уснуть, приходилось то и дело себя щипать. Пожалуй, Роберт Лайтвуд был единственным человеком на планете, кто мог превратить историю Круга в такое смертельно скучное, монотонное, бессмысленное повествование. От сна удержаться было просто невозможно – особенно учитывая, что Саймон до рассвета не сомкнул глаз, ворочаясь и крутясь на комковатом матрасе и пытаясь выкинуть из головы кошмарные видения Изабель и Джона.
Саймон даже не сомневался, что с девушкой происходит что-то странное. Может, он сам тут и ни при чем – может, дело в ее отце, или в ее домашнем образовании, или просто в чем-то типично женском, чего он никогда бы не смог понять, – но она вела себя не как Изабель Лайтвуд.
«Она не твоя девушка, – вновь напомнил Саймон сам себе. – Даже если с ней что-то не так, решать ее проблемы – больше не моя забота. Пусть делает что хочет».
И если все, чего Изабель хочет, – это Джон Картрайт, то она попросту не стоит того, чтобы из-за этого не спать целую ночь.
К восходу солнца Саймону уже почти удалось внушить себе эту мысль. Но наступило утро, началась лекция, и Изабель снова стояла на сцене, за спиной отца. Ее сердитый и потрясающе проницательный взгляд вновь всколыхнул в Саймоне прежние раздражающие чувства.
Это были не настоящие воспоминания. Саймон не смог бы назвать ни единого фильма, который они смотрели вместе; он не знал ни любимого блюда Изабель, ни шуток, которыми они когда-то обменивались; не помнил, каково это – целоваться с ней или держаться за руки. Но чувство, которое рождалось в нем всякий раз, когда он смотрел на девушку, было куда более глубоким и таилось где-то в дальних уголках его разума. Он чувствовал, что знает ее всю целиком, от и до. Чувствовал, что видит ее душу насквозь, словно в рентгеновских лучах. Чувствовал ее горе, ее потери, ее радость, ее смущение. Ощущал первобытное желание отправиться в лес, зарезать кабана и положить его к ее ногам, как пещерный человек. Чувствовал потребность совершить ради нее какой-нибудь невероятный поступок – и был абсолютно уверен, что сможет это сделать, если Изабель будет рядом.
До сих пор Саймон никогда не испытывал подобных чувств – но не мог отделаться от подозрения, что знает, что с ним происходит.
Он был почти уверен, что влюбился.
1984 год
Валентин облегчил им задачу. Он сходил к ректору и получил разрешение на «образовательный» туристический поход в лес Брослин – два дня и две ночи, на протяжении которых студенты смогут делать все что пожелают, если только итогом станут несколько страниц с докладом о лечебных свойствах дикорастущих растений.
Теоретически Валентин со всеми его неудобными вопросами и крамольными теориями должен был бы стать в Академии белой вороной. Рагнор Фелл всегда смотрел на него таким взглядом, словно видел перед собой какую-то слизистую тварь, что выползла из-под сырой скалы, – и ее нужно немедленно засунуть обратно под камень. Но остальных преподавателей, казалось, ослепляла харизма Валентина: они не чувствовали скрытого за ней презрения. Он мог до бесконечности тянуть с домашними заданиями и пропускать занятия, а в качестве извинения отделывался всего лишь сияющей улыбкой. Любой другой ученик на его месте радовался бы свободе и был бы благодарен за такое отношение к себе – но только не Валентин. Снисходительность преподавателей лишь разжигала в нем ненависть; каждая лазейка, которую ему оставляли, казалась ему лишь очередным доказательством человеческой слабости.
И он без зазрения совести пользовался этими лазейками.
По сведениям, которые получил Валентин, стая оборотней обитала в старом поместье Сильверхудов – ветхих руинах в самом сердце леса. Последний из Сильверхудов погиб в сражении два поколения назад, и теперь его именем Сумеречные охотники пугали маленьких детишек. Гибель воина была для нефилимов привычным событием – прискорбным, но естественным. Но гибель целого рода казалась чем-то немыслимым.
Возможно, четверо юных Сумеречных охотников, отправляясь в лес Брослин, втайне все-таки опасались своего незаконного поступка: они будто переступали через какую-то невидимую черту. До сих пор им ни разу не приходилось сражаться с обитателями Нижнего мира без специального разрешения и присмотра старших; до сих пор, нарушая правила, они ни разу еще не оказывались так близко к нарушению Закона.
А может, они просто хотели провести несколько часов как нормальные подростки, прежде чем зайдут так далеко, что обратного пути уже не будет.
Так или иначе, они пробирались через чащу не торопясь, с таким расчетом, чтобы на ночь устроиться лагерем в полумиле от поместья. Следующий день они предполагали провести в наблюдении за логовом оборотней, чтобы выявить их сильные и слабые места и выяснить, по какому распорядку живет стая. А с наступлением темноты, когда оборотни разбегутся на охоту, – напасть. Но все это будет завтра. А пока они сидели в ночи вокруг костра, передавали друг другу жареные колбаски, вспоминали о прошлом и восхищались будущим, которое, как казалось, все еще невозможно от них далеко.
– Я, конечно, женюсь на Джослин, – заявил Валентин, – и наши дети будут расти уже в новой эре. Порочные законы беспомощного сопливого Конклава их не испортят.
Стивен отозвался:
– Безусловно. Ведь к тому времени мы будем править миром.
